Читать книгу Нечаянный дар. Мистические и просто необычные истории - Клара Шахова - Страница 8

– Девушка, кто у вас стройкой занимается? Кто может строителей приструнить? – сердито вопросил мужской голос в телефонной трубке. Ни тебе «здрасьте», ни, мол, я такой-то.

– Здравствуйте, – с вами говорит завотделом строительства Евгения Соколова. Что случилось?

Трубка некоторое время пыхтела, потом радостно завопила:

– Женечка! Господи, как же я, старый дурак, забыл, что ты в газете работаешь?! Ты дядю Гришу Прибылова помнишь? Ты помнишь нас с тётей Катей?

– Да, конечно, вы – мамины земляки.

– Ну да! Женечка, у нас беда – дом затапливает. Строители осенью чего-то рыли вроде как под фундамент, да так и оставили. За зиму в этой яме снегу набралось, а теперь март-месяц – снег начал таять, вода пошла к нам в подвал. Пускай они её обратно закопают или поток в сторону отведут. К нам сроду вода не текла. Пускай они сделают, как и былО!

– Я попробую.

Дядя Гриша долго ещё что-то говорил всё по тому же поводу. Уловив, что Женя собирается всё уладить по телефону, горячо запротестовал:

– Нет-нет-нет! Я сейчас за тобой приеду – у меня «жигулёнок», ты сама всё посмотришь, а потом вместе поедем, куда надо: чтоб тут же (!) сделали, а то проваландаются неделю: низ сгниёт – весь дом рухнет.

Господи! Страхи-то какие! Неужели всё так серьёзно?..

Пока Женя ждала дядю Гришу, кое-что вспомнилось, связанное с ним. Однажды, уже взрослая, она нашла в мамином альбоме фотографию, которую раньше там не видела. Мама на ней была совсем юная, с задорными кудряшками, пухлыми губами и немного испуганными глазами. Или… виноватыми?.. Голова её была склонена набок. На тот, где кудряшки были примяты. Кем или чем – не понять, потому что именно в этом месте фотография была разорвана ровно пополам. Но всё же о том, что с этой стороны сидел мужчина, можно было догадаться. По крупной ладони и белоснежной манжете с краешком пиджачного рукава, которая по-хозяйски лежала на мамином плече с другой стороны. Когда Женя напрямую спросила – кто это, мама только отмахнулась:

– Да так… кавалер один, чуть было замуж за него не вышла – уж так уговаривал.

– А почему не вышла?

– …Папу встретила.

Вот тебе – на! Вроде бы про всех маминых кавалеров-поклонников допапиного периода Женя знала. Все они сидели рядом с ней на фотографиях, и никого из них она не отрывала. Чем дальше, тем больше разбирало её любопытство – сверх всякого терпения. Женя принялась скрести по маминым сусекам-тайникам – ничего интересного, кроме сберкнижки с внушительной суммой на её, женино имя, не нашла. Кстати, сберкнижка «сгорела» потом, как и стариковские «гробовые», в пламени гайдаровских реформ.

Разгадка пришла неожиданно и случайно. Из того самого альбома, неосторожно ею согнутого, из-под плотной обложки однажды выскользнула вторая половинка. Женя соединила её с первой. Получилось: мама сидит в обнимку с таким же молодым, как она тогда, дядей Гришей. В молодости они дружили семьями – Соколовы и Прибыловы. Об этом Женя помнила с детства. Потом почему-то раздружили. Не из-за несочетаемости же фамилий…

Через полчаса дядя Гриша, ни на секунду не умолкая, уже вёз её к своему дому.

Почему же всё-таки раздружили? Ведь папа с дядей Гришей даже работали вместе до пенсии. В их районном городке не так много предприятий. Для них, столяров, одно только и годилось – завод по производству деревянных изделий «Стройдеталь». Женя по своим газетным делам не раз там бывала.

