Читать книгу Кудряшка - Кира Грозная - Страница 11

Позвонила Даша, подруга по институту. Примечательно, что Дашу знал и Алексей, поскольку она училась в одном классе с его двоюродной сестрой. Лёшка как-то пошутил: если бы он на выпускном балу у сестры познакомился с хорошенькой отличницей, она в свой срок познакомила бы его со мной. То есть наша с ним встреча – это судьба, каким боком ни поверни.

– Давай увидимся, – предложила Даша. – Я тоже собираюсь замуж и скоро уеду.

Как выяснилось из короткого разговора, Даша с женихом готовились к выезду на ПМЖ в Германию по еврейской линии.

– Слушай, приезжай к нам, – предложила я. – Прямо сейчас. Лёшка обрадуется. Погода хорошая, съездим на озёра.

Даша приехала. Моя мама по недавно возникшей традиции отбыла на дачу с родителями мужа. Мы собирали купальные принадлежности и еду для пикника, когда явился Гришка.

– Ого, кто такая? Почему не знаю? – шепелявя и жуя, поинтересовался он, бесцеремонно разглядывая красивую девушку.

У светло-русой, сероглазой Даши носик был маленький и задорный, и когда она улыбалась, он вздёргивался. Приподнималась верхняя губка, показывая два зубика с детской прорехой между ними. В Дашином исполнении это выглядело очаровательно. Хотя и глаза у неё были небольшие, и волосы – обычные, негустые, какие бывают у двух девчонок из трёх. Однако – факт есть факт – мускулистые юноши, приличного вида мужчины и даже учёные старые пни оборачивались на Дашу чаще, чем на меня.

Дашин тип красоты перманентно моден на западном рынке российских невест. Правда, выбрала Даша еврея с улицы Марата. Однако увозил он её в Дюссельдорф.

– Меня зовут Григорий, – представился Гришка и протянул Даше руку. – Для близких – Гришатка. Мне двадцать восемь лет.

Мы с Алексеем прыснули, но тут же усохли. И дебильное «Гришатка», и по-женски бессовестное убавление возраста вызывали плохие предчувствия. Мы переглянулись, но промолчали.

– Даша, – с достоинством произнесла она, игнорируя протянутую руку. – А тебе что, действительно двадцать восемь лет?

– А что, так плохо выгляжу? – ответил Гришка вопросом на вопрос.

– Это он на войне обветрился, – пояснил Алексей. И мы наконец рассмеялись.

– Вы куда? – поинтересовался Гришка.

– На озёра купаться.

– Ну, и я – с вами, – пригласил сам себя Гришка.

Никто не возразил.

В тот день мы перекупались. Потом перепили. Меня вдобавок укачало во время катания на лодке и потому мутило. Алексей старался контролировать ситуацию, но тоже прилично перебрал. А Гришка…

Гришка просто цвёл, рассказывая Даше о своих приключениях на войне. Такого вранья я даже от Гришки не ожидала! Даша выглядела оживлённой, разгорячённой и, к нашему удивлению, весьма довольной его ухаживаниями.

Потом Алексей и Гришка бежали через окультуренный парк, пугая пенсионеров и мамаш с колясками, а мы с Дашей тряслись у них на плечах, как наездницы взбесившихся верблюдов.

Пошёл ливень, и все вымокли. Но было весело. Мы добежали до остановки и ввалились в трамвай. Гришка тут же плюхнулся на «детское» место. Мы с Лёшкой и оглянуться не успели, как Даша оказалась у него на коленях. Наверное, окружающие принимали их за влюблённую парочку…

Нам с Алексеем не хватило мест, и мы отошли в уголок, слушая обрывки весёлой Гришкиной болтовни и Дашкин мелодичный смех. А потом они затихли…

– Идём ко мне, – приказным тоном сказал Гришка, когда мы все вышли из трамвая. И было понятно, кому персонально адресовано приглашение.

Однако Даша, удивив нас, отказалась:

– Спасибо, Гриша, в другой раз. Мне на «Пионерскую», через весь город пилить.

– Я провожу, – помрачнев, сказал Гришка. И опустил косматую рыжую голову на Дашино плечо со сползшей сарафанной лямкой.

По его разбойничьему взгляду я догадалась: Гришка не сдался, он всё-таки рассчитывает на «чашку чая» в Дашином обществе.

