Читать книгу Лунный шторм - Клэр Твин - Страница 7

Если чувствуешь себя плохо – не улыбайся. Если хочется плакать – плачь. Если тебе не нравится человек – скажи ему об этом прямо.

Я не из тех людей, которые предпочитают утаивать свои мысли, хранить их в закупоренных баночках глубоко в сознании и играть роль счастливого романтика. Моя религия – суровая правда.

Люди часто говорят «как бы тяжело не было – улыбайся». Я с этими словами не согласна, больше того, я эти слова не воспринимаю всерьёз. Можно ли улыбаться окружающим в момент душевной боли, когда кажется, словно мир засосала чёрная дыра, кишащая тварями под названием «страхи»? Объясните мне, пожалуйста, как можно оставаться в здравом уме, болтать со всеми, веселиться, если ты, к примеру, сильно поругался с родными людьми? Если провалил экзамены? Если упустил возможность исполнить мечту всей жизни? Нет. Нельзя, это выше моих сил. Слабость ли это – демонстрировать внутренних демонов или что, тем не менее, мне трудно сдерживать свои подлинные эмоции.

Людям свойственно меняться. Обстоятельства требуют того, но, к сожалению, чаще всего люди становятся худшей версией себя. Какая теперь я – решать вам, однако осмелюсь высказаться, что обновлённая Рэйчел мне нравится больше, потому что отныне я использую мозг, а не сердце. И два моих полушария деспотично велят быстро закутаться в тёплое одеяло.

Ночь перед Рождеством прошла скорее как ночь перед Хэллоуином. После, выражусь так, «извержения», я облегчено выдохнула и выпила приготовленную Айзеком шипучку от тошноты. Мне было безумно неловко перед ним и отвратительно некомфортно перед хозяином дома, чертовым Никсоном, однако поделать я с собой уже ничего не могла. Даже если бы наступил конец света, я бы не двинулась с места, наоборот, обрадовалась бы, что мой личный кошмар наконец-то закончится.

Роуз, плохо соображающая, сидела со мной в свободной комнате и ласково гладила руку, виновато кусая нижнюю губу. Она не поднимала взгляда, ибо знала, что своим я её сожру, потому просто помалкивала, понурив голову, будто побитый щенок.

Спальня, в которой меня уложили буквально на десять минут, показалась мне забавной, и я подумала, что здесь спит Айзек. Острота моего зрения и наблюдательность позволили заметить на полках разные учебники, которые выдаются в моем колледже, на столике с ноутбуком лежали различные масла и какая-то побрякушка из ракушки. Стул, стоящий прямо в тютелька в тютельку в специально выделенное для него отверстие стола, вещи на комоде, сложенные в ровный прямоугольник, даже домашние тапочки, лежащие впритык друг к другу, подсказали мне неоднозначную черту характера студента – он перфекционист. Помню, подумала в тот момент, что это сложно. Любой непорядок выводит из себя. Интересно, а хаос внутри самого себя перфекционисты способны пережить или они каждый день страдают из-за этого?

В конечном итоге, разогнав всех гостей, абсолютно трезвый Никсон, окинув меня раздражённым и высокомерным взглядом, объявил, что отвезёт нас «с моей шумной подружкой» домой. Конечно я возмутилась. Кто угодно, да хоть Фредди Крюгер, но только не этот самодовольный болван, однако, мне пришлось уступить, поскольку Никсон оставался единственным трезвым и не страдающим отравлением человеком в округе. Поэтому мы спустились к моей колымаге, которую я отныне буду ласково называть Бетти, и сели в не очень удобный салон. Благо шатен хотя бы не отшутился по поводу внешнего вида Бетти, а то я ему точно прописала бы парочку ударов в нос.

В двадцать минут четвёртого утра мы приехали к дому семьи Фишер.

Я вспоминаю эту поездочку с кислым лицом, но сейчас лучше перестать это делать.

Интенсивно вытирая полотенцем мокрые волосы, выхожу из душа, кончиком носа услышав прекрасный, сводящий с ума желудок, аромат жаренной индейки. Через мгновение мой живот жалобно заурчал. Несчастный… Да уж, кто-то будет сегодня набивать брюхо всякими вкусностями, а кто-то, не будем показывать пальцем, станет давиться пресной кашей. Отравление в праздники – настоящая катастрофа для любителей поесть.

– С Рождеством и доброго утра! – энергично встречает меня, лежащая на кровати, Роуз.

Она, одетая в розовый тёплый халат, под которым пряталась белоснежная пижама, смотрит ожидающе на меня и неловко улыбается.

Я недовольно буркнула, повесив полотенце на спинку стула. Её комната с последнего моего визита изменилась только тем, что постельное белье теперь вишнёвого оттенка, а туалетный столик не забит всякими тюбиками, косметичкой и браслетами. Все чисто и аккуратно. Наверное, Реджина постаралась.

– Скорее адского утра, – сев на край кровати, отвечаю я, всем своим видом показывая, что до сих пор злюсь.

Достаю руками до коробки с феном, быстро и ловко подключив его к розетке.

– Как себя чувствуешь? Цвет лица стал лучше, – прищурившись, продолжает блондинка.

Она лениво переворачивается на живот и, работая локтями, ползёт ко мне, свесив кисти на пол. Я стараюсь держать планку и выглядеть максимально твёрдо. Пусть знает и видит, что вчерашний её побег заставил меня страдать. А что? Она заслужила.

– Я выпила таблетку. Мне уже лучше, – говорю кратко и тут же включаю фен, тем самым перебив реплику подруги.

Та шикнула и скрестила ноги в воздухе. Потребовалось три минуты, чтобы высушить голову и ещё одна, дабы нанести на лицо крем для сухой кожи.

– Твоя мама приехала. Они в гостиной завтракают. Моя ей все рассказала, так что тебя ругать не будут, – мягким голосом поведала мне очевидное Роуз, и я, усмехаясь, поворачиваюсь к ней на девяносто градусов.

Подлизывается, старается углы сгладить…

– Меня и не за что ругать. Я за твою шкуру беспокоилась, дура, – тыкаю пальцем ей в ребро, отчего блондинка визжит, – я готова выслушать твои объяснения. У тебя со Скоттом какие-то проблемы?

Услышав имя возлюбленного, Фишер заметно мрачнеет, стирая улыбку с девственно чистого лица и садится по-турецки, избегая зрительного контакта.

Так, мне её реакция не по душе. Начало многообещающее.

– Мы расстались, – на выдохе произносит Ро, и я опешила.

Приподняв брови ко лбу, раскрыла рот, но ничего не в силах выпалить, ведь сказать в такой ситуации мало, что возможно. Ну, не считая «мне жаль», «какой ужас», «почему так? Это трагедия». Тем не менее мне не нравится разбрасываться клишевыми фразами, я лучше искренне поддержу её молчание. Потому что молчание порой имеет куда больше содержания, чем обильный поток слов.

Сплетя наши пальцы, сидим в полной тишине несколько секунд.

