Читать книгу Тал Жайлау. Библио-роман - Кисиков Досжан Бекнур - Страница 8

В такси, кроме нее, были и другие пассажиры: супружеская пара и их дочка, девочка лет десяти. Они расположились на заднем сиденье старого фольксвагена, и Алме пришлось занять единственное пустующее место рядом с водителем. Хотя она не любила сидеть спереди, где водитель словно вторгается в твое личное пространство, нарушая ее внутреннюю, как она называла – «геометрию дистанции».

Водитель, загорелый, сухощавый мужчина с вытянутым, словно клюв, носом, завел двигатель и весело сказал:

– Жол болсын! Пусть будет дорога счастливой!

Было достаточно тепло, и Алма опустила окно, чтобы разглядеть при свете дня покидаемый город. Это уже было не чужое поселение, наполненное однообразными коробками, а город Батыра, значит, частично и ее город. Но сам центр проехали быстро, а дальше начался пригород с желтыми, наспех сбитыми домами земляного цвета, хаотично расположенными вдоль дороги. Таксист, пропетляв между ними, выехал в степь, которая раскинулась до самого горизонта. Привыкшая с детства к горам, Алма никак не могла зацепиться за какой-либо пространственный выступ, столь привычный в родном городе. Здесь не было ни гор, ни деревьев, а бескрайнее небо не покрывали даже облака. Все пространство вокруг было заполнено ровной, почти безжизненной пустотой, слегка усыпанной редкими чахлыми кустарниками, растущими между огромными проплешинами песка. И только вдалеке виднелись небольшие, пологие холмы.

Алме стало неуютно. Вчерашняя сентиментальность в парке мигом улетучилась, и ей опять захотелось домой. Ее не грело даже солнце, которого здесь было в изобилии. Голубое, ясное небо было чужим и неродным. А в нос ударили другие, совершенно незнакомые запахи этой, никогда не виданной доселе, земли. Было что-то душистое, терпкое, и в то же временами дурманящее в этом коктейле ароматов, перемежающимся с запахом протекшего бензина в старом автомобиле. И это все было чуждо и настолько неуютно для искавшего комфорт повсюду человека, что Алме вдруг захотелось плакать. Она проглотила тоскливый ком в горле, и расстроенно закрыла окно.

Водитель, заметив состояние пассажирки, протянул скомканный грязный платок:

– Алматыдан? (Из Алматы?), – неожиданно спросил он.

– Ия! – отказалась она от черной промасленной тряпки, от которой чуть не вырвало.

– Я сразу понял, – проницательно усмехнулся он. – У вас язык другой и акцент.

Алма промолчала. Водитель засунул обратно тряпку, и, потеряв к ней интерес, обратился к супружеской паре:

– Едете поклониться духу Коркыта? – продолжил он на казахском языке. Алма облегченно вздохнула. Продолжить диалог на родном языке она вряд ли смогла бы. – Издалека едете?

– Мы сами из Шу, – живо заговорил полнолицый пассажир в белой рубашке. – Мы вообще-то каждый год ездим. С тех пор как родили эту девочку, – с гордостью кивнул он на девочку, усиленно тыкающую маленькими пальчиками в экран смартфона.

– Ух ты? Вы ее выпросили, получается? – улыбнулся таксист.

– О, да, – вступила в разговор женщина, перехватив инициативу. Мужчина недовольно крякнул, но замолчал, нехотя уступив ей разговор. – Я ведь долго не могла … (неразборчиво).

Алма, хоть и понимала казахский язык, но выражение, сказанное женщиной, до конца не разобрала. Скорее всего, это был литературный или народный оборот. Казахский язык славится метафорами и аллегориями, и не всегда слова можно понять буквально. А в этих солнечных краях речь имела совершенно другие интонации и оттенки.

– Я знаю много случаев, когда люди не могли заиметь детей, но побывав на могиле Коркыта ата, получали желаемое. Конечно, нельзя чудо придавать силе Святого Коркыта ата, ведь он всего лишь человек. А исполняет желания Всевышний, – поучительно объяснил мужчина.

– И вообще, мы должны… – вступил было в разговор пассажир, но женщина тихо цыкнула, и мужчина снова замолчал.

Вдалеке показался всадник на гнедом коне. Это был мальчик. Вздымая пыль, он мчался во весь опор, словно хотел показать свою удаль, пришпоривая голыми пятками своего коня. А гнедой еще больше старался, длинными прыжками перепрыгивая через кустарники джингила. Его длинная грива развевалась на ветру, словно флаг. И пассажиры в автомобиле невольно залюбовались красивым скакуном, словно появившимся из сказки. Восхищаясь ровным шагом быстрых ног аргамака и мастерством мальчугана, умело правившего им.

– Чу! Чу! – рисуясь, подстегивал мальчик коня, поймав на себе взгляды людей из машины. – Чу! – кричал он громко, показывая всем видом, что природная быстрота может быть не хуже скорости механической, неуютной и дребезжащей. Но, в конце концов, всадник отстал от автомобиля и исчез в клубах пыли, оставшись за невысокими холмами. А в салоне наступила ровная, автомобильная тишина сопровождаемая гулом гудящего двигателя.

Водитель, привыкший долго и много говорить, заерзал на сиденье и вновь посмотрел в зеркало, найдя глазами пассажира.