– Проводи, – легко согласилась Даша. – Папа с мамой будут тебе признательны.

Гришку слегка покорёжило. Он помрачнел и на несколько секунд затих. А потом повернулся к Алексею:

– Лёха! У тебя ведь родители живут на «Пионерской»?

– Да, ну и что? – пожал плечами Алексей.

– Ты ведь говорил, что они на даче сейчас? А ключи у тебя есть? Может, там посидим, а? – тихо и просительно, но настойчиво забормотал Гришка, придвигаясь к Алексею.

– Ну, не знаю. – Алексей был явно не готов к такому повороту событий.

Меня кольнуло нехорошее предчувствие – и улетело быстро, как тучка. Не хотелось возвращаться домой, в пустую квартиру, где Лёшка тут же включит какой-нибудь футбол. Для меня вечер ещё не закончился. Да и Даша явно была не против того, чтобы «продолжить на „Пионерской“». Её и Лёхины родители жили рядом.

– Лёш, – присоединилась и я, – правда, поехали? Там и переночуем.

У твоих предков диван удобнее, чем наша развалюха, хотелось добавить мне. Смена обстановки нам необходима, иначе рутина засосёт с головой…

Алексей подумал – и согласился. Ключи «от стариков» были у него при себе.

Что осталось в моей памяти от той вечеринки? То, что мы пили. И тупили. «Шуткой вечера» оказался рассказанный Гришкой анекдот о том, как милиционер на Дне милиции выступал со стихами собственного сочинения, в которых руководство порекомендовало заменять мат на «тра-та-та-та». И милиционер читал со сцены то, что осталось в сухом осадке: «Тра-та-та-та-та и тра-та-та-та, тра-та-та-та-та и тра-та-та-та, тра-та-та-та-та и тра-та-та-та, советская наша милиция!»

Даша хохотала, как будто это и вправду могло быть смешно.

– Вик, расскажи, как ты ствол уронила, – попросил Гришка, когда его шутки иссякли. И тут же сам принялся рассказывать мою отнюдь не придуманную историю.

Объявили стрельбы. К управлению подали автобус, чтобы отвезти нас в тир. Сотрудники сдали в оружейку «карточки-заместители», получили свои пистолеты и пошли к служебному автобусу. А мне приспичило в туалет. Я сунула пистолет Макарова в карман штатской куртки, застегнула молнию и отправилась по нужде. Когда я вышла на улицу, автобуса не было. Что делать? Решила добираться на трамвае.

Я ехала, сидела у окна, никого не трогала. Рядом со мной плюхнулся подвыпивший чмырь. Клеился, тупо шутил, трогал мои коленки. Я огрызалась, злобно стряхивала с себя потные ручки. Подошёл контролёр. У чмыря, конечно, билета не было. А я расстегнула молнию на кармане и достала служебное удостоверение…

Тут трамвай качнуло, и удостоверение упало на пол.

– О, ментяра, – глумливо произнёс чмырь. И грязным ботинком наступил на священный документ.

Я наклонилась и, не теряя достоинства, принялась тянуть удостоверение из-под прижавшего его ботинка. Вдруг раздался грохот: пистолет из кармана вывалился на пол. Мне удалось завладеть удостоверением, затем я подняла пистолет и спокойно положила в карман. И тут увидела, что вокруг меня, в радиусе трёх метров, никого нет. Ни чмыря, ни тётки в спецовке, ни пассажиров. Вакуум.

Я доехала до Расстанной и там получила нереальных «люлей» от инструктора: за то, что опоздала на стрельбы, и за то, что явилась в тир в гражданской одежде.

– Кстати, я тебя в автобусе что-то не видел, – подозрительно произнёс инструктор, очевидно, поддаваясь самым страшным догадкам.

– Да была она, была, – заступился Гришка. – Меньше пить надо перед стрельбами, Михалыч, вот и зрение улучшится.

Сам же из-за инструкторской спины показал мне кулак.

Я лишь потом поняла, какими неприятностями могла обернуться для меня та история.

– Ах-ха-ха, – смеялась Даша. – Ну, у вас и весело. Расскажите ещё что-нибудь!

Да легко!

