Читать книгу Несчастные девочки попадают в Рай - Кэрри Прай - Страница 3

Начало 90—х. Поселок «Каменка».

Устав теребить ленту на траурном венке, иссиня-черный ворон взмахнул крыльями и скрылся в густой листве деревьев. Пахло гниющими в земле желудями. Белоснежные облака, как воздушные корабли грациозно проплывали по небу. Их беззвучное движение убаюкивало, заменив самую сладкую колыбельную.

На кладбище было так тихо, что я слышала хруст крапивы, которую с аппетитом жевала Нинка. Если волоски на листьях предварительно примять, то крапива не будет обжигать рот и руки. Лакомство кислое, но очень полезное.

– Ты когда-нибудь задумывалась о том, что мертвые наблюдают за нами? – чуть слышно спросила Нина, губы которой стали зелеными. – О том, что подслушивают наши разговоры?

– А как же обещанный покой? – зевнула я, чувствуя, как колючие камушки вонзаются в спину.

Мы лежали на прогретой солнцем земле возле могилы моих родителей. Легкий ветер без стеснения задирал наши платья, оголяя сухие коленки. Здесь, мы могли себя чувствовать свободными и не боялись осуждения.

– Его не существует, – уверенно прошептала Нина. – Иногда мне кажется, что каждый раз, когда я включаю бабушкин радиоприемник, то слышу ее ворчанье за спиной. Будучи живой, она строго—настрого запрещала трогать его. Била костылем. За ворот тягала. И даже после ее смерти, я не решаюсь переключить волну. Просыпаюсь, пускаю крокодильи слезы и каждый раз надеюсь, что «Дружок» найдется.

Сердце дрогнуло. Глаза намокли. Песня о потерянном щенке, казалась мне самой грустной на свете. По радио ее крутили целыми сутками, и порой мне казалось, что «Дружок» действительно существует. Скитается голодный пес по лесу, где одиноко и страшно, волком воет, тоскует по хозяину и ищет дорогу домой.

– Щенок белоснежный, лишь рыжие пятна, лишь рыжие пятна и кисточкой хвост, – фальшиво напевали мы дрожащим голосом. – Пропала собака, пропала собака, по кличке «Дружок».

– Хватит, – всхлипнула Нина, утирая тонкую слезу, – а то снова кровь носом пойдет.

Только вот волновалась подруга не за себя. С самого детства слабые сосуды носа были моим проклятьем. Любое неверное движение могло спровоцировать обильное кровотечение. Процесс неприятный и пугающий. Практически в каждой моей школьной тетради были листочки, которые украшали кровавые блямбы. Привыкшая к сею факту Нина, часто подрисовывала к ним рожки, лепестки, а иногда соединяла пятнышки одной линией, превращая их в жуткие бусы.

Возле уха послышалось учащенное дыхание. В нос ударил неприятный запах псины.

– Каштанка, прекрати! – взвизгнула я, когда овчарка прошлась шершавым языком по моему лицу. – Фу! Нельзя!

Послушавшись, собака оставила меня и принялась гонять птиц. Ее игривый лай эхом раздавался по округе.

– А если бы Каштанка потерялась? – безжалостно представила Нина. – Что бы тогда ты делала?

Думать об этом было выше моих сил.

– Искала, – нахмурившись, ответила я. – Днями и ночами. До тех пор, пока бы не нашла.

– А если бы не смогла найти?

– Не знаю, – выдохнула я.– Умерла бы от горя.

Отчасти я говорила правду. Каштанку мне подарили на Святую Пасху, когда мне было восемь, после чего наш дом сгорел, а вместе с ним сгорели мои родители. Немецкая овчарка стала практически единственным уцелевшим воспоминанием о них, и мысль о том, что я могу ее лишиться казалась мне невыносимой.

Собака заменила мне няньку, потому что дедушка не успевал следить за мной и за моим младшим братом. Пашке был всего год, поэтому он требовал повышенного внимания, а вот мной занималась Каштанка. Рвала моих кукол, чтобы я не отвлекалась от уроков. Оглушала лаем и приучила просыпаться в шесть утра. Слишком часто пачкала мои вещи, прививая любовь к стирке. Порой мне казалось, что родители заранее предположили свою гибель и предусмотрительно завели лохматую надзирательницу, дабы не было мне спуска.