– М-да, ты прав, братишка, – глубокомысленно изрек он изменившимся голосом. Из хамоватого, настырного рвача, торговавшегося за каждый тенге в городе, он неожиданно превратился в глубокомысленного, степенного мудреца. И стал рассуждать о желаниях, вере, жизни и отношении людей к Богу. Он говорил теперь мягким, плавным тоном умудренного жизнью философа, затрагивая глубинные пласты человеческого бытия, что Алма невольно заслушалась. И хотя она не понимала части слов и выражений, но по интонации и какому-то незримому коду слов, который устанавливается между оратором и слушателем, Алма улавливала смысл всего того, о чем рассуждал водитель.

– Порой не знаешь, что помогает в исполнении желаний. И тебе кажется, что вот она дорога, которая ведет к исполнению всех желаний. Но наступает конец дороги, а там новый поворот, и снова – новая дорога и новые желания. А може, т мы и есть дороги, а желания – это наши пассажиры.

– У нас было одно самое заветное желание – родить ребенка, – отозвалась вместо мужчины женщина, хотя водитель обращался не к ней. – Но человек ведь ненасытен. За одним желанием следуют другие, и нам захотелось братика для дочки.

– Жизнь – это желания, иначе зачем жить. Все в этом мире и в других мирах в руках Всевышнего, – глубокомысленно продолжал таксист, не обращая внимания на ее слова. – И нет никакого посредника между человеком и Аллахом. Но в некоторых местах, говорят, желания особенно исполняются. Я не знаю, чему тому причина. Возможно, хранители этих мест усиливают ваши просьбы. Или люди очищаются в этих местах, что их начинают слышать высшие силы. Мы многое не знаем в этом мире. Вот у меня нет никаких желаний. Я прошу только одного, чтобы все мои родные были живы и здоровы. А остальное неважно. Я считаю нельзя Бога отвлекать пустыми просьбами. Во всем нужно придерживаться ысырапа.34

Таксист вошел в раж, и стал рассказывать о чудесах, волшебной силе здешних мест и целебных травах. Алма невольно оглянулась в окно, чтобы рассмотреть в этой безводной пустоши хоть какие-то намеки на силу и волшебство. Здесь так мало было растительности, что было непонятно о каких травах ведет речь водитель.

– Здешние травы настолько волшебные, что рождают вторую силу.

– Вторую силу? – удивленно переспросил пассажир.

– Да! – многозначительно поднял палец водитель. – Ведь помимо первой, есть у трав еще и вторая, скрытая сила, которую может прочесть лишь опытный читатель, знающий слова. И слова растений знают лишь потомственные целители, которым дано знать язык трав.

– Но здесь так мало трав. Степь здесь голая, словно вымерло все, – недоуменно оглянулась женщина.

– Для настоящего степняка степь никогда не бывает голой, – укоризненно покачал головой таксист. – Она всегда полная. В ней так много того, что порой не найдешь нигде. Просто степь нужно уметь читать. Читать так же, как травы, как мир, как людей. И понимать его язык. Степь – это захватывающая книга, в которой заложено столько смысла, что не каждый его отгадает. И не каждого она принимает. Степь не бывает голой для вдумчивого читателя. Ведь она разная, полная, покрытая знаками и таинственная. Степь никогда невозможно разгадать, и каждый раз находишь в ней все новое и новое.

– Папа! – внезапно воскликнула девочка. – Смотри, ракета.

Перед ними ехал длинный тягач, который тащил на длинном прицепе ржавую, потрескавшуюся ракету. Таксист ловко вывернул и обогнал медленно тащившийся грузовик по встречной полосе.

– Ух ты! – прижались все к окну. – Вот это огромная ракета.

– Да ерунда, – ревниво махнул рукой водитель, недовольный тем, что пассажиры отвлеклись от его рассказа. – Это какой-то ржавый старый мусор. А настоящие ракеты намного больше, и их привозят целым железнодорожным составом.

Но ракета, несмотря на свою старость, выглядела величественной и огромной, словно собиралась снова покорять космос.

– А вообще, Кызылорда – это наша первая столица. Здесь есть все. И ракеты, и море, и все, что угодно.

– Разве не Оренбург наша первая столица?

– Э-э-э, нет, – покачал головой таксист. – Первая столица республики – Кызылорда. А Оренбург – это было при автономии.

И почему-то сердито ускорил машину, рассыпая по обочине гравий.

– Вот они – ракеты пустыни, – кивнул он на, неспеша бредущих в далеком мареве, верблюдов. – Скорость небольшая, зато в своем космосе. А космос здесь везде.

И вправду космос, подумала Алма, разглядывая за окном марсианские пейзажи. И в этом есть свой космос. И в этом есть свои слова, о которых говорит таксист. Но как бы не старалась, она не могла прочитать буквы этого большой пустынной земли. Она пыталась рассмотреть каждую кочку, кустик и траву, перебирая в голову все, что знала об этих землях. Но, кроме отторжения и устойчивой неприязни ко всему тому, с чем ассоциировался юг, она ничего больше не ощущала. Как алматинка, она не любила приезжих. И хотя в городе было много и других гостей, но чаще всех ей на глаза попадались южане. Они были такими же, как этот таксист – наглые, хамоватые и грубые. И, увидев в городе автомобиль с южными номерами, она пыталась как можно быстрее пройти мимо. И в городе она почти не пересекалась с ними. А, может быть, их тоже нужно научиться читать? Может быть, за внешней обложкой, кроется вот такой философ, умудренно рассуждающий о жизни.

….

За разговорами пассажиров и убаюкивающим однообразием внешнего пейзажа Алму разморило. Веки стали тяжелыми, и ее стало клонить ко сну. Голоса, автомобиль, пески и травы – все стало расплываться перед глазами, пока не превратились в один большой, черный экран. И она, не в силах уже сдерживать себя, склонив голову к окну, незаметно задремала.