Читать книгу Деяния IV Всезарубежного Собора. Русская Православная Церковь за границей - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 22

Отгремели последние залпы Гражданской войны. В 1921 году в Сербии состоялся I Всезарубежный Собор архиереев, клириков и мирян. С этого момента на затянувшиеся десятилетия эмигрантской жизни ви́дение нашими духовными руководителями значения Русской Зарубежной Церкви определялось постоянным обращением их взора к России. Как сказал наш нынешний Первоиерарх, Высокопреосвященнейший Митрополит Лавр: «Все зарубежные святители в изгнании всегда жили надеждой на возвращение в Россию, на Родину…»[11] Послание Русского Заграничного Собора 1921 года христолюбивому воинству гласило: «Верим, что восстанет Русь в славе своей…», и также: «И в изгнании мы все поняли, что такое была Земля Русская».[12] Не без влияния митрополита Антония Собор 1921 года принял резолюцию, в которой призывал к восстановлению монархии, дома Романовых.[13] В то время это вызвало обвинения в «политиканстве», и митрополиту Антонию пришлось в прессе объяснять духовное значение этого акта.[14] Наши архипастыри и духовные писатели постоянно возвращались к теме отречения русского народа от православного царя.

Зарубежная Церковь видела себя как оплот духовного возрождения России. Революции 1917 года были поняты в эсхатологическом ключе: Церковь была лишена защиты Удерживающего, но обрела духовную свободу в пустыне (Апок. 12, 6) инославного и иноверного мира. После 1927 года иерархи РПЦЗ все определеннее видят себя возглавителями единственной законной преемницы дореволюционной Церкви, не скомпрометировавшей себя уступками духу мира.[15]

Все поняли, что́ они потеряли в Земле Русской. Но только немногие осознавали, почему это произошло. Большинство долгое время искало причину вне себя. Взрослые и дети винили во всем большевиков.[16] Святой Иоанн Шанхайский, характеризуя в своем докладе II Всезарубежному Собору 1938 года духовное состояние русской эмиграции, говорил о том душевном переломе, который привел значительную часть эмиграции в Церковь.[17]

Но на этом не окончился процесс ломки. Надмение ума и другие страсти привели к церковным расколам и ослаблению Зарубежной Церкви как силы, которая, под водительством митрополита Антония, способствовала освобождению из тюрьмы патриарха Тихона. Уменьшается стадо, но усиливается сознание того, что РПЦЗ являет в Русской Церкви царский путь между крайностями безграничной свободы Парижа и отсутствием свободы Москвы.[18] Во все десятилетия вавилонского плена Церкви в России Зарубежная Церковь ясно сознавала свой долг и ответственность быть и совестью и голосом всей Российской Церкви. В 1974 году архиепископ Женевский и Западно-Европейский Антоний перечислил то, что мы должны были сделать для России. Насколько мы в этом успели – оставим на конец настоящего сообщения.

Превыше всего всегда ценилась та свобода, которую наша Церковь обрела в рассеянии. За исключением немногих незначительных эпизодов давления со стороны гражданских властей[19] ей была предоставлена духовная свобода. Наши иерархи всегда помнили печальный опыт финансовой зависимости митрополита Евлогия и его Богословского института от внецерковных источников. Архиепископ Аверкий многократно предупреждал послевоенное поколение не прельщаться обещаниями щедрой помощи извне. В последнее время распространение духа мамоны притупило нашу прежнюю бдительность. Теперь мы готовы пользоваться спонсорством внешних при проведении важных церковных мероприятий.

Все же РПЦЗ до сих пор остается истинно свободным голосом Российской Церкви, принимая во внимание, что, имея теперь внешнюю свободу от государства, Церковь в России должна еще изжить внутреннюю несвободу. Этот феномен скованности страхом прекрасно объясняет историк Ключевский в контексте русской истории XIII и XIV веков.[20]

Московская Патриархия с 1927 года постепенно сдавала позиции перед богоборческим государством и в результате далеко отошла от принципов Поместного Собора 1917–1918 годов в устройстве церковной жизни.[21] Интересующимся эволюцией уставов Московской Патриархии советую обратить внимание на исследование священника Павла Адельгейма.[22] Неужели был прав советский обер-прокурор Харчев, когда хвастался, что «нам удалось воспитать новый тип священнослужителя»?.[23] Если епископат сам уходит от норм соборного Православия, сосредоточивая власть в своих руках, пожалуй, не нужна и советская власть.

Святой Иоанн Златоуст говорил, что он никого не боится, кроме епископов, зная, что это – самое уязвимое звено Церкви. Сатана и его человеческие споспешники всегда желали, чтобы епископ думал так: «Церковь – это я». Это объясняет, почему большевики содействовали централизации Церкви: сначала легче контролировать, а потом разложение идет вообще самотеком.