– Всю жизнь приходится подрабатывать, – говорил между тем Прибылов, – зряплата у нас с твоим отцом, сама знаешь, какая была, а пенсия – ещё смешней…

Тех кавалеров «не отрывала», потому что все они погибли, – у Жени свой ход мыслей, – мамина молодость пришлась на Великую Отечественную. Постой… рассказывала она про какого-то одноклассника-фронтовика, который долго за ней ухаживал и отстал, только когда она замуж вышла. А тут папа взял да и укатил на Дальний Восток. До войны он проходил там срочную службу в войсках морской пехоты. Поражённый красотой и богатством Приморского края, хотел там остаться, но соскучился по родным… А вернувшись домой, повстречал свою судьбу. Ещё до свадьбы он звал маму в возлюбленный им край, рассказывал про море-океан и сопки, но она боялась уезжать так далеко от родного дома. И он «махнул» один, едва истёк медовый месяц. Мама даже не успела ему сказать, что беременна. Она страшно обиделась на него. Он же надеялся, что она соскучится и приедет вслед за ним в «город его имени». Так они называли Владивосток. Мама мучилась токсикозом и потихоньку ненавидела мужа, оставившего её одну в таком мучительном состоянии. Тут и подвернулся снова тот самый «долгий» ухажёр-одноклассник: «Выходи за меня. Никто и не узнает, что ребёнок не мой». Уж не дядя ли Гриша тот таинственный одноклассник? Голова-то её на фотке – на его плече не как у друга семьи…

– А то на что бы машину купили, – продолжал дядя Гриша, слегка юзя на раскисшей дороге. – Конечно, у меня-то здоровьишка нет. Катерина на своей машинке зарабатывает – строчит день и ночь…

Да, Женя знала, что его жена – лучшая закройщица в ателье «Берёзка». Но, хотя получала там прилично, это был не основной её заработок. Она шила на дому, причём не всем подряд – только элите: жёнам секретарей райкома и горкома, председателя райисполкома, а так же их замов. Не отказывала заведующим магазинами, директорам пищевых комбинатов и учителям своих детей. Да, ещё жене редактора. Та хвасталась как-то раз, что на семинаре в области на неё, вернее, на её наряд обратила внимание важная гостья из Москвы: «Где это вы приобрели такой костюмчик? Французская модель»… Редакторша прыснула в кулачок: «А это наша Катька Прибылова такое выдаёт!».

Женя в городскую элиту никак не попадала. Помнится, мама просила тётю Катю, с которой они, несмотря на размолвку мужей, при встречах разговаривали, сшить для Женечки платье на выпускной вечер – всё-таки институт окончила. Тётя Катя отказала – якобы, работы невпроворот. «Конечно, много ли с нас возьмёшь, – обиженно поджимая губы, рассказывала потом мама. – Она за платье двадцатку берёт, а обычным-то портнихам пятёрки за глаза хватает». И заказала платье «обычной» портнихе, которая потом оказалась совсем не простой: до войны работала костюмершей в Мариинке. После эвакуации в Ленинград не вернулась, потому что нашла свою судьбу здесь. Шила не хуже Прибыловой, но плату брала умеренную.

– Ну, вот мы и приехали, – сказал дядя Гриша, осторожно останавливая машину. Женя вышла «на волю». Огляделась, узнала дом Прибыловых. Большой, нарядный, обведённый высокой бетонной завалинкой, он как на постаменте стоял. А вот и яма, вернее – траншея, через дорогу от него. Мартовское солнышко жарило вовсю, топя снега, и вода, проделав в них желобки, резво сбегала на дорогу. А поскольку дом стоял ниже неё, то, проковыряв в рыхлых, осевших сугробах себе путь, ручейки через дыры в заборе весело устремлялись по огороду прямо к «постаменту». Но как они попадали в подвал сквозь этот монолит?! Женя постеснялась задать такой вопрос дяде Грише, тем более попросить его показать подвал.

– Вот видишь, видишь, – суетился он возле неё. – Вода камень точит. Сделай что-нибудь, дочка. Уж мы тебя отблагодарим… Тётя Катя сошьёт тебе что-нибудь вне очереди.

Женя, не обращая внимания на его трескотню, вернулась к злополучному объекту, прикинула – так разрыть здесь могли только из стройтреста №1. Напротив дома Прибыловых ещё с войны стояли бараки – для эвакуированных строили, потом там жили приезжие рабочие. В 60-е их снесли, землю кое-как выровняли. Очень долго думали: парк ли разбить на этом пустыре, стадион ли соорудить. Начали строить новую музыкальную школу, почти вывели цоколь и… заморозили стройку. Дядя Гриша перестраховывается – как бы его «упакованный» фундамент не сгнил, подумала Женя, а тут всё открыто, и никто в ус не дует: надо этим заняться…

Пошли к машине. Дядя Гриша снова что-то говорит, говорит, едва сумела вставить, куда надо ехать.