Я рассказала о своих первых командно-штабных учениях. Зима, мороз – 35 градусов. Полигон где-то под Волочаевкой. Приехали представители департамента из Москвы. По легенде, группа «подстрекателей к массовым беспорядкам» с требованиями социально-бытового характера заблокировала железнодорожные пути и потребовала главу областной администрации. К станции подтянулись группа оцепления, группа рассредоточения, группа захвата, группа конвоирования и группа ведения переговоров.

Я была старательной девочкой. Поэтому, получив задание разработать сценарий переговоров, я целыми днями просиживала в Публичной библиотеке, перерывала студенческие конспекты, пытаясь восстановить в памяти приобретённое в вузе. Наконец сценарий был готов и передан кому надо вместе с убедительным, как мне казалось, инструктажем. Во всяком случае, на генеральной репетиции накануне приезда комиссии Сам Самыч громогласно произнёс, протянув ко мне руку с трибуны: «Где наш психолог? Спасибо ей!» Я гордилась, предвкушая головокружительную карьеру…

Однако учения закончились быстрее, чем ожидалось. К зачинщикам вышел полковник двухметрового роста по фамилии Коврига, высморкался в два пальца и, откашлявшись, рявкнул в «матюгальник»: «Значит, так! Быстро расходитесь по домам, а то открываем огонь на поражение!»

Подготовленные «подстрекатели» с готовностью подхватили арматуру и штакетник, а полковник вдруг зачем-то добавил ни к селу, ни к городу: «А сейчас с вами поговорит психолог!»

Только психолога и недоставало в такой ситуации!

Это был провал. Я бросилась к кураторам, которые осоловело и тупо смотрели с трибун. Запинаясь, лепетала, пытаясь объяснить на полном серьёзе, что у нас был другой план, что полковник Коврига напутал… Обидно было до слёз. Наши идиоты умудрились тщательно спланированные учения превратить в цирк – причём клоуном оказалась я!

Гришка утешал. Увёл в вагончик, отпаивал знаменитым полигонным коктейлем (на три четверти кружки – кипятка, на четверть – спирта). Последнее отчётливое впечатление этого дня: я реву, уткнувшись в Гришкино плечо, а его рука гладит меня по голове. И успокаивающе, усыпляюще рокочет над ухом его голос:

– Вик, ты видела на здании нашей управы табличку «Сервис и услуги»? А знаешь, почему не видела? Потому что её там нет! Ты – в милиции, детка. И раз уж взялась дрессировать слонов, то обзаводись слоновьими нервами…

К полуночи байки кончились – и началось нечто!

Расходившийся Алексей смахивал на Кинг-Конга. Меня ноги ещё водили по кое-каким нуждам – в туалет, в ванную, – но исключительно по стеночке… которая вдруг изогнулась и ударила меня в лоб!

Даша, похожая на сильно помятую хорошую девочку, так и просидела весь вечер на коленях у Гришки. И казалось, что ей там тепло и уютно… Гришка же, орущий:

«Мы с тобой, Лёха, мля, Танго и Кэш!» – завершал картину под названием «Приплыли».

– Не пора ли на боковую? – предложил он наконец. И, сняв Дашу со своих колен, стал нежно, но неуклонно поджимать её к двери, ведущей в комнату Алексея.

Но Даша сказала:

– Нет.

Гришка не понял. И тогда ему доходчиво объяснили.

– У меня есть жених Витюша, и я уеду с ним в Германию, – произнесла Даша с приятной улыбкой.

– Что ж, – помолчав, глухо отозвался Гришка, поигрывая кухонным ножичком, – на моей совести не одна могилка. Будет и Витюшина, будет и твоя.

Даша, мгновенно протрезвев, изменилась в лице и перевела глаза с меня – на Алексея. И снова на меня.

– Дашка, иди спать, – посоветовал Алексей. – Закройся на замок. А мы этого героя проветрим.

Даша, кивнув, скрылась в Лёшкиной комнате.

– Куда, куда? – Алексей, перехватив дёрнувшегося за девушкой Гришку, заботливо повёл его к входной двери. – Пойдём-ка прогуляемся. У нас пиво кончилось.

