Читать книгу Лунный шторм - Клэр Твин - Страница 8

Сила слов могущественна и несокрушима. Особенно могущественны те слова, в которых полно желчи.

Мы впитываем весь сок в себя, дышим пьянящим ароматом, глотаем и давимся, не задумываясь, что яд этот был выпущен специально.

Слово способно спасти человека, как, например, когда пациент слышит это заветное «худшее позади» или, наоборот, убить. Убивает оно все: надежды, веру, дружбу, самооценку, любовь или просто обрывает существование. Впрочем, последнее зависит больше от человека, чем от слова.

Возможно, вы сталкивались с силой слов или применяли эту силу против кого-то. Хороший человек должен разбираться в собственной речи, прежде всего он должен её контролировать. Пока ты это делаешь, слово ядом не выльется из твоих уст. Есть ли противоядие от этого, спросите вы меня, и я отвечу – да. Как бы смешно это не звучало, но противостоит слову – действие, оказываемое человеком. В момент самобичевания важно найти того, кто лаской залечит ваши раны. Обычные объятия, рука, гладящая спину, то же лживое, но отчаянно желаемое «все будет хорошо» помогут.

Когда мне больно, я плачу. Это было нормальным – плакать. Но сейчас даже слёзы не способны избавить меня от чёрной дыры в груди, которая, засасывая все больше неприятных ситуаций, воспоминаний, слов, становится шире и огромно в размерах, что, непременно, смущает. Я была трусливой, такой и осталось, пряча это неприятное качество за маской сильной девушки. Да, чистосердечно признаюсь, я боюсь видеться с теми, кто хоть как-то связан с Эриком Нансеном. Ни его друзей, ни врагов, ни мест, где мы бывали, ничего из этого я не желаю знать. Просто вырвать бы лист, испачканный кляксами под названием «наша с ним история» и сжечь в мусорном баке. Доверять людям? Что может быть унизительней доверия поощрённого предательством?

Спустя два дня я все же собралась с силами и, сидя напротив мамы, набрала номер мистера Бенсона и согласилась на его, как выразился папа, щедрое предложение. Без пяти минут мой начальник сообщил, что на работу я могу выйти после праздников, но сперва нужно подписать договор, после чего тот пожелал весёлого Нового года и удачи.

Облегченно выдохнув, откладываю телефон и поднимаю скучающие глаза на улыбающуюся маму, которая, укрывая ноги пледом, держит в руках чашку с тёплым молоком.

– Что с тобой? Ты не кажешься мне счастливой, – удрученно заметила она. – Если ты не хотела, могла бы отказаться.

– Не в этом дело, – поморщилась я, взяв с кофейного столика миску с сырными шариками, устраиваясь поудобнее, – просто неожиданно… Как думаешь, я буду успевать совмещать работу и учебу?

Мама, отпив глоток молока и облизав нижнюю губу, пожимает плечами.

– Пока рано делать выводы, милая. Попробуй, и если почувствуешь, что не можешь… Мы все исправим.

Вот смотрю на неё и понимаю: я счастливица. Не каждому ребёнку везёт с родителями в плане понимая с полуслова и поддержке. Есть родители, которые напротив ставят подножки своим детям, не позволяют мечтать, идти к своей цели. Они ставят подростка перед фактом и лишают права выбора: ты хотел стать музыкантом, но папа сказал идти учиться на хирурга. Ты мечтал сниматься в кино, семья же видит тебя бизнесменом. Право выбора – это не лишняя вольность, это жизнь. Если мы будем лишать подростков мечты, то на небе одна за другой начнут гаснут звезды. Позвольте думать им своей головой, ошибаться, искать себя, идти вперёд. Каждый из нас живет один раз, и будет обидно, если твою жизнь проживет кто-то другой.

В этом плане мои родители прекрасный пример для подражания. Что бы я не делала, чем бы ни хотела заниматься, они протянут руку, дабы помочь двигаться дальше.

– Есть планы на новогоднюю ночь? – перевела тему я, спустившись на землю.

