Читать книгу Двор чудес - Kester Grant - Страница 7

Чтобы пробраться куда-то под покровом ночи, в сущности нужно только одно – найти подходящий вход. Неплотно прикрытое окно, дверь с замком, который так и просит, чтобы его открыли. Иногда, чтобы подобраться к слабому месту в доме, нужно влезть куда-то по веревке или вскарабкаться по стене. Иногда приходится прыгать по крышам и спускаться в остывшие каминные трубы. Но все это гораздо сложнее осуществить при свете дня, когда тебя легко может заметить множество людей: торговцы и рабочие; прачки, загружающие белье на лодки на берегу Сены; музыканты, попрошайки или ремесленники; весь городской люд, не принадлежащий к Двору чудес. Днем в городе кипит жизнь, как в мышином гнезде, обитатели которого снуют туда-сюда и каждый спешит по своим делам.

Я нетерпеливо прохаживаюсь, ожидая захода солнца, а город поет свою безумную песнь. Мне еще не время тут быть; каждая частичка меня хочет куда-нибудь спрятаться до тех пор, пока дневной свет полностью не померкнет. Собаки из гильдии Воров трудятся днем, и мы, Кошки, их за это презираем. Кошки скользят по крышам при свете луны, подобно танцорам, а Собаки шляются по многолюдным районам города и суют ловкие руки в карманы богатых людей. Кошки никогда не опускаются до такой мелочной работы.

Но сегодня я и не Кошка. Сегодня я цветочница. Украла платье, передник и аккуратные туфельки у девушки, которая мылась в купальне на реке. Бедняжка, ей, наверное, пришлось идти домой полуголой. Корзину с цветами я взяла у рассеянной женщины, которая завтракала, ни на что не обращая внимания. Завтрак – это роскошь для большинства Отверженных, которую я почти никогда не могу себе его позволить.

Передо мной неясно вырисовывается дом из желтого кирпича с узкими окнами. Я смотрю на него с тех пор, как взошло солнце, и весь день там было тихо.

Сердце бешено колотится в груди, волоски на шее встают дыбом. Я знаю, насколько опасно то, что я собираюсь сделать, и мне страшно.

Всем бывает страшно.

Слова Азельмы будто доносятся до меня с холодным ветром. И я делаю то, что делаю всегда, когда меня сковывает страх: вспоминаю, что она шептала мне при свете свечи. Вооружаюсь ее словами как щитом и двигаюсь вперед.

Прошло три месяца с тех пор, как Феми привел меня в гильдию Воров. Три месяца я относила свою добычу барону Томасису и при этом тайно карабкалась по стенам каждого Дома плоти, который только могла найти в городе. Три месяца я смотрела, ждала, разузнавала все о Домах плоти, которые оживают только после того, как садится солнце. Три месяца у меня судорогой сводило конечности, когда я под дождем пыталась удержаться на скользких карнизах, рассматривая через окна головы сотен девушек в поисках той, которая была бы похожа на нее. Я вскарабкалась на сотни стен, проскользнула в сотни окон и наконец нашла ее.

Сделав глубокий вдох, я приближаюсь к дому сбоку, избегая парадной двери, выкрашенной ярко-синим, рядом с которой на страже сидит невообразимо толстый человек. За те недели, что наблюдала за домом, я сумела убедиться: когда он трезв, он силен как бык и жесток как медведь в клетке. Но сегодня он весь день погружен в глубочайший пьяный сон. Вчерашняя ночка выдалась у него веселой. Он сильно перебрал с вином, притом очень хорошим. Уж я-то знаю. Я сама украла его из погребов маркиза де Лори, ярого коллекционера, да к тому же добавила туда маковой настойки, купленной в гильдии Мечтателей, – дабы удостовериться, что он будет крепко спать. Но хотя стражник и храпит, я все же не хочу рисковать и пробираюсь к боковому входу, с которого внутрь попадают все торговцы, привозящие товар на кухню. Толкаю дверь и вижу, что кухня в этот час совершенно пуста, как я и ожидала.

Осторожно выглядываю в коридор. В дальнем конце – дверь в спальню мадам, которая заведует этим заведением. Дверь приоткрыта, из комнаты слышится похрапывание. Хорошо. В ее вино тоже добавили маковой настойки; я заплатила одному моряку, направлявшемуся сюда, чтобы он передал ей это вино лично в руки. Он с радостью согласился. Благодарная мадам, конечно, разрешила ему провести с девушками больше времени.

Нужно уходить. Я всегда ухожу в этот момент, оставаться здесь слишком опасно. Но сегодня все иначе. Сегодня я собираюсь вытащить ее.

Смотрю на лестницу, ведущую на второй этаж.

«Не пытайся ее разыскать», – сказал Томасис.

Я должна его слушаться, но не могу.

Как зачарованная, я подхожу к лестнице, кладу руку на перила и начинаю тихо подниматься. Стены обклеены пестрыми, местами ободранными обоями с экзотическими сценами из китайской жизни.

С верхней площадки виден ряд дверей, приглашающе приоткрытых. Но меня зовет только одна: последняя слева. Я решительно направляюсь к ней, толкаю и чувствую, как что-то сжимается в груди.

Она лежит на кровати, свернувшись клубочком, как будто стараясь от кого-то защититься. Комната выглядит жалко: открытый шкаф с несколькими выцветшими нарядами, туалетный столик с треснувшим зеркалом, на котором в беспорядке валяются разноцветные пузырьки с разбавленными водой духами, дешевая пудра и румяна, тонкая визитная карточка кого-то из посетителей и два пустых использованных шприца.

