Читать книгу Кудряшка - Кира Грозная - Страница 13

Духовный наставник
Повесть
Глава 11
Мучительное взросление

Оглавление

Мы пили чай на моей кухне. Гришка, правда, ещё отхлебнул пару глотков из принесённого с собой пузырька, но больше для приличия. Он знал: меня мутило даже от запаха. Я теперь брюзжала, как взаправдашняя жена, когда Алексей приходил с работы поддатый. Или когда в радиусе нескольких метров от меня появлялся кто-то прокуренный. Моя мама и курящие гости, такие как Гришка, выходили курить на лестницу.

– Гришка, скажи, чем девчонка с ребёнком отличается от бездетной?

Гришка внимательно посмотрел на меня и честно задумался.

Сказать по правде, я ожидала услышать от Гришки какие-нибудь интимные подробности. Однако он произнёс:

– Девчонка с ребенком более эгоистична.

– Как это? – удивилась я.

– Ну, – пояснил Гришка, – когда девчонка бездетная, то она готова ради любимого на всё. Отдаст ему свои деньги, пропишет у себя, будет пирожки печь… А если у неё есть ребёнок, то она уже, вишь, прикидывает: может ли мужчина и её, и сопливого Иван Иваныча прокормить, одеть, защитить. Если не может он этого, то – коленом такого под зад.

Я кивнула: ясно! Для Гришки женщина с ребёнком была каким-то двухголовым сверхтребовательным существом…

А что чувствовала я?

Я никогда не держала на руках младенца. У меня не было ни младших братьев и сестер, ни даже подружек с детьми. Правда, одна девочка из моего дома родила в пятнадцать лет и вышла замуж по справке. Поскольку мы дружили в детстве, вместе играли в казаков-разбойников, я иногда подходила к ней, увидев на бульваре с коляской. Расспрашивала о жизни, сюсюкала с малышом… Однако положение той девочки, несмотря на то что отец ребёнка не бросил их обоих, представлялось мне незавидным, ну а будущее… Никакого интересного будущего для этой Светы я попросту не видела!

Как и для себя теперь…

– Гришка, мне страшно! Очень страшно, что ребёнок задавит во мне личность, – призналась я в том, в чём не могла признаться даже близким подругам…

А впрочем, есть ли у меня подруги? А если есть, то где они? Почему не сидят со мной на кухне, не утешают, не поддерживают?

Гришка выслушал и опять посмотрел – не в глаза мне, а будто в душу – своим особенным взглядом. Так понимающе и грустно, как он, смотреть не умел никто. Это были глаза не друга, а собаки: преданные, всепрощающие. Глаза спаниеля или эрдельтерьера. Или рыжего, как Гришка, шотландского сеттера.

Правда, я-то знала, как эти карие глаза с жёлтыми точечками в считанные минуты умели становиться нахальными или пустыми. Но не сейчас.

Гришка кивнул, понимающе и грустно.

– Я знаю, девочка. Это действительно очень страшно, – тихо произнёс он.

Я подлезла под его руку, и Гришка, осторожно обняв меня, похлопал по плечу.

В кухне было тихо, только поздняя муха жужжала, запутавшись в тюлевой занавеске. Мы сидели обнявшись.

А потом пришла мама. Она обрадовалась Гришке, и мы ещё попили чаю.

В Петербурге обживалась, по-хозяйски расхаживала, шурша подолом, хмурая и неприветливая осень девяносто восьмого года. Сухое, страшное слово «дефолт», похожее на щелчок пистолетного затвора, повторялось в очередях, в транспорте, в курилке.

Мою маму беспокоило то же, что и всех: когда выплатят задолженности по зарплате, как низко падёт рубль и до какого предела поднимутся цены?

– Они не угомонятся, пока всех нас не сделают нищими, – пожав плечами, заметил Гришка. – А что им? Проблемы индейцев шерифа не трахают!

Мы все смотрели в будущее с тревогой. А я теперь – и вовсе панически.

Пока мама крутилась на кухне, я, как заправский психолог, выливала на Гришку свои внутренние проблемы, а он, хоть и позёвывая, честно меня выслушивал.