– Придумаем что-нибудь, но дома сидеть уже надоело. Каждый год одно и тоже. Что думаешь?

– Я думаю, что ты абсолютно права, – протягиваю высоким голосом я, включая рождественские мульфильмы; мама встаёт с места и идёт на кухню. – Принеси мне, пожалуйста, что-нибудь вкусное, а то сырных шариков мне не хватит.

Она пробурчала что-то про неправильное питание, однако все же поступила по-моему. Следующие часы я провела за просмотром «Тома и Джерри».

***

Новогодние праздники подошли концу, но мы это поняли не сразу: сперва растаял снег, затопив неширокие улочки мутной водой и слякотью, затем исчерпался запас спрятанных мамой сладостей и необычных блюд. Рождественскую ель зажигали редко, практически не смотрели в её сторону. Дух и настроение Нового года покинул Митсент-Сити, и людям, отвыкшим от рутины, вновь пришлось топать на ненавистную (по крайней мере, некоторым из них) работу.

Поначалу заработали магазины, фирмы и заведения общественного питания, затем караоке, развлекательные и торговые центры, потом уже, по «эффекту домино», открылись все.

Через пару дней в колледже должна была начаться учеба, и студенты мало-помалу собирали чемоданы, глотая обиду и нежелание покидать любимый родной дом, где постоянно пахнет вкусной едой, где можно лежать целыми днями на родном диване и отдыхать в компании друзей детства. Да, да, прощайте, каникулы… И здравствуйте утомительные скучные лекции, бессонница и подъемы в семь утра.

Я хоть и решила учиться на дистанционном обучении, мне всё-таки придётся посетить колледж, чтобы решить некоторые вопросы и уже официально числиться в списке «заочников». Поэтому мне нужен был Айзек. Раз уж мы теперь все дружим (не считая грубияна Никсона, который как воротил нос, так и продолжает), можно напроситься на совместную поездку, наверное? Неважно. В любом случае, я обязана набраться смелости и обсудить предложение с парнем.

И, к моему везению, однажды днём на мой телефон поступил звонок от неожиданного человека. Признаюсь, я очень удивилась голосу Би на другом конце линии, но на её просьбу встретиться и поболтать согласилась. Конечно, странно, что пригласила она именно меня, а не Роуз, поскольку у этих двух общих интересов намного больше, тем не менее отказываться, я посчитала, грубо. Тем более такая отличная возможность обговорить идею о поездке с Айзеком…

В итоге договорились встретиться с Би в том самом кафе, где в последний раз я виделась с Никсоном и Айзеком. И кажется, назначенное место вовсе не случайно.

– Привет, – крепко обнимает меня Беатрис, садясь за свободный столик с видом на аккуратный парк, – давно не виделись. Как твои дела?

Усевшись на стуле поудобнее, я заправляю завитушку волос за ухо и натягиваю беспечную улыбку, спокойным взглядом сканируя внешний вид брюнетки. Её шоколадного цвета пряди выглажены во всю невероятную длину до поясницы, на лице ненавязчивый макияж, только глаза подчеркнуты тушью и коричневым карандашом, на сочных широких губах переливается прозрачный блеск. Одежда стилем отличается от той, которую я видела на ней раньше: белая водолазка, зимний пиджак, украшенный серебряными нитками и точно такого же материала зимняя юбка. Она выглядит модно и опрятно, словно лондонская дива.

– Спасибо, все хорошо, – спустя паузу отвечаю я, схватив с подставки меню, – как провела праздники?

– Не помню, а значит, хорошо, – помигивает Би, звонко и громко смеясь, явно переигрывая.

Она, словно любуется интерьером полупустого кафе, оглядывает светлое помещение и косит лисий взгляд в сторону бара, за которым своим делом занимался уже знакомый всем бармен. Если не ошибаюсь, уголки рта девочки напротив дёрнулись в довольной ухмылке.

– Беатрис, – окликнула я, довольствуясь растерянной моськой брюнетки, которая слишком увлеклась барменом, – я буду это и… это, нет… Лучше капучино. А ты?