В России раздаются голоса, что пора собирать Поместный Собор, то есть Собор по образу и подобию Поместного Собора 1917–1918 годов, который уже четвертый раз собирается в Зарубежье. Беда в том, что по существующему Уставу Московской Патриархии просто нет механизма, по которому можно было бы провести выбор делегатов по епархиям.[24]

Послевоенная поступь коммунизма в мире, возобновление экуменических и модернистских течений, создание Всемирного Совета Церквей и постепенное вступление в него Православных Поместных Церквей приводит лучших людей русского православного зарубежья к эсхатологическим настроениям. Из рядов духовенства РПЦЗ выдвигаются выдающиеся борцы против духа времени. Девизом архиепископа Аверкия (Таушева) стали слова: «В ногу со временем мы не пойдем!».[25] Архиепископ Аверкий не только обличал модернизм обновленчества, но один из первых учил о том, что «экуменизм – путь, ведущий в погибель».[26]

Архимандрит Константин (Зайцев) видел спасение мира в противопоставлении духу апостасии идеи Святой Руси как духовного царства, удерживающего приход лжемессии. В течение четверти века он развивает эти мысли в журнале «Православная Русь» и других периодических изданиях Свято-Троицкого монастыря. В 1963 году о. Константин опубликовал обширную статью, в которой излагал удивительно проницательное, если не сказать пророческое, ви́дение историософии.[27]

В грядущих десятилетиях он видит две возможности. Либо процесс апостасии, отхода от Христа не оставит места для Духа Божия в мире, как перед Всемирным потопом, – и тогда будет отбор Богом последних христиан перед концом; либо найдутся силы у русского народа для покаяния, и тогда произойдет «спасительная катастрофа», которая продлит жизнь мира. Духовно одаренный православный писатель-американец, иеромонах Серафим Роуз († 1982) прозревал в современных явлениях звериный лик «религии будущего»[28] и предупреждал паломников: «Сейчас позднее, чем вы думаете».[29] Сознание угрозы миру в последние полстолетия было не частным мнением названных духовных лиц, но отражало взгляды нашей иерархии.

Ви́дение особой миссии Русской Зарубежной Церкви выражено не только в высказываниях ее первоиерархов, святителей и духовных писателей, но также в целом ряде постановлений и посланий Архиерейских и Всезарубежных Соборов: РПЦЗ носит идею Святой Руси, свободна от безбожников, от антихристовых слуг, от всякой зависимости; она единственная законная преемница дореволюционной Российской Церкви, она не преклонила колена перед Ваалом экуменизма.

С 1920 года Зарубежная Церковь видела себя авангардом возрождения Российской Церкви. Если мы верны заветам наших духовных наставников, мы не можем просто «забыть старое», не уразумев его. Преображение церковной жизни через совесть и покаяние нужно и нам, и всей Российской Церкви. Иначе мы останемся у разбитого корыта, не возвратившись к жизни Церкви новомучеников, Поместного Собора и Святой Руси. Доказательством успеха нашего Всезарубежного Собора будет возрождение всей Русской Церкви. В этом всегда отцы наши видели священную миссию Зарубежной Церкви. Внешнее объединение без духовных изменений оставит корабль церковный на мели церковной политики и мелких мирских амбиций.

Перемены в ви́дении

В 1925 году святой Патриарх Тихон повторял фразу: «Надо бы пожить годика три».[30] Мало кто думал, что большевики удержатся долго. Если сначала эмиграция в лице своих лучших людей воспринимала изгнание как наказание Божие за грехи, то после войны намечается другое мироощущение. Благодарность Богу за избавление от коммунистического ада переходит в чувство избранности: у нас, значит, особая миссия.[31] Ко второй половине 60-х годов и далее это убеждение приводит руководство РПЦЗ к решению взять иной курс.

В нашу орбиту входят группировки греков-старостильников, которые усиливают появившийся дух самодостаточности и изоляции. Поступают требования торжественно заявить о безблагодатности новостильников и православных участников Всемирного Совета Церквей. Но Зарубежная Церковь и дальше продолжала принимать духовенство из других Поместных Церквей (включая Московскую Патриархию) в сущем сане, хотя со временем участились крайние высказывания тех, кто вышел от нас после 2000 года.

Потеря покаянного духа первых десятилетий привела к потере четкости ви́дения самих себя. Поэтому мы стали думать о себе, что мы не только печальники за Церковь Русскую, но имеем право учить и вмешиваться в дела других Поместных Церквей и, может быть, вообще являемся Вселенской Церковью: у нас все есть, нам ничего не надо совне… Мы единственные…[32]

Святой Иоанн в 1938 году видел большие возможности для миссионерства в нашем рассеянии. Архиепископ Аверкий же говорил о необходимости прежде всего внутреннего миссионерства.[33] Неизбежный процесс ассимиляции в языке и культуре мысли наших прихожан зарубежья имел двоякое значение.

Во-первых, ушла горячность и готовность жертв за Россию. Когда появилась возможность ехать в Россию и свободно там работать на благо Церкви и народа, так поступили считаные единицы. В тысячу раз больше людей переместились из России на Запад. Во-вторых, готовность говорить с западными людьми на их языке о нашей вере, конечно, привела некоторых из них в лоно Зарубежной Православной Церкви, и мы не можем сейчас забывать о них. Наличие нерусских прихожан в наших приходах и существование целых приходов и общин такого рода, естественно, за последние десятилетия влияло на изменения в ви́дении наших иерархов Зарубежной Церкви. В будущем этот процесс должен распространяться, и он будет вкладом Русской Церкви в проповедь Евангелия по всему миру.

Для успеха проповеди необходимы здоровые отношения зарубежья с Матерью-Церковью. Это снова поднимет престиж Российской Церкви в христианском мире и возвратит ей то ведущее место, которое она имела до 1917 года.

Восстановление правильных отношений немыслимо без взаимного уважения и понимания того, что жизнь у нас и жизнь в России – глубоко различны. Трудности руководства Московской Патриархии по успокоению жизни своего Лондонского прихода по кончине митрополита Сурожского Антония являются тому наглядной иллюстрацией. Нежелательно ни нам, ни Российской Церкви умножать такие случаи.