«Работа, грит, любит дураков, – подкинула Жене Мнемозина из заброшенного своего уголка разговор родителей. Говорил папа:

– Думаю, чего это он возится? Ну, пусть вещь не стандартная, но не рояль же! (Сам папа и рояль мог бы сделать – на Дальнем Востоке работал на фабрике пианино) – И вот крутит… себе на уме… эскиз изучает. Мол, чертежа точного нет, надо всё продумать, прикинуть. Весь рабочий день прикидывал и на второй принялся дурака валять… Взял я эскиз (папа был бригадиром столяров, потому и решал, кому чем заниматься), за два часа сделал эту подставку для музея. А он мне на ухо шепчет: «Вот потому и ездят на тебе! Сложную вещь – ты за бесценок. По времени-то ерунда получается – нате вам, пожалста! И вдругорядь нам работы подвалят, а под расчёт – всё те же копейки. Охота за так вкалывать!». Ты, говорю, ни за так, ни за как работать не хочешь. А деньги в бригаде всем поровну делим. Работа, грит, дураков любит. И пошёл к своей тумбочке вразвалочку – полдничать. Его и так вширь прёт… Такой вот умный: на чужом горбу – да в рай. Чтобы здесь бригада за него пахала, а дома – жена».

– Ты что – не слышишь, что ли? – извлёк Женю из объятий Мнемозины вопрос спутника. – Отец-то, говорю, всё стучит?

– Стучит.

Папа подрабатывал дома, как и тётя Катя. Он делал рамы для окон, при случае и багеты для картин, а ещё двери, сундуки, этажерки и прочую мебель. Всем, кто просил. Но не за такие деньги, как Прибыловы. Дядя Гриша тоже изредка «постукивал» дома – только если кто соглашался заплатить, как он говорил, по совести. И брался лишь за вещи совершенно простые, не больно-то надрывался – ни физически, ни творчески. Зато всем обещал сделать «вне очереди» и без труда это обещание выполнял – никакой очереди и в помине не было. Но за «скорость» платили втридорога. А папа даже трюмо, шкафы для одежды, украшенные резьбой по дереву и точёными фигурками, отдавал по цене стандартных, магазинных. И заказов у него всегда было на месяц-полтора вперёд.

– Так у верстака и окочурится когда-нибудь, – ухмыльнулся Дядя Гриша. Женю покоробило от затаённого злорадства в его голосе. И память снова возвратила её к тому родительскому разговору – словно носом ткнула. Женя вдруг ясно увидела: мама за время папиного монолога не проронила ни слова и выглядела почему-то виноватой. Ну да, это про дядю Гришу тогда папа говорил – «на чужом горбу в рай», про него. Тогда они и раздружили. А про «одноклассника», наверное, и раньше знал. Но он был чужаком в мамином селе, Григория держался – тот помог ему «втереться» (тоже дяди-Гришино выражение) в плотницкую артель шабашников. А потом перетянул сюда, в районный городок, – «рыба ищет, где глубже – человек, где лучше».

Стройтрест №1 недавно переехал в новое здание – выстроил себе «контору» в центре города. Следы недавней новостройки ещё «украшали» обочины подъездных путей. «Благоустройство территории у вас всегда в последнюю очередь», – вспомнила Женя разнос на оперативке второго секретаря райкома партии, курировавшего строительство. Управляющий трестом только дышать стал погромче… Как с гуся вода!

Пока поднимались на второй этаж, Женя решила – лучше идти к главному инженеру: молодой, деловой, и техника в его ведении. Едва успела секретарша доложить Колосову о них – вышел сам, пригласил в кабинет. Женя в двух словах обрисовала, с чем пришли. Колосов, поразмыслив немного, извинился:

– Сегодня – ну никак! У нас один экскаватор в ремонте, второй – на сдаточном объекте. И завтра занят будет – аврал. – Виновато улыбнулся. – Давайте послезавтра.

Женя вопросительно посмотрела на дядю Гришу.

– А мы так и напишем в газете, – сурово отчеканил тот, в упор глядя на главного инженера. – Да не в нашей районной, в областную напишем. Так ведь, Евгения Владимировна?

Женя замерла от неожиданности.

– Мало она вас песочила и за гостиницу, и за больницу (почитывает, значит, местную прессу дядя Гриша)?.. Хорошо вас областное начальство «умыло» по следам наших выступлений за ваше качество?!