– Я возьму сэндвич, а с напитком определюсь у бара, – широко улыбаясь, отвечает Би и пулей мчится в нужную сторону, чуть не запутавшись в собственных ногах.

Подавив смешок, качаю головой, умиляясь поведению девчушки, которая, судя по всему, неравнодушна к работающему в этом кафе бармену. Кучерявый парень в форме приветливо встречает низенькую Би и, оперевшись локтями на стойку, глядя на ламинированный лист в руке, что-то охотно рассказывает кивающей на каждое слово школьнице. Все же он гораздо старше неё и даже меня. Ему двадцать пять? Может, двадцать три? Похоже, нашу маленькую принцессу привлекают не принцы, а короли…

– Мне обещали самое вкусное американо на свете, – гордо улыбаясь, возвращается за столик девочка.

Я тихо хмыкнула, подперев подбородок ладонью.

– Ты его знаешь? – намекая на кучерявого бариста, любопытствую я, и глазки цвета корицы блеснули.

Вот и все, ты на крючке, дорогуша. Одним движением выдала себя. Впрочем, это было очевидно, как два плюс два.

– Да… Это старший брат моей одноклассницы – Диего, – бегая глазками по надписям в меню, нервно кусает свои губы Беатрис.

Какая забавная… С некоторыми она холодна и серьёзна, а когда дело касается симпатии к парню, превращается в зефирку. Я старше её всего-то на два года, но почему глаза мои видят все иначе? Почему воспринимается теперь все по-другому? Я могла бы порадоваться за неё, спросить о первой любви, дать совет, рассказать о своём опыте, однако единственное, что хочет выпалить язык – не смей делать ошибок. Нельзя. Слишком неправильно.

– Он тебе нравится? – напрямую, без прилюдий.

Возможно, мой открытый вопрос мог смутить и даже обидеть Беатрис, но брюнетка расправила плечи и, уверенно заглянув в мои зрачки, вернула прежнее хладнокровное выражение лица, и на секунду мне даже показалось, что она рада моему вопросу. Любит откровенность? Поддерживаю её.

– Да, – выдыхает она обречённо. – Это так очевидно? – не успеваю ответить, ибо по моей физиономии итак все ясно. – Конечно, черт побери! Веду себя как влюблённая пятиклассница… Позорище.

– Не преувеличивай. Все не так плохо, – поспешил успокоить девочку я, ёрзая на одном месте. – Просто… Сколько ему лет?

Би пару мгновений испепеляет меня напряженным взором, после чего, сглотнув слюну, громко цыкает.

– Ты тоже начнёшь говорить, что он слишком взрослый для меня? – закатывает глаза. – Вы с Никсоном одинаковые.

Последняя фраза заставляет меня насупиться, однако обиду свою я глотаю и сдерживаю рвотный позыв, позволив себе помолчать две секунды, не то совсем дурно станет. Получается, брат знает о симпатии сестры к человеку старше её на… Сколько? Восемь лет? Черт, она даже несовершеннолетняя ещё!

– Не пойми меня неправильно, Би. Может, Диего и неплохой парень, но у людей его возраста совершенно иные представления об отношениях…

Чистый мелодичный смех задевает моих уши.

– Господи, Рэйчел, ты из какого века вообще? Ты разговариваешь как монахиня, – насмешливо говорит брюнетка, не замечая моих покрасневших от неясно чего щёк, – тебе что, тридцать лет? А, я поняла.

Сердце забилось чаще, вырабатывая адреналин. Такое впечатление, как будто по венам течёт все, что угодно, но только не кровь. Бензин? Энергетик? К черту гадания, в груди уже двенадцатибалльное землетрясение.

– Что поняла? – кое-как заставила себя уточнить.

– Ты из тех, кто до свадьбы не даёт, – пожимает плечами Беатрис, – расслабься, это прикольно. Типа ты особенная.