При взгляде на нее мое сердце сжимается. Косметика размазана у нее по лицу. Волосы закручены в неестественные локоны. За последние несколько месяцев она стала совсем худой, щеки впали. Платье разорвано в нескольких местах, подол подшит кривыми стежками. Раньше она шила так быстро и аккуратно, а теперь способна только на кривые стежки, потому что руки у нее дрожат от лекарств или битья. На руке у нее черные точки от уколов с желто-лиловыми синяками вокруг. По коже бегут мурашки от холода, но она слишком измождена и не может даже натянуть на себя потрепанную простыню.

Я протягиваю руку и осторожно провожу пальцем по метке ее гильдии. Тигр не наносит своим чадам метки чернилами. У него свой способ помечать их. Его метка – это полоса, проходящая прямо по глазу, от щеки до лба, свежий уродливый шрам на гладкой коже.

От моего прикосновения ее ресницы сонно подергиваются, а когда она открывает глаза, я вижу ее взгляд – мутный и рассредоточенный из-за морфия, который они ей вводят. Она снова смыкает веки. Я знаю, что она меня не узнает. А может, думает, что я сон, воспоминание из былых времен, когда она была совсем другой. В это же время в других постелях по всему дому и в других подобных домах по всему городу сотни девушек, ее сестер, так же спят беспокойным сном.

Дела не всегда обстояли так. Когда гильдией Сестер правила баронесса Камелия, в городе было пять тысяч жриц ночи. Но ее правление было временем роскоши и соблазнов, и все ее дочери процветали под покровительством Закона. Говорят, что с тех пор, как Тигр получил власть над гильдией, у него в рабстве находится двадцать тысяч вечно погруженных в сон девушек.

– Зелли! Зелли! – ласково шепчу я ей в ухо, но она не двигается. Я трясу ее – тоже без толку. Тогда беру кувшин с прикроватного столика и выплескиваю ей в лицо ледяную воду.

Она вздрагивает, открывает глаза, хватает ртом воздух. Один глаз у нее темно-карий, другой – слепой, подернутый пленкой от удара плетью, которая оставила эту метку принадлежности к гильдии Плоти.

Она пытается сесть, но слишком слаба, и я пытаюсь ей помочь. Она дрожит и пробует оттолкнуть меня, поднимает руки, чтобы защититься: она боится, что я пришла побить ее.

– Зелли, это я, Нина.

Здоровый глаз, глядящий сквозь пальцы, наконец фокусируется у меня на лице, и она шумно вдыхает.

– Нет, нет, нет!

Теперь она дрожит крупной дрожью, она промокла и ей холодно, а я все пытаюсь поставить ее на ноги.

– Зелли, пожалуйста, нам нужно уйти, пока они не проснулись. Пойдем скорее!

– Нет! – Она выворачивается, отталкивает меня и прижимается к стене. – Я не пойду, не пойду, не пойду! Они сломали ему руки. Они сломали его…

Она замолкает, ее взгляд становится суровым.

– Зелли, – спокойно говорю я. Медленно подхожу к ней, как человек, пытающийся приручить испуганное животное.

Я слышу, как внизу скрипит, открываясь, дверь, как кого-то начинают громко бранить. Тихо чертыхаюсь. Пришли Хищники и, должно быть, поняли: здесь что-то не так. Голоса становятся громче. У меня почти не осталось времени.

– Зелли, это я, Нина, – повторяю я.

– Нина? Нет, только не Нина, только не она! – У нее сиплый голос, язык заплетается. – Тебе нужно уходить, пока они не пришли… Они сломали его… Сломали…

– Тсс, – говорю я, потому что на лестнице в это время слышатся шаги. Через несколько мгновений они начнут проверять девушек и найдут меня здесь, у Азельмы.

Ее взгляд останавливается на моем лице, и мне кажется, она впервые по-настоящему видит меня с тех пор, как я вошла в эту комнату.

По коридору стучат сапоги. Хлопают двери. Голоса кричат друг другу, что все девушки спят. Взгляд Азельмы скользит к окну, на ее лице написан страх.

– Тебе нужно уходить, – взволнованно говорит она.

– Я не уйду без тебя. – Я протягиваю к ней руку. – Пойдем со мной.

Она смотрит на мою руку и берет ее. Затем бросается к окну, я распахиваю его, вылезаю на карниз и поворачиваюсь к ней.

И тут вижу, как ясность проникает в ее спутанное сознание и решимость побеждает страх. Она смотрит мне прямо в глаза. Моя сестра так близко, что я чувствую ее дыхание у себя на щеке.

– Беги, – говорит она и толкает меня вниз, а за ее спиной в этот самый момент распахивается дверь. Мне кажется, что я падаю очень медленно и вижу лицо сестры в окне, а потом вдруг оно исчезает, и какой-то мужчина перегибается через подоконник, кричит и указывает на меня.

Я сильно ударяюсь о землю. Боль пронизывает бок. Кажется, из меня вышибло дух, я беспомощно открываю и закрываю рот, пытаюсь заставить тело двигаться, но понимаю, что конечности меня почти не слушаются. Я успеваю только подняться на ноги, а несколько мужчин уже выбегают из дома. Они просто великаны, как истинные чада Тигра, отобранные на эту службу за силу, полное отсутствие морали и невыразимое стремление причинять людям боль. Они окружают меня, словно акулы. Они не задают вопросов; они не хотят знать, кто я такая или почему я здесь. Достаточно уже того, что я тут оказалась.

Солнце быстро садится. Я успею только один раз позвать на помощь, а потому издаю свист, громкий и резкий, призыв Воров, но знаю, что даже если кто-нибудь его сейчас услышит, все равно наверняка уже слишком поздно.