– Скучаешь по родителям? – бесцеремонно спросила Нина, уставившись на выцветшие надгробные фото.

Еще одна покрытая толстым слоем сажи тема, которую я не любила поднимать. Нина знала об этом. Просто ей было пятнадцать, и она не умела сочувствовать.

– Конечно, скучаю.

– Интересно, они сейчас видят нас? Слышат, о чем мы болтаем? – задумалась она, а потом принялась размахивать руками в воздухе. – Эй, тетя Катя, дядя Миша, салют! Мы здесь! Вы слышите нас?! Теперь вы знаете, кто накидал тухлой рыбы в колодец, но поругать уже не можете!

С Павленко Ниной мы дружим с первого класса. Мы были единственными девочками, которые придя на линейку не подарили учителю цветы. Нас сразу же записали в «нелюбимые ученики» и усадили вместе. И если Нина сделала это нарочно, предварительно подметя хризантемами пыльную дорогу, то у меня на это была веская причина.

Аллергия. Буквально на все. Милые цветочки превращали мое лицо в пунцовый шар и провоцировали сильную чихоту, а она в свою очередь, способствовала последующему кровотечению из носа. Ягоды, фрукты, конфеты – практически все вызывало кожную сыпь и невыносимый зуд. Тривиальное выражение, что весна – это пробуждение, стало для меня приговором. Вместо того чтобы наслаждаться весенним пением птиц, вдыхать ароматы молодой зелени, я бесконечно держала у лица носовой платок, боясь цветочную пыльцу, как угарного газа.

До сих пор не понимаю, что энергичная Нина нашла в такой дохлячке, как я. Эта девчонка обожала все экстремальное, в то время как я, за километр обходила кусты с ромашками. Так было всегда. Нина с разбега прыгает с дамбы – я сижу под деревом, прячась от знойного солнца. Нина катиться с горы на телеге – я наблюдаю за этим с округленными глазами и грызу ногти. Нинка стрижется под мальчика и лазает на деревья за яблоками – я рощу длинную косу и давлюсь косточками от тех самых яблок. Мы – это две противоположности, которые притянулись благодаря хризантемам.

– Златка! Златочка! – послышался встревоженный голос Пашки. – Караул!

– Твоя сопля? – прислушавшись, поинтересовалась подруга.

– Кто ж еще.

Приподнявшись на локти, я смерила младшего брата недовольным взглядом. В кепке, зафиксированной на голове резинкой от трусов, он выглядел очень глупо, но дедушку было не переубедить. Шестилетний Паша слишком часто терял головные уборы, поэтому было принято альтернативное решение. «В следующий раз, гвоздями прибью!», – ругался дедушка, угрожающе стуча пальцем по столу. Так что, мой братец еще легко отделался.

– Что опять? – выдохнула я устало, решив, что он снова утопил тапки в бочке и теперь не может достать их самостоятельно.

– Что—что? Карандашиком в плечо! Сашка и Семка на плотине! – задыхался он, размахивая руками. – Прыгать собрались! Все из—за тебя, змея! Руки себе связали! Златка, помрут они! Ей богу, помрут!

Воздуха вокруг стало мало, а сердце сжалось в точку, словно его ужалила пчела. И немудрено, ведь Пашка не шутил.

Нинка открыла зеленый рот, прибывая в легком шоке.

– Ну чего же ты уставилась? Беги, спасай парней! – громко взмолился мальчишка. – Убьются же!

Подскочив на ноги, я одернула подол платья.

– Отведите Каштанку домой! – скомандовала я, и что есть силы, побежала.

Старая дамба находилась в километре от кладбища, и мне оставалось только надеяться, что я доберусь туда раньше, прежде чем братья Соколовы сделают смертельную глупость. Их соперничество зашло слишком далеко, и меня потряхивало от одной лишь мысли, что виной тому – я.