Вздыхаю полной грудью, сдерживая истерический смех и разглядывая тараторящую о внебрачных детях семнадцатилетнюю школьницу, осознав, что поколения с каждым годом развязнее и смелее. То, что для одних запрет, для других – формальность. Мне нравится в Би её открытость, напористость, трезвость мыслей, но она всё-таки ещё ребёнок… Боже, да, я это сказала.

В свои семнадцать мне думалось, словно я уже вышедшая из наивного возраста девушка, здравомыслящая и ответственная. Думала, многое мне понятно и известно. Редко прислушивалась к чужим советам, не желала смотреть на ситуацию другими глазами и только обещала себе слушать голос сердце, ведь это вроде правильно. Говорят, сердце не врет, но те, кто так говорит, сами распространяют ложь. Сердце врет и ошибается. Сердце ошибки допускает, в тупик ведёт. Иногда лучше прислушаться к мнению со стороны, чем в который раз верить в ложь собственного чувства и даже разума.

Я не стала больше поднимать тему с Диего, посчитав, что у Беатрис есть старший брат, он во всем разберётся. К тому же, вскоре, на удивление, тот самый Диего сам приносит к нашему столу заказ, тепло одарив брюнетку ослепительной улыбкой. Гм, а как же самообслуживание? Мог бы не утруждаться…

Би общительная. За прошедшие полчаса она успела рассказать мне о поездке в Берлин, где учился Никсон, поведала историю «путешествия» по городу, когда случайно заплутала в центре. Из её уст узнала о том, что родителей дети видят редко, поскольку у тех много работы и из-за филиалов не только в Америке, но и в Европе, они постоянно в разъездах. Би из тех девочек, кого воспитывала гувернантка и старший брат. С Никсоном она тоже виделась редко, благо сейчас они не разлей вода.

Что могла рассказать о себе я? Гм, дайте-ка подумать… О, может о том, как я любила строить из себя великомученицу и вскрывать вены из-за эгоизма и переходного периода (хотя в тот момент мне казалось это выходом)? Или рассказать о своей наивности, по вине которой мое сердце сожрали твари, чьё имя предательство? Что из этого менее ненормальное? Какой большой выбор…

Дабы не травмировать психику Беатрис, я решила опустить все неприятные события и рассказать про школьные годы, когда Бен, Коди, Роуз и я проводили все свободное время вместе. В особых подробностях я поведала историю о последнем школьном дне перед летними каникулами. Десятый класс. Бену за выходку потом досталось не только от учителя физкультуры, но и от нашей полуживой физички. Пожарный шланг с водой, которым он обрызгал учеников в лицевом кампусе, случайно (но это не точно) обрызгал припаркованные автомобили педагогического состава. Повезло хотя бы тем, что у мисс Гринберг нет собственного транспорта. Коди любил шутить, что единственный транспорт, на котором Гринберг покинет школу, это катафалка.

– Наверное, весело было, – заслушавшись, мечтательно протягивает девушка, – а вот у меня в школе скучно. Во время уроков наши мобильники забирают, на переменах подруги только в социальных сетях и сидят. Я умираю от скуки.

– Ты успеваешь скучать? А как же выпускные экзамены. Это же так весело, – с сарказмом напомнила я, отпив глоток своего капучино.

Би поморщилась от одного упоминания об экзаменах и попросила замять тему, уставившись задумчивым видом на панорамное окно. В одну секунду она слишком восторженная, в другую совсем печальная и, осмелюсь сказать, жалкая. Как будто что-то гложет её, расстраивает. Мне знаком этот пустой взгляд, поэтому я уверена, что на плечах Беатрис что-то лежит тяжелое, но не решаюсь спросить. Потому что не хочу навязываться. Если человек захочет, то сам раскроется, позволит себя как книгу читать. Некоторым людям я разрешаю заглядывать на мои страницы, только вот они пусты, а заполнить их я никак не решусь. Я чувствую себя другим человеком, и этот человек не улыбается. Лишь смотрит вперёд и ждёт чего-то… или какого-то.