Да, неожиданно. Оглядываясь назад, на историю любви друзей, я искренне не понимаю, что могло сломаться. Какой механизм дал сбой? Все казалось идеальным: эти безбашенные поступки, поездки на мотоцикле, встречи в «Сходке», свидания… Даже банальная первая встреча. Как чертов романтический фильм. Но если все так радужно и прекрасно, тогда почему любовь угасла и исчезла? Кто виновник беспредела? Может, любовь – это песочные часы? Закончились песчинки, так мы перевернём вверх дном, чтобы заново пошёл отсчёт… И так раз за разом, пока однажды часы не разобьются. Стекло есть люди, любовь есть песок.

– Скучаешь по нему? – неуверенно спросила я ломко.

Роуз улыбнулась так сладко, так нежно, что я как будто ощутила вкус сахарной пудры на языке.

– Скучаю. Люблю… Но быть с ним больше не хочу. Он первый отдалился, Рэй. Теперь он в баскетбольном клубе университета. Звезда, можно сказать. Постоянно в разъездах, на учебе или ещё где-то… Я виделась с ним только по утрам. Мне было так одиноко, Рэйчел, – она моргнула, выпустив скупую слезу и поджала дрожащую губу, стараясь не выглядеть передо мной жалкой.

Кажется, мы с ней поменялись ролями. Пришёл мой черёд вытирать чужие слёзы из-за разбитого сердца. Это больно. Не так сильно, как от шипов Бородавчатки, но все же…

– Почему ты не позвонила мне, м? Почему тащила этот груз одна? Я бы… – нравоучительным тоном заговорила я, но Роуз устало перебивает:

– Что ты? Да брось, Рэй, это не смешно. Как я могла тебе жаловаться на такое, зная твои травмы из-за Эрика?

Сердце испустило сильный удар, от которого показалось, что меня ударили кувалдой. Такое ощущение, точно ледяной водой окатили и заставили плясать на морозе. Имя. Одно имя, и я в нокауте. До этого никто: ни мама, ни бабушка, никто не вспоминал данного человека, а эта блондинка взяла и ляпнула. Хотя, чего молчать? Он ведь только призрак из прошлого. Фантом, который стоит изгнать из своей головы.

– Причём здесь он? Мы говорим о Скотте. Они очень разные, – нервно поправляя лохматые волосы, тараторю я.

– Но они были лучшими друзьями. И знаешь, не такие они уж и разные.

– Ладно, – приподняла руки, громко выпалив. – Кто стал инициатором разрыва?

Фишер, облизывая уголок ненакрашенных губ, хмурится, после чего издаёт тихое хриплое мычание.

– Оба.

Закатываю глаза, глубоко вздыхая.

– Кто первый предложил расстаться? – парирую, хочу донести до неё очевидную вещь.

– Ну, мы ссорились… И я в сердцах сказала, что лучше вообще оставить друг друга в покое. А Скотт ответил, – Ро откашлялась, сделав голос как у парня, – «единственная здравая мысль из твоих уст за последние месяцы».

Я смотрю на неё долго, проникая взглядом в самую душу, мысленно ломая кости и лопая сосуды, однако дверь, за которой прячется её нутро, непробиваемое. Что за детский сад, господи?!

– Роуз, вы серьезно расстались из-за такого пустяка? Вы либо два идиота, либо ты мне сейчас нагло врешь!

Её глаза блеснули непонятным блеском, тотчас напугавшим меня. Реплика моя словно оскорбила подругу: она вся щетинится и спускает брови к переносице.

– Клянусь! Все так и было! Зачем мне тебе врать? – взорвалась блондинка, вскочив с кровати на ноги, да так ловко, от чего я ойкнула.

Судя по всему, переборщила с напором, однако Ро раньше не была такой чувствительной.

Переводя дыхание, смирительно опускаю напряженные плечи и отвожу сонный взгляд. Неразбериха какая-то.

– В общем, потом ещё раз поговорим. А сейчас давай спустимся к нашим. Рождество всё-таки, – натягиваю чистые штаны и рубашку, которую мне любезно приготовила Реджина и завязываю пряди в хвостик.

Белокурая постепенно успокаивается, и морщинки на её лбу разглаживаются.

– Ты должна попробовать мамин пудинг. Он шикарен, – настаивает Роуз, вмиг посветлев, на что я бросаю в её сторону взгляд «ты что, издеваешься?». – Ай, прости, забыла о твоём отравлении.

Ха! Отравление – щекотка по сравнению с тобой, подруга. Я и забыла какой она бывает шумной.

***

Серость города меня поражает, доводя в какой-то степени до мурашек, потому что вид из окна автобуса, в котором я сейчас сижу, так похож на картинку из интернета, что я не способна, да и не желаю, отрывать взгляда: трасса полупустая, но машины, двигавшиеся по встречной полосе, разрывают серость желтыми фарами, разукрашивая капли на окнах, превращая их в светлячков. Я почему-то сейчас подумала «мёртвые светляки, мёртвые и прибитые к холодному стеклу». Качка убаюкивала. Музыка, поступавшая в уши через белые провода наушников, позволяют мне хотя бы понарошку стать кем-то ещё; скорее героиней сопливого фильма, где тебя все жалеют, бегают за тобой и пытаются славить хоть один твой незначительный взгляд, потому что ты вся такая красивая и особенная. Особенная. Когда-то мне тоже хотелось выделяться из толпы, быть не такой как все, верить, что я избранная… Богом? Дьяволом? Может, без понятия, магом или драконом. Чушь, но в неё хочется верить. Потому что люди устроены верить в то, чего на самом деле не существует, этим самым утешная собственные мысли.

Я вышла из автобуса и быстро побежала под козырёк остановки, проклиная синоптиков за их лжепрогнозы: обещали снег – получили ливневый дождь. Он такой противный, что хочется хлопнуть в ладоши, в надежде на его прекращение. Ага, мечтать не вредно.

Насупившись, резко выдыхаю и энергично оглядываю улицу, только осознав, что все люди, в отличие от меня, сейчас сидят дома со семьями и сплетничают о всяком «интересном».

Мой план был таков: прогуляться по городу, слушая медовый голос любимых исполнителей, а потом отправиться к папе и Изабелле, поскольку оба настояли на моем приходе, таинственным тоном сообщая в трубку телефона «это секрет, приходи, чтобы узнать самой». Делать нечего – я согласилась, отложив вечерние посиделки с Роуз на другой день. Но прогулка моя испорчена, и «спасибо» стоит сказать кучевым тучам, плюющим дождевой водой на наши головы.

Пушистый снег превратился в слякоть, повсюду грязь, но уже через пару дней, я вас уверяю, Митсент-Сити вновь переоденется в нарядную белую шубку.

Намокнув вплоть до нижнего белья, стуча зубами, я, словно покинутый всеми уродливый, но милый зверёк, подхожу к дому отца, быстро забежав на крыльцо, ледяным пальцем нажимая на звонок. К счастью, дверь открылась сразу, точно Изабелла караулила меня под окном. Она сперва мне широко и сладко улыбнулась, но потом её губы исказились в ужасе, как и брови, жалостливо сгустившиеся у переносицы.

