Читать книгу Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фальконер - Страница 16

Венеция, 1528 г.

Она явилась ему призрачным видением в бархатном облачении, ангелом тьмы с черными и блестящими как уголь волосами и кожей цвета слоновой кости. Модный лиф с низким вырезом и золотой крестик под самым горлом – воображение дорисовало ему мягкую пульсацию под ним – лишь добавляли ее образу провоцирующей притягательности.

Белая и крещеная – дважды запретная.

На улице было многолюдно, воздух звенел от призывных криков лоточников и грязной брани моряков, проигрывавшихся под аркадами. Мимо протиснулся албанец в мешковатых портках, смакуя дольку чеснока будто сладость. Некоторые принялись приветствовать едущего мимо сенатора в пурпурном одеянии, тот время от времени снисходительно помахивал рукою в ответ.

Аббас локтями прокладывал себе путь сквозь толпу вслед за нею – к порталу церкви. Глаза она подняла лишь единожды, и взгляды их встретились.

Сопровождавшая ее старуха лишь смерила его презрительным взглядом при входе в церковь Санта-Мария-деи-Мираколи.

– Видел ее? – шепнул он своему другу Людовичи.

– Конечно. Это же Джулия Гонзага.

– Ты с нею знаком?

– Моя сводная сестра Лючия знакома. Она ей доводится кузиной.

Аббас вцепился в Людовичи и поволок его к ступеням входа.

– Хочу поближе разглядеть.

– Ты спятил! – осадил его Людовичи. – Знаешь хоть, чья это дочь? Ее отец – Антонио Гонзага, тот самый, консильяторе!

– Мне все равно.

Людовичи был встревожен, но в целом не особо удивлен. Аббас был величайшим упрямцем из всех его знакомых. Отец называл его безрассудным. И все это было у него в крови: мавр – он и есть мавр. Но на этот раз Людовичи не даст ему себя одурачить. К тому же затея Аббаса действительно была крайне опасной.

Он припер друга к стене:

– Аббас, нет!

– Я же хочу на нее просто взглянуть.

– Тебе не положено ее видеть. Она же Гонзага.

Аббас ловко вывернулся и устремился вверх по ступеням.

«Ну и черт с ним!» – подумал Людовичи и пошел было прочь, но затем передумал и вошел в церковь следом за другом.

С золоченого потолка осуждающе смотрели вниз святые. Бюст Девы Марии из Санта-Клары хмурил свой лик с балюстрады на стене розового кораллового мрамора.

В церкви царила приятная после зноя площади прохлада. Две фигуры в черном преклонили колени перед алтарем. По обе стороны от них на страже стояли святой Франциск и архангел Гавриил.

Аббас услышал сзади гулкие шаги Людовичи по мрамору.

– Милейшее создание из всех мною виденных, – шепнул он ему.

– Не про твою она честь, дружище.

Дуэнья юной дамы, заслышав их голоса, подняла голову от молитвы. Аббас и Людовичи мигом спрятались за ближайшей колонной. Людовичи приложил палец к губам.

Когда же они осмелились снова выглянуть оттуда, женщин перед алтарем уже не было. Пожилая поторапливала молодую на выход через боковую дверь. На пороге Джулия Гонзага еще раз оглянулась, прежде чем дать дуэнье утянуть себя прочь.

– Ну вот и поглядел, – сказал Людовичи. – А теперь забудь.

Капитан-генерал Венецианской республики провожал взглядом солнце, садящееся за снежные пики Кадора в разжигаемом им пожаре на заднике кучевых облаков. Гондолы и галеры на глазах растворялись во тьме, окутывавшей жемчужную раковину лагуны. Какая гавань, какой город! Так и тянуло почувствовать себя частью всего этого. Но ведь сами-то они не местные. Жаль, что сын его порою об этом забывает.

– Это исключено, – сказал он. – Ты, видно, так до сих пор не понял главного касательно этих людей.

– Значит, защищать их жизни нам можно, а жениться на их дочерях нельзя – это, что ли, главное?

– Жениться? У тебя еще и такое на уме? – Он резко обернулся к тут же отпрянувшему на шаг сыну. Статью Махмуд и так был похож на медведя, а густая и окладистая седеющая борода придавала ему еще больше веса и свирепости. – Венецианцу черный сын мусульманина нужен ничуть не больше, чем мне белая дочь неверных!

Да и ноги бы их в Венеции давно не было, если бы здешний дож мог доверить командование своим воинством хоть кому-то из местной знати. Но иного выбора у дожей во все времена не оставалось, и на посту капитан-генерала Венецианской республики так и сменяли друг друга иноземцы и даже, как ныне, иноверцы.

– Они к нам относятся как к грязи, и обращаются соответственно, – возмутился Аббас.

– Они ко всем чужеземцам относятся как к грязи, это для них в порядке вещей.

– Но мы-то все-таки царских кровей…

– А что для них, по-твоему, значит царская кровь в жилах какого-то мусульманина? Мы для них наемники – и все. Живи ты хоть в палаццо и одевайся как сенаторский сын, ты так и останешься всего лишь чужеземцем. Даже если ты сам вдруг об этом забудешь, уверяю тебя, они не только не забудут, но и быстро изыщут способ и тебе об этом напомнить.

– Ну и что мне в таком случае делать?

– Делай как все молодые наших кровей: ищи, что тебе нужно, на Ponte delle Tette.

Аббасу это место было знакомо: полуобнаженные женщины стояли там с голыми грудями в дверных проемах, зазывая к себе молодых прохожих.

– Незачем что-то делать ради того, что ты можешь с легкостью получить за пару монет. Ты слишком молод, чтобы думать о женитьбе.

– Я хочу не жениться, а просто познакомиться с Джулией Гонзага.

Махмуд тяжело вздохнул. Отец семейства Гонзага в жизни не допустит и мысли не только о знакомстве, но и о том, чтобы его дочь дышала одним воздухом с каким-то мавром. Magnifico из Совета десяти, такой как синьор Гонзага, просто не снизойдет до приватной беседы с иностранцем – пусть и столь высокопоставленным, как капитан-генерал Венецианской армии.

– Это все от молодости, Аббас. Поверь мне, пройдет. Завтра же и думать о ней забудешь.

– Плохо же ты меня знаешь, если так обо мне думаешь, – ответил Аббас.

Джулия Гонзага смотрела на театр венецианского вечера с забранной плетеной решеткой лоджии. Свисающие с гондол фонари оставляли причудливые следы на ряби канала за кормой, из аллей доносились отзвуки голосов и смеха исчезающих в их сгущающейся тьме влюбленных парочек.

Зависть резанула ее кинжалом.

Она еще раз подумала о том, что с нею приключилось днем в Санта-Мария-деи-Мираколи. Почему тот мальчик так на нее заглядывался? Черный мавр, с лица как гондольер, вот только одет он был совсем иначе, чем прочие черномазые: шапка с драгоценными камнями, льняная рубаха с распахнутым воротом, как у самых высокородных модников.

Синьора Кавальканти, ее дуэнья, конечно, не уставала поучать ее, что молодые красавцы – дьявольское искушение на погибель ее души. Но Джулия порою задумывалась: не лучше ли этому соблазну поддаться и навлечь на свою душу вечное проклятие, чем то, что она имеет?

Ее ведь и так погребли заживо.