Порой мне интересно, какой бы я была, не повстречай Эрика Нансена? Не влюбившись в него, не пройдя с ним сквозь рай и ад? Что было бы сейчас? Я бы сумела открыться кому-нибудь, впустить в своё сердце? Сумела бы простить отца, принять Изабеллу? Каково будущее, в котором нет прошлого? Я не знаю.

– Рэйчел, знаешь, зачем я тебя пригласила поесть вместе? – внезапно произносит кареглазая девушка, не отрывая глазёнок от окна. – Ты показалась мне правильным человеком. Смысле… Тем, кто сможет меня понять, – она выпрямляется и облокачивается руками на стол, отодвигая тарелку с салатом, – в тот вечер ты разозлилась на Никсона, и я тебя понимаю. Кажется, ты полна секретов, но меня это не пугает. Я просто вижу по твоим глазам, что ты хорошая. И я уверена, что Никсон тоже так думает.

Она в каждое слово, в каждую букву вкладывала всю искренность, снисходительной улыбкой укрепляя правду. И только, когда Би закончила говорить, я поняла мотив всего происходящего в эту секунду. Прощение. Она просит прощения за поведение брата. Осознание такого заставляет меня нервно хмыкнуть, не обращая внимание на тепло разливающееся по всему телу: от кончиков ног до головы. Мне приятно и обидно, что у такой хорошей девочки такой неотесанный брат.

– Беатрис, ты не должна говорить… – решила остановить тираду, тем не менее ждал меня проигрыш.

– Я бы хотела и дальше с тобой поддерживать связь, тем более ты знаешь Айзека. Но мне нужна идиллия. Знаю, – кивает самой себе школьница, – Никсон не подарок, но, пожалуйста, не злись на него. Он хороший человек. Правда… Просто он не привык показывать людям своё настоящее «я». Он только и делал все эти годы, что слушал папу, учился и помогал тому с делами бизнеса. У него друзья появились лишь в выпускном классе, и то это сыновья папиных коллег.

– Я не понимаю зачем ты все это говоришь, – смутилась я, моргая много раз и хмуря брови.

Не хочу слышать ничего об этом парне, не хочу погружаться в суть истории, сожалеть и разделять обиду, не хочу проникаться чувством сострадания, не хочу!

– Просто будь моей подругой, ладно? Больше ни о чем не прошу, – энергичным тоном попросила темноволосая, а я скептически сощурила глаза.

Чую здесь что-то не так. Всегда и везде есть подвох. Но видя эти щенячьи глазки полные надежд и мольбы, я поднимаю белый флаг и поджимаю губы. Беатрис победно подбросила брови ко лбу.

***

В пятницу, где-то к шести часам вечера, мы с Айзеком, который, как вы успели догадаться, согласился составить мне компанию, прибыли к воротам Роунд Стэйт. Здесь пахло зимой, костром и сыростью.

Кампус пустой, заасфальтированная дорожка, ведущая к общежитиям, мокрая, в лужах отражается свет от фонарных столбов.

Когда Айзек узнал о последних новостях, слегка расстроился, потому что думал, что отныне мы сможем проводить время вместе, обедать в закусочных после лекций и просто дружить.

– Мы и без этого друзья, – ответила ему я, мягко улыбнувшись.

– Переписываться в фейсбуке и твиттере – не то, что я понимаю под дружбой, – пошутил парень, но в конечном итоге принял новость и сдался.

Субботним утром меня разбудил грохот со стороны прихожей. Я, еле разлепляя опухшие глаза, тяну руку к будильнику, ахнув, осознав, что ещё слишком рано, сажусь по-турецки. Думала, добить уже ничего не сможет, однако через мгновение свет в комнате загорается, и на меня туманным взглядом смотрит одетая невесть как Ханна Фрейзер. На ней зимняя шапка, пуховик, широкие замшевые брюки и безвкусные мужские сапоги, а самое главное, вишенка на торте, солнечные очки, как у Терминатора.

Не удержавшись, начинаю громко смеяться.

– Боже, что за вид? Алло, полиция моды? Здесь безвкусно одетая леди, – говорю в воображаемую трубку из пальцев я, и Ханна, ругнувшись по-стариковски, прыгает на мою кровать, принимаясь шуточно душить.