– Боже мой, Рэйчел! Ты вся мокрая! – она затаскивает меня в дом, прикрыв дверь и повторно оглядывает с ног до головы.

Выглядела я, наверное, жалко: белокурые крашеные волосы, тяжелые и липкие, как сосульки висят в воздухе, при этом некоторые пряди умудрились примкнуть к моей мокрой шее. Чёрный дутик, светлые широкие джинсы, кожаные ботинки с ромашками такие же неудобные и мокрые; все чешется, хочется поскорее сбросить одежду с себя и, прыгнув в печку, расслабиться. Отморозила я себе все пальцы на руках, на ногах (особенно ноет мизинец на левой ноге), губы синие, а нос, напротив, красный, и издалека его можно спутать со светофором, черт возьми.

Изабелла приносит мне большое махровое полотенце, после чего, родительским тоном велит стоять смирно, сама вытирает мою голову. Я молчу, только жмурясь и пытаясь не улыбаться словно дура. Забавно… Она ниже меня, отчего ей приходится вставать на носочки, и это так мило.

– Бегом в ванную. Я принесу тебе сухие вещи, а это можешь бросить в стирку, – наставляет японка.

Расслышав незнакомые голоса на кухне, я вытянула шею и вопросительно взглянула на женщину.

– У вас гости?

– Да, – на ходу отвечает Изабелла, – но пришли они к тебе.

Сбитая с толку подобным заявлением, я побеждаю своё любопытство и плетусь лениво в душ, который стал панацеей от недуга в виде замершего тела. Горячие струи воды, охватывающие мою обнаженную спину, выпирающие позвонки, грудь, плечи, кисти рук, где красуются шрамики, как будто расплавляют оковы. Выдавив молочко для тела себе на ладонь, я принимаюсь намыливать сперва живот, а потом остальные части туловища, задержав взгляд на тыльной стороне ладони.

Шрам от ожога загудел, словно он совсем недавний и его все ещё беспокоят внешние раздражители, типа горячей воды, соли или приправы. Как-то однажды Ханна сказала мне, что зудят раны, оставленные кем-то на нашем теле или душе потому, что эти люди нас вспоминают. И знаете, мне совсем не хочется думать об этом, однако мысли сами залетели в голову, кружась по кругу, как чокнутая оса, грозя ужалить кого-нибудь. Если человек, подаривший мне этот шрам и вправду сейчас думает обо мне, то это начало конца. Ненависть превращает нас в безумцев, но какой безумец живет без ненависти? Живой пример тот самый парень, имя которого, как имя темного лорда, называть нельзя. А то мало ли… несчастье случится?

Капли воды, разбивающиеся о ванную, возвращают меня в реальный мир, а стук в дверь лишь закрепляет данный эффект.

– Рэйчел, это я. И я вхожу, – сообщает Изабелла, но голос её слышался приглушенно из-за шума воды.

Спрятавшись за шторкой, я выглядываю из своей «крепости», наблюдая за действиями японки. Она кладёт стопку одежды на шкафчик с туалетными принадлежностями и, даже не обратив в мою сторону внимания (за что спасибо), покидает комнату. Уже через десять минут я стояла перед зеркалом и сушила волосы. Что же делать с моей одеждой? Я не уверена, что она высохнет хотя бы до завтрашнего утра, не говоря о сегодняшнем вечере.

Почему такие ситуации продолжают преследовать лишь меня? Устало фыркнув, выключаю фен и поправляю чёрный свитер Изабеллы, который пропах её духами: тонкий аромат лилии, не режущий кончик носа. Не знаю почему, но лилия у меня ассоциируется с книгами, а книги с Изабеллой. Замкнутый круг.

Выхожу в коридор. На кухне до сих пор слышится звон бокалов, громкий мужской смех и всякие разговоры. Похоже, придётся представиться, тем более ранее мне сообщили, что гость явился по мою душу.

– О, вот и она, – застал меня в дверях папа с румяными щеками; видно, перепил, – знакомься, Фил, это моя дочь. Рэйчел.

Я, в недоумении глядя то на одного человека, то в сторону нарезающей торт хозяйки, муравьиными шагами плетусь вперёд, к покидающему своё место неизвестному джентельмену.

На вид ему лет тридцать пять-девять. Он худой и высокий, похож на бизнесмена или политика; его бледное лицо гладко выбрито, но под определённым освещением заметны следы растительности. Острые скулы, нос длинный и узкий и добрые, необычно яркие голубые глаза. Он протягивает мне ладонь в честь знакомства, и я, нацепив вежливую улыбку, приветствую его.

– Садись за стол. Ты голодна? – положив руки на мои плечи, толкает вперёд Изабелла; я повинуюсь.

За считанные минуты перед моим носом стояла тарелка, набитая всякой едой. Выглядит очень аппетитно… Особенно моя любимая лазанья, однако, вспомнив про своё недавнее отравление, пришлось прикусить язык и глотнуть только холодную воду.

– Итак, Рэйчел, твой отец сказал мне, что ты хочешь стать журналистом? – оценивающе проходит круглыми глазами по мне Фил, фамилию которого мне не сказали.

– Не совсем. Ведущей утренних… – папа не позволяет мне договорить, нагло перебив, из-за чего я глубоко вздохнула, мол, ну и ладно.

– Она довольно способная. Думаю, это именно тот человек, который тебе нужен. В школе Рэйчел заняла первое место в конкурсе «Золотое перо», – хвалит без стеснения тот, и тут я сильно изумилась.

Ого… Он помнит об этом? Серьезно? Во-первых, конкурс этот проводился в классе девятом. Во-вторых, назывался он «Перо мастера». И в-третьих, причём здесь сейчас мои школьные успехи? Папа будто продаёт меня, делая хорошую рекламу. Странно все это.

– Любишь читать книжки? – ухмыльнулся, но не издевательски, Фил, достав из кармана пачку сигарет.

Глазами спрашивает у отца разрешения закурить, и тот не сразу кивает, взмахнув рукой. Эй, вообще-то здесь беременная женщина!

– К чему эти вопросы? – не выдержала я, выпалив вопрос достаточно раздраженно.

– Мистер Бенсон главный редактор довольно известной в нашем городе газеты «Future time». Я рассказал ему о твоей мечте стать журналистом, – наконец-то решает просветить меня в курс дела папа.

Пока он проговаривал реплику, ни раз не моргнул. Этим жестом мужчина пытался донести до меня всю важность сказанного. Значит, вот как… Они с Изабеллой позвали меня сюда, чтобы познакомить с мистером Бенсоном, дабы я исполнила свою мечту? Нечего сказать. Просто приятно, когда о тебе помнят…

Неужели отец так изменился? Раньше появлялся в моей жизни мельком, точно прохожий, а сейчас активно участвует, пытается помочь и направить. Это Изабелла на него так повлияла? Любовь, восставшая из пепла? Забавная штука.

– «Future time»? Никогда раньше не слышала, – хмыкнула я, обратив своё внимание на улыбающегося одним уголком рта Фила.