Я рассказывала о том, что, сколько я себя помню, во мне всегда жили страхи. В детстве это были: старик с мешком, в котором сидят непослушные девочки, красная гитара из пионерских страшилок, электрики, которые отключат свет, если я не стану есть кашу… Электриками меня пугала старенькая няня. Я была такая тощая, хоть и живчик, а ела плохо – вот ей и приходилось включать фантазию на полную катушку. Потом я выросла, и страхи мои повзрослели. Сейчас это страх бедности (например, я боюсь, что льготы отменят или пайковые отберут). И страх старения. Молодость проходит ведь?

Проходит… И страх темноты! У меня ночью всегда горит свет на кухне, в туалете или в ванной. И я ругаюсь с домочадцами, жалующимися, что электричество дорого стоит, и оставляю свет…

– Ой! Пойду Нинке позвоню, – вдруг взглянув на часы, спохватился Гришка.

Он вышел в прихожую, и вскоре я услышала его непривычно мягкий, почти заискивающий голос:

– Слышь, Нинка, я тут к Валерке Фролову заскочил, буду позже. Не сердись, а…

Когда Гришка вернулся на кухню, выражение его лица было по-детски безмятежным. Как будто и не врал жене только что!

А потом пришёл Алексей. Он был хмур, с Гришкой поздоровался сухо, и тот как-то быстро ретировался. И осадок остался, как будто муж своим приходом вспугнул что-то хорошее…

На следующий день я узнала, сколь плохи Гришкины дела.

Напоминаю для тупых, что я ещё и работала! В обеденный перерыв мы с сотрудниками пошли в столовую правительства Ленобласти. Там были вкусные и дешёвые комплексные обеды, и МВД заключило с ними договор на нашу кормёжку.

По дороге мы потеряли Гришку. Заметив, что он отстал, я обернулась и увидела жуткую сцену: Гришка ругался с женой. Растрёпанная, взвинченная, размазывающая слёзы по лицу, его жена сейчас совсем не походила на ту Нинку, гладкую и надменную, которую я видела с Гришкой на балах в ДК милиции.

Нинка работала в коммерческой фирме, зарабатывала в десять раз больше Гришки. У неё были наряды, которые мне не снились. Шуба из каракуля, например. Модная в те годы сумочка-сейф. Платья из Пассажа… Но (вот потому-то я совершенно не завидовала ей!) Нинка была жирная.

Чем сумела женщина, похожая на сытую розовую хрюшку, завлечь импозантного Гришку? И что, кроме пятилетнего сына, связывало их теперь? У меня (и не только у меня) этот брак вызывал большое недоумение.

И вот сейчас я увидела, что с ними стало! Нинка плакала, обвиняя мужа в чём-то. Гришка же выглядел не виноватым, а, скорее, возмущённым. И не оправдывающимся, а нападающим…

Я поняла, что Гришка так и не попал домой вчера вечером. Куда (вернее, к кому) он поехал, догадаться было несложно. Галка, кстати, вообще не пришла на работу сегодня.

Мы уже пили компот, когда Гришка появился в столовой. Плюхнулся за столик напротив меня со своим подносом и, угрюмо сопя, принялся есть. Я его ни о чём не спрашивала.

А через два дня сенсационная новость облетела управление: Гришка бросил Галку!

Я не знала, радоваться или грустить по этому поводу. Вроде к Галке я уже привыкла. Девчонка как девчонка. Хороший следователь. И, во всяком случае, не «хрюшка»…

Неясно было, что произошло, хотя в общих чертах понятно. Нинка напугала Гришку так, что он ещё долго ходил на работу тихий и пришибленный. Что она ему посулила – разлуку с сыном? изгнание из маленькой, но уютной квартирки с видом на пруды? А впрочем, какая разница. Гришка дрогнул, Гришка сдался. И – сдулся.

У Гришки, которому – море по колено, вдруг обнаружилось уязвимое место. И этим местом, как ни странно, оказалась семья.


Месяцы шли, и с деньгами становилось всё хуже. Когда умер папа, администрация предприятия, где работали мои родители, выплатила маме многомесячные задолженности по зарплате. Эта приличная, по нашим меркам, сумма какое-то время удерживала нас на плаву. Но деньги заканчивались, а основные траты даже не начинались.

Считается плохой приметой покупать вещи для малыша, пока живот будущей мамы не вырастет и срок появления на свет нового гражданина не пододвинется вплотную. Вот мы и тянули… позволив ценам на коляску, ванночку, прыгунки, ползунки, пинетки и прочие кукольные принадлежности вырасти в пять, шесть… десять раз…

На этом фоне напугала фраза, вскользь брошенная нашим энергичным шефом Родионом Палычем: придётся переводить на депонент пайковые и квартальные премии, нет денег на выплаты сотрудникам.

