Читать книгу Заплати другому - Кэтрин Райан Хайд - Страница 10

Ее покойный муж, Мартин, верил в чудеса, только рак его все равно прибрал. С тех пор как супруг ушел, миссис Гринберг старалась вновь привнести эту веру, считая ее естественной для семьи, которой небесами предназначено жить в серо-голубом доме.

И в этот вечер, впервые за много лет, чудо сидело рядом с ней на садовых качелях, пока она потягивала охлажденный чай. Чудо улыбалось ей и сквозь нее, а она отвечала улыбкой.

Чудо в образе ее садика.

В последнее время ей стало сниться, как она, очнувшись, потянется, расправит, превозмогая боль, пораженные артритом суставы, усядется поудобнее у окна и увидит, что, как по волшебству, садик вновь стал единым целым. И вот в сумерках прохладного весеннего вечера сад – одно целое. Кусты подстрижены, трава покошена, клумбы выложены свежей кедровой щепой, заново выровнены граблями, мешки с опавшими листьями и обрезками веток сложены у обочины и станут достоянием истории в день вывоза мусора.

Нельзя сказать, чтобы чудо было нежданным, потому что она изо дня в день следила за тем, как соседский мальчик все это делает. Всего на голову выше него, она стояла рядом и показывала переплетения в розовых кустах, которые умоляли их проредить, и где опрыскивать, чтобы избавиться от тли, и на пробившиеся сорняки, и на почвенный покров, которому требовались подкопка, полив для возможности расцвести.

Однако у чудес находятся посредники, решила она, и после заметила, что в этот вечер охлажденный чай на вкус слаще обычного, хотя и готовила она его в точности как всегда, что от холодного стакана руки не так ломит артрит, как то было привычно.

И, словно бы заглушая эту совершенную гармонию как раз в тот момент, когда она обрела ее, на дорожке появился ее сын, Ричард Грин, регулярно навещавший ее – раз в два месяца.

Как у женщины по фамилии Гринберг оказался сын с фамилией Грин, было выше ее понимания, однако таково было его узаконенное имя, хотя им она никогда его не называла. Сын отрекся от фамилии отца, ее покойного мужа, словно бы стыдился, и мысль об этом пронзала голову в точности как мигрень, всякий раз внедряясь в мозг и готовя место для последующей изнурительной боли. Сын вышагивал на манер Джеймса Дина[12] (или хотя бы похоже на того), выставляя напоказ все свое «я» без всякого изящества. Каждый раз, являясь с визитом, он все больше и больше походил на Элвиса с его большущими непослушными бакенбардами. Даже в прохладный весенний вечер он был одет в ужасную обтягивающую мышцы майку-безрукавку (не слишком-то уместную при волосатых плечах) и, несмотря на убывающий свет, носил солнцезащитные очки.

Ричард был смышленый, блистательный мальчик[13], но, похоже, без всякой отдачи, не то что соседский мальчишка, который при совершенно простой внешности и средних умственных способностях все же производил обратное впечатление той самой своей готовностью быть там, где в нем нуждались.

В свои сорок два Ричард не был человеком усердным, не был он и серьезным (если не считать серьезностью встревоженность), да и не особо был расположен к веселью или помощи. Но, возможно, интеллект не связан с весельем и усердием, вот только очень жаль, что уже поздно хоть на что-то променять мозги Ричарда. Похоже, их единственная подлинная цель состояла в том, чтобы терять любую работу, за какую он когда-либо брался: сын мнил себя с избытком способным для всего на свете. А у матери больше не было денег, чтобы одалживать ему, да и не стала бы она делать этого, даже если бы они и были.

Он встал на ступеньке крыльца, держа сигарету между кончиками согнутых пальцев.

– Привет, мам.

– Ну как? Что скажешь?

– О чем это?

– О садике.

Он круто повернулся на каблуках кожаных, двухцветных сапог и вздернул темные очки на голову, где уже начали редеть волосы.

– Проклятье. Ты заплатила кому-то. Я ж тебе говорил, что сделаю.

– Я не платила.

– Сама, что ли? Не смеши. Ты и руку-то в кулак не сожмешь.

– Соседский мальчик потрудился безо всякой платы.

– Очень смешно.

– А он – сделал.

– Это, должно быть, столько часов заняло.

– Он днями работал. Тебя как-то не случилось поблизости.

– Я говорил, что займусь.

– Говорил. Да. Вот только не сделал.

– Проклятье.

Он прошел в дом, включил телевизор, где шел повтор сериала «МЭШ»[14], и, хотя мать бросила вслед просьбу потушить сигарету, он не услышал – или сделал вид, что не услышал.

И, когда она вошла следом и обшикала всю опрятную гостиную освежителем воздуха с ароматом хвои, он принялся горько жаловаться на запах, уверяя, что тот вызывает у него кашель.

…

Сначала Тревор просто заглядывал поговорить, что уже было хорошо, миссис Гринберг и не ждала большего.

Она оказалась ближе к концу маршрута развозки газет, и мальчик немного подправил его, чтобы ее дом оказался самым последним. Он оставлял большой, тяжелый старый велосипед по ее сторону дороги, на газоне, приносил газету прямо к двери и стучал, наперед зная, что для нее это послужит сигналом выйти и забрать газету.

Миссис Гринберг настолько понравилась вдумчивая забота мальчика, что она всегда предлагала ему прохладительной вишневки, которую специально покупала для него, и он сидел за кухонным столом и беседовал с ней. Больше всего о школе, футболе, а потом о какой-то особой затее, которую придумал для занятий по обществоведению, о том, что ему нужны люди, которым он мог бы помочь, а она сказала, что у нее в садике надо бы поработать, а платить много она позволить себе не может.

Мальчик заявил, что платить вовсе не придется, а другим надо будет заплатить не обязательно деньгами, если только у нее их не полным-полно. Потом он нарисовал какие-то круги на кусочке бумаги, в одном из которых значилось ее имя, и объяснил, что такое «заплати другому».

– Это похоже на случайные проявления доброты, – сказала миссис Гринберг, но мальчик не согласился. Не случайные, совсем нет, в том-то и красота всей задумки, встроенной в прелестную схему сделки.

Было туманное субботнее утро, когда мальчик пришел (ровно в шесть, как обещал), и они стояли во дворе, возле старого домика, с которого шелушилась серая и голубая краска, и вдыхали запах сырого воздуха, а капельки с дубов над головой, падая, холодили, пробираясь до самых корней волос.