– Мы открылись полтора года назад. Теперь мы довольно известная газета округа.

– И самая престижная, – подмечает с важным видом папа.

Изабелла накрывает на стол заново: заменяет грязный сервиз на чистый, для десерта.

– И что вы предлагаете? – выпрямляюсь на стуле, приняв серьезное выражение лица.

– Я хочу понаблюдать за тобой. Если ты мне понравишься, я возьму тебя в штат, а оттуда можно и на телевидение. Кем ты хотела быть? Ведущим утренних новостей?

– Простите, конечно, мистер Бенсон, – недоверчиво озарилась я, – но зачем такой успешной газете брать в штат неумелую студентку второго курса, которая только-только учится писать статьи? Не боитесь, что я могу как-нибудь подорвать ваш успех?

Моя бровь высокомерно приподнялась. Папа переменился в настроении: если он сидел расслабленно и пару мгновений назад гордился мной, то отныне он напряжённо ерзает на стуле, вслушиваясь в каждое слово, сканируя лицо гостья и, наверняка, ругая мой порыв в уме.

Изабелла тоже занервничала. Быть может, моя реплика вызвала резонанс, но лучше взглянуть на подводные камни сейчас, чем потом быть раздавленным ими.

Фил звонко рассмеялся, потушив окурок в стакане с водой. Своим хохотом он застал врасплох всех присутствующих.

– Боишься, что я тебя обману? – уточняет редактор.

– Просто хочу быть уверенной, что это серьезное предложение, а не временный жест вежливости из-за дружбы с моей семьей. Не поймите меня неправильно, мистер Бенсон, но я люблю честность и прямоту. И если это предложение не сулит мне ничего доброго, я не стану ради этого бросать колледж и рушить своё будущее.

– Дочь и вправду копия своего отца, – вслух замечает мужчина, не пряча заинтересованных голубых глаз, – я предлагаю тебе вот что… Ты можешь перевестись на дистанционное обучение, Рэйчел. Я и не думал заставлять тебя бросать учебу. Наоборот, это плюс. Считай, совмещаешь и теорию, и практику. Одно другому не мешает.

Джордж закивал в знак согласия, вмиг оживившись:

– Отличная идея. Сможешь учиться и параллельно работать, повышать классификацию. Рэй, это прекрасная возможность для тебя.

Почему по спине прошёлся холодный ветерок? Я что, боюсь? Да, ответственности. Прямо сейчас решается вопрос о моем будущем, и только от одного ответа все может измениться. Стены давят, взгляды давят…

Перевестись на дистанционное обучение? То есть, остаться в Митсент-Сити, из которого я мечтала сбежать? Позабыть Ханну? А если мне не понравится работать в газете мистера Бенсона? Черт побери, сколько вопросов и неопределенности. Ответственность никогда не оставит человека в покое, по крайней мере, пока у него есть совесть. Совесть моя сейчас сладко спит, а на дежурство вышел эгоизм и желание жить роскошной жизнью. Я прямо-таки вижу эту картину: знаменитая ведущая горячих новостей, одетая в белое платье с открытой спиной, с красной помадой на губах, чёрные очки на носу и белобрысые волнистые пряди, откинутые за плечи. В моих руках кофе из «Старбакса» и клатч от знаменитого дизайнера. Вот так выглядит тщеславие.

Я покачала головой, избавляясь от «запретного плода» и выдыхаю всей грудью.

– Мне нужно обсудить это с мамой, – без всякого энтузиазма сказала я.

– Конечно. Можешь не спешить. Вот моя визитка, свяжись со мной по этому номеру, как примешь решение, – подмигнул Фил, празднично улыбнувшись. – Из тебя, Рэйчел, выйдет хороший журналист. В тебе есть стержень. В нашей профессии он необходим.

***

Обещания нужно выполнять всегда, потому что людям, которым вы их даёте, ваши слова важны. Не уверена насколько были важны мои слова для Роуз, когда я умудрилась сказать, что мы с ней прогуляемся по вечерним улочкам города, но она заставила меня отлипнуть от дивана. А я, между прочим, пересматривала второй сезон «Друзей».

После делового знакомства с ведущим редактором газеты прошло два дня. Мы с мамой говорили долго, попивая горячий чай, и она поддержала отца с Изабеллой, сказав: «Нельзя отказываться от подарков судьбы». Больше карьерной лестницы ей по вкусу пришлось мое местоположение: то, что я буду жить снова с ней обрадовало маму больше, и в какой-то степени я женщину понимаю. Одиночество заставляет маму страдать, она совсем зачахла. Я даже уже думаю вытащить её из дома, чтобы познакомить с каким-нибудь мужчиной. Жаль типажа не знаю. Ну, если смотреть на папу, то маме нравятся высокие, с хорошим телосложением, темноволосые и серьёзные джентльмены. Скукотища. По-моему, сейчас ей нужен сорвиголова. Такой человек, который смог бы вытащить её из депрессии и подарить всю свою любовь, чтобы потом получить два раза больше, ибо мама иначе не может. Если любит, то любит до потери пульса. Есть в этом что-то глупое и наивное, этим мы с ней очень похожи.

Погода и воздух порадовали, поскольку хоть на улице было сыро, небо, сменившее маску, осталось девственно чистым, и лишь звёзды, казавшиеся мне родинками, даже не пачкали, а скорее дополняли этот пейзаж. Наконец-то я ощутила, пропустила через себя дух Рождества, потому что и сочельник, и сам праздник мне посчастливилось справить не так, как делают это нормальные люди: вместе подарков получила рвоту и нежеланную встречу с тем грубияном. Ладно, оставим. Держаться за неприятные моменты жизни – это, в первую очередь, делать плохо только себе. Поэтому старайтесь не думать, отвлекаться на то, что приносит вам радость. Интересно, лишь так можно спастись от саморазрушения?

Гуляя по аллее, украшенной гирляндами с не мигающими желтыми лампочками, которые подобно лианам окутали стволы и ветви деревьев, обращая тех в нечто волшебное и сказочное, не привычное для обычного человека, забитого повседневностью и рутиной. Повсюду, куда не глянь, стоят игрушечные и надувные Санты, его экипаж с оленями, переливающимся в свету огоньков. Открыты кофейни, забитые очередями: каждый хочет попробовать горячий шоколад с маршмеллоу.

В самом сердце аллеи возвышается высокая (где-то пятьдесят футов) новогодняя ёлка, украшенная в золото-красные игрушки. На её фоне народ делает много снимков, смеётся, а дети бегают и играются, любопытно разглядывая сперва огромные шары, а потом уже своё кривое отражение. Я смотрю на это и улыбаюсь, чувствую себя расслабленной и довольной. Не каждый день выпадает шанс смотреть на серый мир в цвете. Люди, наконец-то, сбросили оковы обыденности и натянули счастливые улыбки, поздравляя друг друга с праздниками. На следующей неделе Новый год. Ещё триста шестьдесят пять дней, чтобы найти себя. Время быстротечно: только вчера мне было семнадцать лет. Я теряла, находила, снова теряла и вновь находила. Страдала, улыбалась, любила и прощалась. А уже сегодня мне девятнадцать, и я совершенно другой человек. Все, во что я верила, обратилось в пыль. Разочарование приводит нас к саморазрушению. Я пытаюсь это предотвратить.