А те «пайковые» были – всего-то шестьсот рублей. Или тогда ещё шестьсот тысяч рублей? Впрочем, гроши останутся грошами, как их ни обзови и сколько нулей к ним ни припиши. Но жалко же было терять!

«Вот и отобрали…» – с ужасом поняла я.

Зарплата с обрезанными пайковыми казалась такой мизерной, что её стыдно было приносить домой.

И я решила действовать. Записалась на приём к шефу. Взяла свои многочисленные медицинские справки. Благо «их у меня было». Все – с диагнозами: «патология строения органов малого таза», «аллергия на анальгетики», «отрицательный резус-фактор», «резус-конфликт с будущим плодом», «двойное обвитие пуповины»…

Придя в кабинет к шефу, я плюхнулась в кресло, красноречиво выкатила живот (последний аргумент, запрещённый приём) и бросила на стол кипу бумажек.

– Что это? – удивился Родион Палыч.

В ответ я заплакала… нет, даже взвыла!

Шеф был ошарашен. Он хмуро рассматривал справки, а я говорила, всхлипывая, что если он, Палыч, отберёт у меня пайковые, то мне конец. Вся надежда на него, Палыча. Он – мой единственный шанс родить здорового ребёнка, прокормить его и себя…

Родион Палыч испугался такой ответственности.

– Хорошо, – сказал он поспешно. – Пиши рапорт. Проси выплатить тебе задолженности. Опиши всё, что мне излагала. Сам Самыч тебя любит…

Покинув кабинет шефа, я отправилась к Гришке. Ввалилась в его каморку, упала Гришке на грудь – и зарыдала так, как будто мне не пообещали помощь, а, напротив, отняли всё! Я плакала от пережитого стресса и унижения; от страха, что мои старания окажутся напрасными и Сам Самыч, прочитав рапорт, ничего не даст… Я сама не понимала, отчего реву и никак не могу остановиться. А Гришка гладил меня по плечу и жалел.

– Ладно, – наконец сказал он, когда я ему всё выложила. – Ты давай пиши, а я проверю.

И уступил мне место за своим компьютером.

Вскоре я показала Гришке рапорт. В нём были красочно расписаны и угроза выкидыша, и патология плода, и мои собственные проблемы со здоровьем – а в конце приводилась целая бухгалтерская смета с расшифровкой затрат на моё лечение и комплектацию детского приданого.

Гришка сел за компьютер и принялся править текст. Там, где у меня было написано «необходим курс укрепляющих препаратов», Гришка приписал «три курса». Там, где упоминался дорогостоящий укол иммуноглобулина после рождения малыша (чтобы избавиться от антител в организме и родить последующих детей здоровыми), Гришка исправил на «пять-шесть дорогостоящих уколов».

А потом, перечитав текст ещё раз, фыркнул:

– Вик, сколько же у тебя местоимений!

– А что? – удивилась я.

– А то!

И Гришка с чувством процитировал:

– Я, такая-то, такая-то, для решения проблем, связанных с моим здоровьем, и спасения жизни моего ребёнка, прошу выплатить мне мои задолженности… Мне, моё, я… Ты же психолог, блин! Давай отредактируем это. А то – нож к генералову горлу приставила и требуешь. Бедненькая… хворенькая…

И Гришка так захохотал, что в моём животе, проснувшись, заворочался мелкий Лёшка.

– Дурак ты, – обиделась я. – Как же тут без местоимений…

– Да тут ведь и без мата – никак, – заметил поуспокоившийся Гришка, продолжая веселиться. – Но, однако…

Однако он всё-таки заставил меня улыбнуться в тот день!

Рапорт мы отредактировали. Я отнесла его Родиону Палычу, тот «подмахнул» и отправил «наверх». Потом мы с Гришкой ещё выпили по чашке чаю, и я заторопилась домой: мама одна, её угнетает тишина в квартире. Алексей на дежурстве, он вообще поздно приходит теперь.

– Кстати, – спохватился Гришка, – чуть не забыл! Запиши телефон. Это мои друзья, у них мелкий подрос. Они дёшево продадут коляску и отдадут манеж, ванночку, два мешка детских вещей. Всё – импортное, там тёща челноком катается. Позвони, они ждут. А забирать я с Лёшкой поеду, один-то он всё это не дотащит.

Кудряшка

Подняться наверх