Белокурые пряди лезли в рот, прилипали к шее и покрасневшим от удушья щекам, потому пришлось буквально вырваться из клешней сильной подружки, толкнув ту на пол. Фрейзер шлёпнется на копчик и недовольно фыркает.

– Я знала, что ты приедешь раньше меня, предательница, – не скрывая обиды, поднимается во весь рост темноволосая.

Это справедливо. Ей можно и нужно злиться, ведь она лишатся не только прекрасной соседки, которая всегда убиралась и готовила, но и отменной подруги. Впрочем, из списка друзей я Ханну никогда не вычеркну, ибо студентка правда поддержала меня в важный период жизни, когда вроде начинаешь все с нуля. Я век буду помнить её чуткость и простоту, а взамен попытаюсь стать хорошим товарищем.

Хотя сейчас, глядя на надутые щеки Фрейзер, резковато дёргающую змейку чемодана, понимаю, что облажалась.

– Ханна, ты не будешь на меня злиться вечно, – парирую я, протирая сонные глаза, – я уезжаю сегодня вечером, так что прекрати дуться и лучше расскажи, как провела уикенд.

Девушка, стоя ко мне спиной, резко выдыхает и поворачивается ко мне всем телом, буравя сердитым взором мое отёкшее лицо.

– Хреново. Довольна?

– Нет.

Она повторно принимается расставлять свои вещи по полкам, шкафчикам и тумбочкам, даже не подумав снять с себя тёплый пуховик и шапку.

– Я тоже буду по тебе скучать, – полушёпотом говорю я, поджимая губы.

Этого было достаточно, чтобы растопить отзывчивое сердце Фрейзер: она расслабляет минутой ранее напряжённые плечи и глубоко выдыхает, сев рядом со мной и в тот же миг железной хваткой притянув к себе. Мои кости хрустнули, однако боль эта приятная, полная тёплых чувств.

– Предательница, бросаешь меня! – бубнит мне в шею Ханна. – Как ты могла? Привязала к себе, а сейчас уходишь!

– Никуда я не ухожу. С моего отъезда ничего не изменится, – обещаю, но сама не верю в собственные слова.

Лживые обещания, как мыльный пузырь – красиво, но пусто.

– Вешай лапшу на уши, ага, – отталкивает меня Ханна и наконец расстегивает куртку, видимо, успев вспотеть, – придётся с какой-то мымрой делить комнату. Если она окажется фанаткой Кардашьянов, я её этот «окррр» запихну в одно место…

Усмехнувшись над серьёзным настроем Фрейзер, встаю с тёплой постели и решаюсь той помочь, чтобы поскорее отправиться в закусочную. Сегодня последний день моей нормальной студенческой жизни.

Миссис Бербери, правая рука декана и член приемной комиссии, натянуто улыбаясь мне, протягивает документы со свежей печатью и напоследок советуют заглянуть в студенческую библиотеку, поскольку книги для изучения учебного материала мне пригодятся. Я охотно согласилась, и, выходя из душного кабинета, отвечаю на сообщение Айзека, что не смогу присоединиться к позднему ужину. Мама уже подъезжает к колледжу, а я за этот отрезок времени успею собрать книги и покопаться в пыльных архивах. В итоге, к половине шестого, когда солнце скрылось за горизонтом, а сумрачное небо покраснело из-за туч, предвещающих небольшой дождь, я выключила настольную лампу на своём столе и, придерживая обеими руками достаточно тяжёлую коробку с нужным материалом, желаю доброго вечера четырём библиотекарям. Они провожали меня взглядом из-под ресниц, мол, деточка, не жирно ли тебе столько книг забирать из нашего храма? Нет, не жирно…

На улице холодно и мерзло, в лицо дует противный ледяной ветер, из-за которого мои волосы принялись хаотично развиваться и давать пощечины, а я свою очередь жмурюсь и терплю, потому что руки заняты. Боже, это слишком тяжело, лучше бы мне поспешить, ведь земля сырая, некуда коробку опустить, дабы передохнуть. Давай, Рэйчел, терпи и наверху, ну, может и внизу, тебе за это воздаться. Во всяком случае, хочется в это верить.