– Сфотографируй меня, – сует в руки телефон Роуз, отбегая на пару метров.

Блондинка, с беретом на голове, пальто и фиолетовой помадой на широких устах, которая резко выделяется на фоне её белоснежной кожи, встаёт в позу, натянув дежурную улыбку. Я хмыкаю, делая пару хороших кадров. По крайней мере, я на это надеюсь, потому что Ро постоянно двигается, меняя положение рук и головы.

– Взгляни, – протягиваю телефон к хозяйке.

Она нетерпеливо рассматривает получившиеся фото и довольно мычит.

– Тебя сфотографировать? – спросила она.

– Нет, не хочу.

– Поедим яблоки в карамели? Как душисто пахнет!

Простояв в цепочке очереди минут пять, мы делаем свои заказы, попросив ещё две бутылки обычной воды, после чего, переплетая руки, блуждаем по бордюру, откусывая десерт. Он горячий, тягучий и липкий; боюсь испачкать волосы, которые, по вине неожиданных порывов ветра, сами лезут к карамели. Как чертова муха, бьющееся о стекло, видя перед собой прекрасный пейзаж, но не осознавая, что на его пути «железная» прозрачная изгородь.

– Роуз, – окликнула подругу я, выбрасывая остатки яблока в мусорную урну и вытирая испачкавшиеся пальцы влажной салфеткой, – мне сделали интересное предложение.

– Руки и сердца? – усмехнулась блондинка, поправляя воротник пальто.

Ха-ха, смешно. Иногда её шуточки доводят до могилы.

– Это связано с моей будущей профессией, – подробно пересказав ей наш разговор с мистером Бенсоном, я стала ждать реакции, но Фишер задумчиво молчала, рассматривая одну точку.

Она так долго не моргала, сконцентрировавшись, что зрачки её расширились, словно от наркотика.

– Думаю… – протянула она, приподняв подбородок. – Это твой шанс. Ты должна попробовать.

– Да? Не знаю, – тяжело вздыхаю, плюхнувшись на свободную скамейку, – почему-то я не уверена.

– Рэйчел, хватит думать. Тебя это до добра не доведёт.

– Почему это? – обиженно фыркнула я.

– Потому что твоя способность драматизировать никогда ничего хорошего не проносила. Все «за»: твои родители, Изабелла, я. Мы поддержим тебя. В чем причина твоей неуверенности?

В местности, хотелось ответить мне. Не хочу оставаться в этом забытом богом месте. Жить далеко от Митсент-Сити было самым вразумительным решением. Я училась не вспоминать старых друзей, Эрика, который, ничего не сказав, не объяснив, черт побери, не предупредив, покинул меня. Мерзко от самой себя. Вспоминая слёзы, пролитые из-за этого человека, я вскипаю тотчас. Не тратьте слёзы на тех, кто их просто-напросто не заслужил, потому что слёзы ваши высохнут, но вот память об этом моменте будет преследовать вас долгое время. Со мной, к примеру, так и есть. Я дура. Самая настоящая наивная дурочка из всех на этой земле.

Моей главной задачей было отпустить прошлое, забыть всех людей и жить спокойно, а теперь мне нужно все эти старания перечеркнуть к чертовой матери и вернуться к самому началу? Боже, аж сердце закололо… Это будто паническая атака: тяжело дышать, голова идёт кругом, а паника и страх, что я могу встретить здесь Эрика Нансена пожирает плоть изнутри. Мне страшно. Я не хочу видеться с ним. Не хочу! Не хочу! Боже правый, я даже думать не хочу, что встречу его, но, если это произойдёт, я скажу ему при нашей встрече что-то дерзкое, твёрдое, режущее и с ног сбивающее, а не ванильное «привет».

– Рэйчел Милс! – толкает меня Роуз, и я вздрагиваю. – Что с тобой? Три часа уже зову.

Дыхание стало сбивчивым, однако мне удалось взять себя в руки и успокоиться. Ро абсолютно права – мне не стоит думать.

– Все в порядке, – отбиваюсь, заправляя надоедливые пряди за плечи.

Стало зябко, поэтому обхватываю себя руками, стараясь согреться и смотрю на свои зимние ботинки, на сей раз без рисунков с ромашками. Им ещё нужно подсохнуть.

– А я не знаю, что делать мне, – опечалено вздохнула Фишер, выпустив изо рта тёплый пар, – запуталась очень.

Поворачиваю шею в её сторону. Она сидит сутуло, перебросив одну ногу на другую и как-то грустно поджимает рот, бегающими глазами рассматривая каменные плиты.

– Почему бы тебе не позвонить Скотту? Вы должны помириться, – предлагаю я невинным голосом, на что Ро усмехнулась и покачала головой, словно из моих уст только что вылетела чушь.

– Этому не бывать. Мы уже никогда не будем вместе, Рэйчел. И хватит вспоминать о нем, ладно? – в конце реплики она говорила слегка раздраженно.

Похоже, больная тема. Заноза, которую нужно вытащить. Почему у меня ощущение, что подруга чего-то не договаривает? Раньше она все мне рассказывала, но, судя по всему, время отдалило нас – Роуз мне не доверяет.

– Хорошо.

Следующие полчаса мы посвятили сумасшествию: когда где-то музыканты играли весёлые песни, мы рвались танцевать, причём нелепо, будто нам живот скрутило или судороги застали врасплох. Не знаю, что именно привлекало внимание горожан: наши бездарные танцы или громкий, несвойственным юным леди, смех. После танцев мы играли в «Пол- это лава». Роуз пришлось бежать, сломя голову, до ближайшей лавочки или какого-нибудь выступа, но она в конце концов проиграла, ведь десять секунд, данные мною, скоропостижно истекли. Что же, Ро в долгу не осталась. Коварная подруга дождалась момента, когда вокруг не было ничего,  только ровная улица без камней, выступов или ступенек, и произнесла лисьим голосочком «Рэйчел, пол – это лава».

Ощутив дрожь в груди, я выпучила глаза и, судорожно, под противный счёт подруги, принялась разыскивать спасение. На седьмой секунде я подбегаю к лавочке, где сидела молодая парочка, и, запыхавшись, сажусь между ними, закинув ноги на шокированную девушку. Их лица напугали меня, честно признаться, а потом стало очень стыдно. Прося прощение за неудобство, я убегаю к задыхающейся от смеха блондинке и испепеляю ту яростным взором, мысленно поджигая той волосы керосином.

Мы продолжаем гулять, но Фишер и не думает затыкаться, плетясь позади и детально описывая лица той парочки. Ох, спасибо, я и сама помню каждую мелочь тогдашней секунды. До сих пор щеки горят.