Меня окружали разные люди. К некоторым я относилась совершенно равнодушно, некоторых любила, а были те, которых я ненавидела. Но только двух людей я ненавидела любить.

Любовь, на нее у меня тоже была аллергия. Даже это светлое чувство вызывало у меня зуд между ребер, жжение в горле, онемение конечностей, приступ тошноты и асфиксию, а вот измученное сердце разрывалось на части. Я как тот «Дружок» потерялась в лесу чувств, блуждаю по бесконечным тропинкам, вынюхиваю нужный след, но так и не могу выбрать правильный путь.

Разве можно испытывать чувства к двоим парням одновременно? Очевидно – да. Только вот в нашем треугольнике один угол тупой. Настолько тупой, настолько неопределенный, что возник риск лишиться обоих ребят.

Теряя босоножки, я перепрыгивала глубокие ямки и изнывала от жары. Уши заложило, кислорода не хватало, ноги слабели, и в какой—то момент, я повалилась на каменистую дорогу. Коленки и ладони зажгло, а на глаза выступили слезы. Губы задрожали от отчаяния и беспомощности.

Сколько себя помню, я была слаба. Я была заперта в рамках психологических проблем и всегда завидовала свободным людям. Тем, кто мог совершать сумасшедшие поступки, идти против правил и не боялся рискнуть. Именно такими буянами были Соколовы. Я восхищалась ими, но сейчас, это переходило все границы.

– Цветкова!

Выкручивая педали велосипеда, навстречу мне двигался одноклассник Колька Лагута. Его рыжие волосы торчали в разные стороны, а на веснушчатом лице застыло беспокойство.

– Златка! – крикнул он, оставляя за собой тормозной след из пыли. – Златка, там такое!

Это был мой шанс.

– Знаю, знаю, родной! Выручай! – вырвав из его рук руль, я оседлала велосипед. Войдя в мое положение, мальчишка благородно остался стоять на дороге. Это был мой первый опыт езды на велосипеде, но задушенная адреналином, я справилась на ура.

Поток ветра, ударяющего в лицо, словно нарочно мешал мне двигаться быстрее. Я глотала ртом воздух, а закусывала его паникой, давилась страхом, но продолжала крутить педали.

Когда я добралась до дамбы, то уже не чувствовала своих ног. Бросив велосипед на камни, я порвала подол платья, который запутался в намасленной цепи, но едва ли меня это сейчас волновало.

На берегу реки стояли мои одноклассники, с замиранием сердца они наблюдали за эффектным представлением.

Заметив меня, ребята расступились.

– Цветкова, глянь, до чего парней довела! – прыснул от смеха Васька Рыбин. Сынок местного участкового был носителем весьма скверного характера. С малых лет он возомнил себя главарем, ссылаясь на статус своего отца. Однако заслужил он только неприязнь со стороны окружающих и патологическое желание обходить его стороной.

Яркое солнце резало глаза. Задрав голову, я приложила ладонь ко лбу.

Босые братья стояли на бетонной стене, держа за спиной связанные руки. Свои майки они побросали на берегу. Не уж то боялись намочить?

Первым делом мне удалось разглядеть Сашку. Он смотрел вдаль, с решительно поднятой головой. Его белокурые волосы прилипли к потному лбу, а обнаженная грудь вздымалась то ли от волнения, то ли от невероятной злости. Из виска старшего Соколова сочилась кровь, словно он побывал в драке. По всей видимости, прыжок с дамбы – это завершающая точка длительного разногласия.

Сердце сделало сальто, когда его губы изогнулись в улыбке. Ох, эта улыбка была слаще сахарных долек мармелада, которые я украдкой подъедала, а потом краснела от удушливой волны. Как всегда уверенный Сашка был хладнокровен. Твердый характер – его оружие. Только вот стрелял он по своим.

– Еще не поздно сдаться, брат! – крикнул Саша Семену, но даже не повернулся в его сторону. – Лично мне чихать, а вот мама расстроится!

– Не надейся, межеумок! – со смехом ответил Семка, и его голос эхом раздался по округе. – Может быть, я еще то дерьмецо, зато не потону! Уверяю, братец, я выживу!