До рассвета мы выгуливали Гришку, которого тянуло на подвиги. С тоской поглядывая на икающего «духовного наставника», я вспоминала, как Гришка казался мне умным, оригинальным, почти сверхличностью…

Мы дошли до Чёрной речки, до места дуэли Пушкина, где было безлюдно и не горел ни один фонарь. Мне было неуютно в чёрном парке, хотелось поскорее уйти оттуда, но пьяный Лёшка всё пытался чокнуться бутылкой пива с обелиском и «выпить с Александром Сергеичем». Гришка успел даже немного вздремнуть на лавочке, пока Лёшка не счёл, что Пушкин достойно «поддержал компанию». Внезапно погрустнев, он присел на лавочку к Гришке. А тот, вдруг очнувшись, вскочил и воскликнул: «Скорее, Лёха, замёрзнем!» – и, обхватив моего мужа и подталкивая его в спину, заставил пробежать несколько метров. Помню, как смешно они бежали «паровозиком»…

Наконец мы добрались до людных мест. Это был шалман, где праздновало ночь городское быдло. Из дверей его тянуло шашлыком и куревом, на ступеньках лежала блевотина. Периодически вываливались на улицу пьяные, обдолбанные, а то и окровавленные люди.

И закружились бешеной каруселью блёклые светильники, показавшиеся лампами роскошной люстры, когда мы ворвались на кабацкую танцплощадку и заплясали, как заводные буратины: безобразно, зато с каким куражом!

По возвращении Гришка вышиб дверь, ведущую к Даше, по-хозяйски вошёл и рухнул на диван рядом с ней, разбудив и напугав девушку.

На шум подоспел Алексей. Он щупал выдранный с мясом косяк, вертел в руках выпавший из двери замок, словно не веря в случившееся, и причитал:

Гришка, сволочь, ты что наделал? Что родители скажут?

Даша, сонная и хмурая, встала в дверях. Она первая сообразила, что нужно сходить за совком и веником, подмела щепу и облупленную краску.

Гришка вырубился молниеносно, поэтому пришлось его расталкивать. Наконец он в достаточной мере проснулся, чтобы осознать содеянное. Сконфуженно матерясь, Гришка отправился искать в хозяйственном шкафчике молоток и гвозди. Он уродливо, как бог на душу положил, вставил замок, которому не суждено было больше защёлкиваться, прибил косяк и, повернувшись к нам, развёл руками. Всем своим видом он изображал раскаяние и при этом словно торжествующе говорил: что поделаешь, такое я чучело…

– Убирайся и чтобы я тебя больше не видел, рыжая морда! – в сердцах заорал Алексей.

– Ну и пожалуйста, ну и больше не увидишь, – обиженно прошепелявил Гришка. У него это получилось: «ну и позялуйста, ну и больсе не увидись…» Сказывалось отсутствие нескольких зубов (видимо, тоже утраченных на войне).

Мы с Дашей подмели мусор, затем, не глядя друг на друга, убрали на кухне, помыли посуду. Потом Даша сказала:

– Я пойду домой.

– Я провожу, – упрямо выдернулся Гришка. Даша не ответила, словно не слышала реплики. И он потрусил за ней следом, даже не попрощавшись с нами.

У меня болела голова. Алексея тоже мучил похмельный синдром. Обоим было не до Гришки. Предстояло разбираться с родителями, объяснять, что мы делали у них дома, почему на кухонном линолеуме следы затушенных окурков и почему из облупленной дверной коробки бывшей Лёхиной «детской» торчат большие страшные гвозди…

Когда мы, не раздеваясь, упали на родительскую кровать, я тут же провалилась в сон. Мне приснился Алексей, который вёз в коляске младенца. Удивлённая, я спросила, ни к кому не обращаясь: «Неужели это наш ребёнок?»

«Да нет же! – рассмеялся Алексей. – Разве ты не видишь – это я, только маленький!»

Я проснулась, продолжая улыбаться младенцу из сна. Алексей тоже просыпался, кряхтя и постанывая. Мы потянулись друг к другу, обнялись, и на нас обрушилась штормовая волна желания. Нас штормило полдня (хотя, возможно, со стороны это было довольно жалкое зрелище). Говорят, с похмелья отмирающие клетки и ткани отчаянно вопят, требуя продолжения рода. А может, смена обстановки и экстремальная Гришкина выходка сыграли знаменательную роль в нашей с Лёшкой интимной жизни?

Впрочем, так ли это важно?

Я надеюсь только, что мой сын Алексей был зачат не в эти часы, после больного пробуждения. Очень надеюсь…