Вдруг, когда терпение мое лопнуло и я хотела обернуться за спину, дабы рявкнуть на подругу, глаза заметили одного человека… Вмиг планета остановилась, и волнение поглотило меня разом. Нервная система была поражена, как от попавшегося в кровь нейротоксина. Голова пульсировала, и с каждой пульсацией точно становилось больше. Секунда. Одна секунда понадобилась мне, чтобы узнать этого человека. За прошедшие два года она сильно изменилась: исчезли короткие пряди, как у пацана. Теперь у неё каштановые локоны ниже широких плеч. На лице косметика и тёплая улыбка. Единственная вещь, оставшаяся без существенных изменений – её стиль: кожаная тёплая куртка, зауженные чёрные джинсы и белая водолазка. На ноги я не смотрела, но более чем уверена, она обута в спортивную обувь.

Казалось бы, что может усугубить положение? Хм, может, её карие глаза, уставившиеся в мою сторону и улыбка, быстро сползающая с лица? Она хмурится, пытаясь понять тот ли я человек, о котором она думает. Да. Ты меня нашла, Эмма.

Уловив движение с её стороны, я растерянно моргаю и, задержав дыхание, делаю шаг назад, врезавшись прямо в Роуз. Представления не имею, отчего такая реакция, но сейчас, честное слово, нет никакого желания здороваться и болтать с Эммой, ведь все эти два года я мечтала забыть про неё и «Сходку». Стереть из памяти, убраться вон, тем не менее, фантом прошлого настиг меня. Перед глазами пелена воспоминаний: первая встреча с ней, ночь на мосту, разговор по телефону… Именно с ней связаны и горькие моменты с Эриком. Она как нить, связывающая бусины памяти воедино. Нет, нет, нет… Она что-то говорит рядом стоящей женщине и идёт в нашу с Ро сторону. Я истерически захныкала, считая быстрые неспокойные удары сердца. Давление скачет, хоть я и на улице, меня словно стенами придавило.

– Роуз… уходим отсюда. Быстро! – взмолилась я, произнося слова тихо, боясь, что Эмма меня услышит.

Но она пока ещё далеко, хоть в то мгновение казалось иначе.

– Что случилось? Ещё слишком рано, – протестует блондинка, не замечая старую подругу и моего состояния.

Бам, бам, бам, бам, бам – стучит сердце. Вопит. Рвётся на части от испуга. Лихорадочно гадаю как быть дальше, уголком зрения следя за действиями брюнетки, надвигающейся подобно катастрофе.

– Пошли…

– Рэйчел, ты плохо себя чувствуешь? Опять тошнит? Ты сильно побледнела.

Через пять секунд, когда я твёрдо убедилась в намерениях Эммы подойти ко мне и поговорить, я, сумасшедшая девчонка, срываюсь на бег в противоположную сторону, жадно глотая ртом морозный воздух, не видя никого перед собой, толкая прохожих. Раз, два, три… Раз, два и три…

Не желая легких, бегу что есть мочи, игнорируя укол в боку. Мельком, сквозь купол орущих мыслей, слышу оклик Роуз. Она бежит за мной, но не в силах догнать, сдаётся, остановившись, чтобы отдышаться. А я все бегу, не чувствуя ног. Меня словно несёт ветер, и я не сопротивляюсь, отдаваясь его резким порывам.

Страх сделал это со мной. Сломал, прожевал и выплюнул. Слабые люди, подобные мне, всегда будут убегать, пока, в конечном итоге, не упадут.

Веселые песенки и гирлянды остались позади. Тишина следит за мной. Зная, что Эмма теперь меня не потревожит, я все ещё бегу, пока не случается следующее. Скользкая кирпичная дорожка встречает меня не совсем приятно: я теряю равновесие на гололедице и, вскрикнув, падаю. Однако боли от удара никакой не ощутила, только тёплые руки, вцепившиеся в меня мертвой хваткой. Раскрывая веки, замечаю перед собой чёрное дно неба и сияющие яркие звёзды, до которых никому из нас не дотянуться, а потом мне помогают выпрямиться, и, держась за голову, я неуверенно оглядываюсь.

– Я думал, что обознался, – немного с беспокойством проговорил Айзек.

Боже мой, наверное, впервые за все эти дни я так счастлива его увидеть.

Во-первых, он меня спас, ведь сейчас я могла лежать с разбитым, как кокос, черепом, пачкая аллею кровью и крошечным мозгом, судя по последним выходкам.

– Спасибо, – глубоко дыша, держусь за грудь.

– Почему мы встречаемся, когда с тобой что-то происходит? – расслабившись, усмехается парень.

– Да потому что она магнит для неприятностей, – объясняет высокомерно шатен, приближающийся к Айзеку со спины.

Закатываю глаза, узнав не очень приятного знакомого. Следом за ним в нашу сторону идёт низенькая девушка, чьи волосы молочного шоколада собраны в два длинных хвоста. Это та особа… Сестра, Никсона, кажется?

– Что здесь происходит? – спрашивает она, спрятав руки в карманы куртки из овечьей шерсти. – О! Мы разве раньше не встречались? На… парковке, – щёлкает пальцами, предполагая.

Отличная память. Видно, в организме избыток магния.

– Рэйчел, это Би. Моя троюродная сестра, – представляет нас друг другу воспитанный, в отличии от кое-кого, Айзек.

– Здравствуй, – коротко улыбаюсь я.

В этот момент в сумке зазвонил телефон, отчего я, извиняясь, беру его в руку и читаю имя абонента – Роуз. Черт возьми, вообще забыла…

– Ну и где ты?! – орет в трубку подруга, не успела я даже к уху мобильник поднести. К счастью.

Оборачиваясь полукругом, чтобы разглядеть хоть какое-то знакомое здание.

– Эм, рядом с кафе «Бонжур». Знаешь, где это? – отвечаю, делая вид, что насмешливый взгляд Никсона меня не бесит.

– Я сейчас приду и убью тебя. Стой на месте, поняла?!

Что тут сказать… Мне правда конец, потому как даже причину внезапного побега сказать Ро я не могу. Она начнёт меня расспрашивать, я разозлюсь, мы поссоримся и все. На этом точка.

Прячу сотовый обратно в сумку, пытаясь понять откуда такой странный осадок на душе. Точно я сделала что-то неправильно… А, ну, да.

– Ты тут одна? – решил продолжить беседу Айзек, заметив некое напряжение.

– Нет. Я с подругой. Роуз. Помнишь её?

Приятель тужится, напрягает память, в голове с размаху открывает ячейки в поисках нужного имени и, похоже на то, находит.

– Ещё одна блондиночка, – опережает брата Никсон, язвительно усмехаясь.

Прорубив, словно топором дровосека, сквозную дыру взглядом в человеке напротив, безразлично фыркаю и весело болтаю с Айзеком, парочкой фраз перекинувшись с давольно приятной, нежели её братец, Би. В ходе беседы всплыло её полное имя – Беатрис.

Мы стояли в уголке минут пять, болтая о том о сём, пока ждали злую Роуз, обещавшую прикончить меня за незапланированный побег. Но я не виновата! Никто, лишь Небо знало о неожиданной встрече с призраками прошлого… Если ты готов, то взглянешь в лицо страхам, но пока просто плыви по течению. Мое течение унесло меня к обрыву. Замечательно.