Сумасбродный Семен всегда отличался бесстрашием и чрезмерной самоуверенностью. Любитель споров, он просто не мог пропустить этакую проверку на смелость. Спортивный и до ужаса обаятельный, Семка всегда был объектом желания всех девчонок нашего класса. «Ты само совершенство, от улыбки до жестов, выше всяких похвал», – безостановочно напевал маленький чертик на плече Соколова младшего. Я была влюблена в его голубые глаза, в жесткие каштановые волосы, в его непоколебимое чувство юмора, но сейчас, меня волновало только одно: «Пожалуйста, не наделай глупостей!».

– Смысл не в том, чтобы выжить, Семка, – хрипло произнес Саша, – а в том, кто станет победителем! Если я погибну, это еще не значит, что она выберет тебя!

На загорелое лицо Семена упала тень.

– Мы не узнаем, если не попробуем! – он поморщился, но не от солнца. – Что мы как школьницы? Долго еще топтаться будем? На счет «три»?

Горло саднило от их диалога. Они прикрывали свое безумство светлыми чувствами. Моими чувствами. Казалось, что даже Рыбин не опустился бы до такой циничности.

– Прекратите! – с надрывом выкрикнула я. – Слезайте, сейчас же!

Их взгляды устремились в мою сторону. И если, увидев меня, Сашка смягчился в лице, то Семка только просиял. Он был рад, что смертельное представление увидит главный зритель. Впрочем, меня нервировали они оба.

Толпа позади меня начала улюлюкать, подбадривая их на смерть.

– Вы слышите меня?! – глотая волосы со слезами, плакала я. – Не смейте прыгать, Соколовы! Клянусь, я вам этого никогда не прощу!

Улыбка Семена стала только шире.

– Послал бы тебе воздушный поцелуй, Златка, да вот руки заняты!

Мои щеки вспыхнули. Руки сжались в кулаки.

– Слезай, болван! Кому и что ты доказываешь?

– Люблю тебя, дуру! – крикнул Сема. – Я свою любовь доказываю!

Ненавистное чувство располосовало душу. Любовь слишком коварна, чтобы к ней стремиться. Она соблазняет, манит, но вступив на ее территорию, ты попадаешь в цепкий капкан, а попытавшись выбраться, лишь причинишь себе еще большую боль. Спешить любить – не нужно. Это ловушка.

Осознав, что Семен и не думает спускаться, я с надеждой посмотрела на Сашу, но тот лишь виновато опустил голову.

– Вы – эгоисты! – взяв камень, я бросила его в братьев, но он не долетел, а лишь со звуком плюхнулся в воду. – Предатели! Скоты! Знать вас больше не хочу! Убейтесь, мне все равно! Плевать!

Расценив мое заявление, как призыв, парни наклонились над рекой.

– Она – моя, понял? – со злостью в голосе бросил Сема, сделал широкий шаг и полетел вниз.

Сердце кольнуло, а когда следом прыгнул Сашка, легкие отказались принимать воздух. Самый страшный сон воплотился в жизнь. Нет. Нет. Нет.

Как тысяча мелких осколков, капли от всплеска воды вонзились в мое лицо. Но, это не привело меня в чувство, а только усугубило его. Это конец.

– Ого! Прыгнули! – возрадовался Рыбин, и вся толпа ринулась к реке. – Ай, да Соколовы! Ай, да красавцы!

Забежав в реку по пояс, я остановилась, вспомнив, что не умела плавать.

– Ну что же вы стоите, как пени?! Вытаскивайте их! – рыдала я, но никто не думал помогать. – Да что с вами такое?!

– Не ссы, Златка! – отмахнулся Вася. – Связали их не туго! Выплывут!

Прикрыв рот ладонью, я судорожно мотала головой, в надежде увидеть их выныривающие из воды лица, но все без толку. Минуты шли, а поверхность реки оставалась гладкой.

– Померли, что ли? – удивленно предположил Рыбин, и тогда мои ноги подкосились. Подбородок коснулся воды, перед глазами потемнело, а по губам скатилась горячая струя крови.

Боже…