На кампусе много молодёжи. Так как сегодня «Вечер возвращений», соскучившиеся друг по другу однокурсники, разожгли костёр, оделись потеплее и решили развлечься. Кто-то даже горячий чай в стаканчиках раздаёт. Вау, как благородно.

Хмыкнув на свою мысль, что и мне было бы неплохо согреться кипятком, ускоряю шаги и прохожу мимо одной из скамеек в шагах где-то двадцати от меня, не обращая на громкий смех и гогот внимания. Однако через секунду мои руки немеют, а дрожь, заставшая врасплох, собственно, как и реплика, вылетевшая из чужих незнакомых мне уст, вынуждает замедлить шаг и поёжиться, в груди разливая липкую жижу – страх. Я слышала. Мне не могло показаться. Нет…

Сама того не осознаю, стою посреди дорожки, буравя кожаные носки ботинок, и кусаю до привкуса железа нижнюю губу. Молюсь всем богам и созданиям ночи, уговариваю не оборачиваться, боясь застать именно его, поскольку, если я не стану оглядываться, то и, соответсвенно, не узнаю лицо носителя имени. Может, это не тот Эрик? Мало ли на земле Эриков! Это точно не он…

Но невидимая сила движет мной, невидимая, однако не сдерживаемая, – любопытство, – и я потихоньку, обливаясь холодным потом, мучаясь от спазма в желудке, почти оборачиваюсь полукругом к отдаленной скамейке с компанией молодых людей, как в это злополучное мгновение меня тянут на себя чужие ледяные руки. Я шумно вздыхаю.

– Ты чего так реагируешь? – сама же перепугалась Ханна, расстроенно изучая мои побледневшие щеки.

На смену спазмам и холодному поту пришёл пожар в самом сердце; оно истошно орет, требует уйти, сбежать, возвести высокие стены, но самое главное – не оглядываться.

Натянув беспечное выражения лица, моргаю пару раз и позволяю себе расслабиться. Заткнись, сердце, просто заткнись.

– Ничего, – качаю головой я.

– Пойдём веселиться, пока твоя мама не приехала, а это, – с брезгливостью смотрит на книги в коробке Ханна, – мы должны спрятать, а лучше сжечь.

– Ты несправедлива к учебникам, Ханна, – замечаю я, плетясь в сторону общежития, – но «есть преступления хуже, чем сжигать книги. Например – не читать их».

Подруга, закатывая глаза, фыркает и пропускает меня в комнату первой, шумно захлопнув дверь за спиной.

– Когда-нибудь мир введёт такой закон, где будет говориться, что зануды должны отсиживать пожизненный срок в тюрьме за свою чопорность. В тот день я напьюсь, – угрожает своими больными мечтами та, отчего мне остаётся лишь глухо смеяться.

– Ты просто не нашла свою книгу, поэтому и не любишь читать, – настраиваю на своём довольно спокойно.

– Я люблю читать! Я читала комиксы про Харли Квинн и Джокера.

– Великие классики только что тебя прокляли, – заклеив крышку коробки клейкой лентой, выношу вердикт, на что Ханна только усмехнулась.

Она наносит на губы гигиеническую помаду и громко причмокивает, подмигнув мне левым глазом.

– Какая разница, если встретимся мы с ними все равно в аду. Им лично это в лицо скажу и в котелок ядом плюну.

– Ты невыносима…

– Скучать по мне будешь, Рэйчел, потому что, я уверена, в твоём городе все такие же задроты живут, как и ты, а я единственная у тебя зажигалочка, – нависает надо мной Фрейзер, показывая язык, точно малое дитя.

Я не контролирую эмоции, чертыхаюсь, и резко щипаю её за ногу, вложив в свою атаку всю силу.

– Потухни, зажигалочка.

На эту просьбу подруга не реагирует, а просто издевательски хохочет. Как и всегда.