– Ты сумасшедшая? – подходит к компании фыркающая подобно котёнку Ро, стараясь не обращать внимания на внимательный взор из-под ресниц шатена.

– Давай потом об этом поговорим, – «сигналя» глазами в сторону ребят, примирительно молю я. – Помнишь Айзека?

Девушка, скрестив руки на груди, встаёт рядом и резко меняет выражения лица: если недавно она хмурилась и скалилась, то теперь приветливо лыбилась, будто ничего и не было. Она, будучи общительной и самоуверенной, сама представилась и заговорила сперва с черноволосым, затем с Би, похвалив её «необычно крутой» стиль одежды. Только Никсон остался без должного внимания, и я подумала, что это из-за той ночи. Возможно, блондинка чувствует смущение за мое состояние, за машину или что-нибудь такое. Во всяком случае, шатен не замечает скованности Фишер по отношению к своей персоне, свободно изучая подругу обыденным взором. Нет, если бы этот взгляд кричал пошлости, я бы, конечно, спрятала девушку за плечами, но меня сильно удивила незаинтересованность Никсона в Роуз. Он что, дивергент? Ро пленяла абсолютно каждого парня, как будто мёд мишку, однако замеченное мною – не ошибка. Роуз Фишер его не впечатлила.

– Ну так что? – вмиг обращаются все ко мне.

Я качаю головой, отгоняя назойливые мысли, и, хлопая глазами, вопросительно смотрю на воодушевленных ребят.

– А?

– Ты сегодня совсем в облаках летаешь, – вынесла диагноз Роуз, потерев переносицу, – Айзек и Би предлагают к ним присоединиться. Мы собираемся в кафе. Ты «за»?

Ох, когда я все умудрилась пропустить мимо ушей? Переварив стратегию ребят, я открываю рот и не знаю, что придумать, лишь бы не идти.

– Ну, может, в другой раз? – отнекиваюсь профессионально неумело.

А-ля девочка без стержня. Как глупо. Надо было хотя бы оправдание сообразить, а уже потом рот открывать.

– Да ладно, мы не кусаемся, – отшучивается Би, притягивая меня к себе.

Несмотря на низкий рост, ей удаётся закинуть руку мне на плечо и обнять. Я оцепенела, поскольку девчушка застала меня врасплох.

– Говори за себя, – фыркает Никсон, – у нас были свои планы, зачем нам лишний груз?

Повисло секундное молчание, которое лично для меня показалось многочасовым. Уши Айзека стремительно краснеют от стыда за несдержанность брата, а низенькая брюнетка театрально закатывает глаза, мол, какой ты идиот. И правда – идиот. Что с ним не так? Строит из себя короля мира, все ему не так! Знаете, если вы вдруг замечаете грубость в свою сторону – не терпите. Дайте отпор, чтобы обидчик раз и навсегда покончил со своим копролалием.

– Прости? «Груз»? – пройдя чуть вперёд, приподняла уголок рта я. – Ты с людьми точно разговаривать не умеешь.

Почуяв запах очередной перебранки, Роуз и Айзек принялись просить нас остановиться и прийти в сознание, увы ярость штука скользкая. Глаза, застеленные яростью, ничего не видят. Мои, по крайней мере, точно.

– Почему же? С людьми я как раз прекрасно общаюсь, а вот с неуравновешенными дурочками пока общий язык найти не могу, – принял вызов Никсон, скорчив кислую гримасу.

Что?!

– Ты меня сейчас больной дурой назвал? – шипя, приближаюсь вплотную к парню я, раскрыв глаза пошире, будто пытаясь ими проглотить глупца.

Кулаки чешутся врезать по лицу, потому что он слишком несносен.

– Брейк! – разряжая обстановку, разнимает нас Би, глядя на шатена с укором и явным раздражением. – Мы в любом случае идём все вместе в кафе поесть мучного, а вы должны либо игнорировать друг друга, либо научиться нормально разговаривать.

Беатрис кажется немного младше меня, скорее всего она школьница выпускного класса. В свои семнадцать я была совсем другой, но брюнетка меня радует своим характером. Она намного сильнее и уверенней меня. Смотришь на это холодное дерзкое личико и понимаешь, кто здесь босс. Небось все в школе по ней тащатся.

Фыркнув одновременно, мы с Никсоном отходим подальше друг от друга, сохраняя приличную дистанцию, как будто оба носим в себе смертельно опасный вирус. Роуз на ушко спрашивает меня о произошедшем, почему мы так ненавидим друг друга, но я только качаю головой. Ненависть ли это? Не думаю. Да, соглашусь, к Никсону я питаю раздражение, однако, когда тот молчит, то кажется нормальным парнем. А стоит ему слово хоть одно выплюнуть – все! Да здравствует война миров. В печёнках уже сидит.

А вообще… Какого черта шатен позволяет себе говорить со мной в подобном тоне? Что я ему сделала? Недолюбливать человека без какой-либо причины – либо идиотизм, либо проблемы с мозгами. И сейчас, подглядывая на надутого Никсона, смело заявляю, что побеждает второй вариант. У него просто не все дома.

Кафе оказывается полупустым, что только на руку компании шумной молодёжи. Мы садимся недалеко от бара и декоративной большой вазой в азиатском стиле. Металлические столы круглые и высокие, собственно, как и стулья. Мне пришлось подпрыгнуть, чтобы залезть на обивку, но уже потом, когда Би ловко взбирается на стул ростом с неё, я понимаю, что для этого существует специальная подножка. Отлично.

Пожевав от неловкости нижнюю губу, отдававшуюся вкусом железа, сажусь между бодрым и по его же словам голодным Айзеком и смеющейся Роуз. Ребята ловко хватают заламинированное меню, обсуждая разные блюда и напитки, как я тоже решаюсь присмотреться, потянув руку к последнему листку. К несчастью, в эту секунду Никсону пришла та же идея, отчего, в итоге, наши пальцы соприкасаются.

Разряд тока прошёлся от мизинца ног до макушки головы, заставив глотнуть воздуха и округлить глазёнки, напряжённо подняв плечи.

Шокированные, полные негодования и смущения лица находят друг друга, и мое сердце остановилось, как и весь мир. Черт, черт, черт! Почему это происходит именно со мной и именно с ним?! Ненавижу это. Жизнь – это капризный ребёнок, которому скучно сидеть без дела, именно поэтому он вытворяет вещи, от которых людям плохо. Жизнь – эгоистка!

Придя в себя, я резко убираю ладонь, спрятав под столом и старательно игнорируя зудящие участки, которых умудрился коснуться Никсон. Почему мне стало жарко? Ах, точно, потому что я злюсь! Меня бесит вся обстановка и особенно тот факт, что мы с Ником умудрились занять места друг напротив друга. Просто зашибись.

– Я определилась, – перевернув меню на обратную сторону, сжимает губы Беатрис.

– И я, – в унисон объявляют Роуз и Айзек.