Колосов поник головою – да, достала она их тогда с этими объектами соцкультбыта. Оба с управляющим по «строгачу» получили.

– А теперь ветерана обижаете! Я всю войну прошёл, чтобы вы, сопляки, надо мной изголялися?!

Жене мгновенно вспомнилось – на войне он был от силы полтора месяца. Его «годки» захватили самый её конец. Их посадили в эшелон и повезли. Перед самой границей кардинально поменялось направление. Однажды утром они проснулись и поняли, что поезд идёт не на запад, а на восток: Япония решила, что пришла её пора отщипнуть от обкусанного было с другого края пирога. Но к прибытию новобранцев и с ней уже почти управились. Разъединый раз нюхнул он пороху – попал под обстрел. Служил в обозе поваром – сам об этом не раз говорил в застолье (они, дети, как обычно, крутились рядом). «Все – в укрытие, – рассказывал он, похохатывая. – А мне куда? На грузовике стою, рядом котёл с кашею – рисовая была, с американской тушёнкой. Прыг туда и крышкой, как смог, накрылся. Светопреставление кончилось, вылезаю, счищаю кашу с сапог, – показал выразительным жестом, как шмякал её обратно в котёл. – Ну, говорю, кому добавки?..

– Я весь израненный, два раза контуженный, – продолжал своё «светопреДставление» дядя Гриша. Рванул на груди модную куртку. Лицо его вдруг расквасилось, из глаз голубиными яйцами посыпались слёзы, побагровевшие пухлые щёки забились в чечётке. – Вы меня истребить хочете?!

Казалось, он сейчас займётся в истерике. Колосов быстро придвинул к себе телефон, отдал распоряжение о срочной дислокации экскаватора и характере новых работ. Женя с брезгливой тоской наблюдала, как «ветеран пытается сдержать рыдания».

– Потом сразу же назад, на сдаточный! – Положив трубку, главный налил в стакан воды из графина и протянул его Прибылову. Тот принялся пить маленькими сосущими глотками – будто нарочно у занятых людей время отнимал. Женя, изнемогая от стыда, встретилась взглядом с Колосовым и увидела, что он всё понимает и её в происходящем не винит. Сказала «спасибо» и быстро пошла к двери….. (?

Когда они подъехали к дому Прибыловых, экскаватор уже сделал своё дело и разворачивался к дороге. Знакомый экскаваторщик махнул Жене рукой – и в знак приветствия, и на прощание. Дядя Гриша весело засуетился вокруг траншеи.

– Видишь, как ловко с той стороны землю срезал? А на нашу ссыпал. Теперь к нам не потекёт… – И снова, и снова говорил, какие все они молодцы: и экскаваторщик, и Колосов, и Женя, и, конечно, он сам. Как всё быстро, «без разговоров» сделали. – Ну, а теперь тётю Катю за бока – пускай поит-кормит.

Женя едва сумела отговориться. И чтобы не отвозил её в редакцию – просила не беспокоиться: остановка автобусная рядом.

Вышла на дорогу, а навстречу ей… весна! Надо же, только разглядела, ласку солнышка ощутила, щебетание птиц услышала. Как там у Пришвина? Четыре этапа: весна солнца, весна воды, весна звуков, весна цвета… Март – весна воды. Сколько её пробежало по этой земле! Говорят, дважды не ступишь в одну и ту же. А её, Женю, Мнемозина взяла да и окунула в водицу прошлого – как в помоях прополоскала. Из-за таких вот дядигриш, гениев шкурного инстинкта – где больными прикинутся, где контуженными, где обиженными – настоящим ветеранам иногда бросают в лицо молодые: «Те, кто в самом деле воевал да выжил, от ран давно поумирали…». Господи, и этот человек мог бы стать её отцом! По журналистской привычке выстраивать ассоциативные ряды припомнила притчу о том, почему нерадивому мужу Бог даёт жену работящую… Ясно почему – для равновесия. Но Бог – не буквоед какой-нибудь, иногда и свои «инструкции» нарушает, варьирует, экспериментирует. Ах, как вовремя вернулся папа с Дальнего Востока – сорвал один такой экспериментик. Не то плакать бы маме со всем семейством горючими слезами. «Паровозом», как тётя Катя, она вряд ли смогла бы быть. Да и папе с тётей Катей, случись такой поворот судьбы, не сладко пришлось: раздавила бы стяжательством. Нет, Господи, без особой нужды не отступай от своих правил!