Дыхание участилось. Он сверлит меня скептическим, любопытным и пронзительным до глубины души взглядом, словно я интересный неразгаданный артефакт. Наверное, думает какая я глупая.

– Я буду кофе, – не взглянув в меню, чеканит Никсон.

Хватит на меня смотреть, хочется крикнуть во все горло.

– Лимонной воды… И, – быстро выхватываю из рук Фишер меню, судорожно бегая глазами по строчкам, – черничный кекс.

– Хорошо. Здесь самообслуживание, поэтому давайте я схожу и закажу, а кто-то другой все это принесёт, окей? – дипломатично закивала брюнетка, уточнив у каждого о его предпочтениях.

Выслушав и перепроверив, она, опираясь руками о бортик столика, отодвигает стул и спрыгивает на кафель, виляя бёдрами, направляется к барной стойке.

– Ненавижу черничный кекс, – сложив руки на груди, заявляет как должное Никсон.

Его острый подбородок высокомерно приподнялся, словно этим действием парень пытается меня в землю вдолбить. Какой проныра. Полагаю, шатен страдает комплексом неполноценности, поскольку иначе объяснять его поведение невозможно. Или ему просто-напросто нравится бесить меня.

– Есть его будешь не ты, – напоминает, устало вздыхая, Айзек, поглядев на меня. – Вы в одной школе учились? – намекает на блондинку, поправляющую короткие пряди за проколотые уши.

– Ага. Мы с детства дружим, – предаваясь воспоминаниям, отвечаю я, улыбнувшись подруге.

Она подтвердительно кивнула, поёрзав на одном месте.

– А где учишься ты? – смерив глазами скучающего Никсона, вздохнула Фишер.

Вот и мне интересно. Никогда раньше не встречала его на улицах Митсент-Сити. И даже на городских межшкольных спортивных играх. Возможно, просто не обращала внимания, кто знает? Однако вскоре шатен развивает мои сомнения, нехотя открываясь двум малознакомым девушкам.

– Закончил школу я в Германии, а сейчас помогаю отцу с фирмой.

– То есть, нигде не учишься? – уточнила я.

Шатен наладил зрительный контакт со мной и чавкнул.

– Я занимаюсь на дому. Финансы. Чтобы поддержать бизнес отца. Довольна ответом?

– Вполне, – специально широко улыбаюсь я, сверкнув голубыми глазами, смутив, надувшего щеки, Никсона.

– Ты выглядишь зрело, – неловко усмехаясь, подмечает Роуз. – Сколько тебе лет?

За стол возвращается довольная чем-то Би. Она складывает накрашенные губы в тонкую полосу и сжимает какую-то бумажку в кулачке, тем не менее, кроме меня этого никто не замечает.

Потянувшись, аккуратно выглядываю в сторону бара и нахожу за стойкой молодого, но гораздо старше Беатрис, человека. У него кучерявые густые волосы, смуглая кожа и острый нос. Выглядит вполне симпатичным, но порядочным ли? Похоже, они с брюнеткой обменялись номерами.

– Двадцать два?! – удивленно воскликнула подруга, отчего я подпрыгнула на месте.

Боже, напугала… Пытаясь усмирить дыхание, я обидчиво хмурюсь и толкаю блондинку локтем в бок.

– Знаю, – проводя ладонью по волосам, щебечет кареглазый. – Я неотразим.

Все лишь фыркнули на его замечание и, когда Айзек любезно согласился принести заказы, мы принялись за трапезу. Мой черничный кекс оказался умопомрачительным: шоколадный бисквит во рту тает, а в самой сердцевине десерта джем с крупными ягодами. Язык блаженствует, вкушая кисло-сладкую смесь, за которую и убить не жалко.

Прикрываю глаза и мычу от удовольствия, с головой погрузившись в свою тарелку, ножиком разрезая кекс пополам, нанизывая на вилку. Обязательно попрошу маму испечь подобный… Это нереально вкусно!

– Что с твоей рукой? – заметив след от ожога, пискнула взволнованно Беатрис, застав меня врасплох уже второй раз за этот вечер.

Все замерли, перестав есть, и обратили свои взоры на мою ладонь, с интересном изучая некрасивый шрамик. Я машинально убираю руку в сторону, глотая кашу во рту, которая предательски затвердела и будто застряла в горле.

Роуз знает обо всем, потому сжала под столом мое колено, как бы показывая свою поддержку.

– Да так, – посмеиваясь, подминаю голову, – в детстве любила приключения.

– Так и не скажешь, что шрам у тебя с детства. Он довольно свеж, – вытянув шею вперёд, любопытно заглядывая на прижатую к туловищу ладонь, подмечает Никсон.

– Ты кто, дерматолог?! – закипая, фыркнула я, испугавшись чужого интереса.

Воздуха стало критически не хватать, а плёночный цветной фильм транслируется перед носом, мозолит глаза, заставляет страдать своими повторяющимися кадрами. Рыжеволосая макушка и скользкая улыбка вонзились острыми клинками прямо в сердце, и я резко отодвинулись от стола, схватившись за грудь. Душит невидимая петля воспоминаний. Почему я не могу их отпустить? С ними тяжело жить. Почему люди не пытаются избавиться от того, что приносит им несчастья? Если так сделать, многое упростится.

Би и Айзек обеспокоено переглянулись, после чего уставились на меня.

– Рэй, выпей воды, – протягивает бокал с лимонным напитком Роуз, но я отказываюсь.

Хочу сжечь пленку. Пусть фильм подойдёт к концу, иначе мой мозг рванет в космос!

– Рэйчел, прости Никсона. У него язык без костей, – замахивается на брата Би и шипит.

– Что я такого сказал? – не понимает тот. – Вы, подростки, такие импульсивные, аж тошнит. Гормоны играют, да, Рэйчел? – язвительно цокает языком шатен.

Чаша терпения переполнилась его же ядом. Обида сдавливает кости. Я поднимаю глаза, искрящие от ненависти, и несколько раз моргаю.

– Да что ты знаешь вообще? Посмотри лучше на себя! Тебе двадцать, но ведёшь ты себя как школьник с комплексами. Ты чего пристал ко мне? Так нравится играть на чувствах других? Псих, – больше ничего не говоря, сообщаю Ро «я домой» и, шагая быстро, размашисто, выхожу из душного кафе, заодно заплатив за всех наличкой.

Глупый Никсон! Что ему известно?! Я прошла через огонь и воду, а он смеяться думает? Ненавижу таких людей, ибо они смеются над страданиями других, считая это мелочью. Обесценивать проблемы – самая грубая ошибка, которую может допустить человек. Ваше кривое слово, жест, взгляд стоит кому-то жизни. Самооценки. Уверенности. Вы просто ломаете душу, как спичку, даже не дав ей шанса загореть.

Подхожу к дороге, поглядывая по сторонам и успешно останавливаю такси, садясь в тёплый салон, невнятно назвав домашний адрес. Надеюсь, больше с Никсоном мы не увидимся, поскольку парень напоминает мне всех засранцев из прошлого.

Машина двинулась с мёртвой точки. Наконец-то покой…