Читать книгу Литература (Русская литература XIX века). 10 класс. Часть 1 - Каллум Хопкинс, Коллектив авторов, Сборник рецептов - Страница 20

Когда Жуковский приступал к работе над «Людмилой» – самой первой своей балладой, в русской поэзии уже было написано несколько произведений этого жанра. Однако все они скорее относились к области поэтического эксперимента; их авторы словно говорили себе: в других жанрах я сочинять умею, дай-ка попробую еще и в этом. Жуковский подошел к работе в новом жанре совсем иначе. Он много читал, думал, готовился – и потому результат оказался столь значительным.

За основу он взял одну из самых знаменитых эталонных европейских баллад, «Ленору», немецкого поэта эпохи «бури и натиска» Г. А. Бюргера. Участники этого литературного движения в Германии 1770—1780-х годов (среди них – выдающийся собиратель немецкой народной поэзии И. Г. Гердер, поэты И. В. Гёте и Ф. Шиллер) боролись с классицизмом, стремились изображать сильные человеческие страсти, изучали немецкий фольклор. Но их еще нельзя было назвать полноценными романтиками: они не задавали человечеству заведомо неразрешимых вопросов, не упивались собственным разочарованием в жизни. И Жуковский, находившийся у истоков русского романтизма, не случайно опирался на предромантиков – Грея, Бюргера, Шиллера.

Немецкая народная поэзия знала множество так называемых страшных легенд о женитьбе мертвеца на живой девушке. Нарождающийся романтизм с его презрением ко всему слишком нормальному, чересчур разумному и приглаженному охотно воспользовался этими колоритными (и весьма жутковатыми!) сюжетами. Помимо всего прочего, это давало немецким поэтам-предромантикам и ранним романтикам возможность заново пережить всю силу национальной культурной традиции, оценить ее «дикий», но предельно выразительный колорит.

Перед Жуковским стояла совсем иная задача. Он вовсе не собирался вышивать чисто русские узоры по немецкой канве. Тем более что русская народная поэзия страшных баллад попросту не знала. (Подобными сюжетами ведала русская волшебная сказка, другие фольклорные жанры.) Он намеревался лишь русифицировать чужеземную историю. То есть придать ей чисто внешние черты «русскости». Поэт заменил имя героини (вместо Леноры – славянское имя Людмила), перенес место действия в славянские земли, предпочел эпоху средневековых ливонских войн эпохе австро-прусской войны 1741–1748 годов, воссозданной у Бюргера.

А сами события его баллады разворачивались словно бы вне времени и пространства, на фоне вечности. Все исторические детали напоминали скорее театральные декорации, которые можно в любую минуту поменять. Недаром события других, более поздних баллад Жуковского будут происходить где угодно и когда угодно: в античной Греции и в средневековой Европе. Это никакого значения не имеет; на первом плане неизменно оказываются злоключения героев и непреходящие темы: судьба, любовь, страсть, смерть, страх, надежда, ропот, гибель, спасение.

Юная Людмила тоскует по жениху, ушедшему на войну; не найдя его в числе вернувшихся с поля брани, бросает вызов Провидению, ропщет на Бога:

Этот бунт против судьбы, явное или скрытое богоборчество станет постоянным, сквозным мотивом многих баллад Жуковского. Человек отвергает свою судьбу, а судьба все равно настигает его, только в еще более страшном образе. Олицетворением судьбы предстает в «Людмиле» ночной всадник, что под видом жениха является героине и увозит ее на кладбище. Рифма «Людмила» – «могила» полностью оправдывает себя: героиня, возроптавшая на Бога, гибнет. Опровергнуты ее слова, произнесенные в начале баллады в ответ на утешение матери: «Что, родная, муки ада? /… / С милым вместе – всюду рай». Не всюду… Но необычайно характерна сама готовность героев баллады оперировать лишь предельно высокими понятиями, соотнося свои беды с адом, а свои радости – с раем.

И тем не менее мы читаем и перечитываем все эти ужасы и не испытываем безысходного страха. У нас захватывает дух, но одновременно мы ощущаем какой-то эмоциональный подъем, как будто не проваливаемся вместе с героями в бездну, а просто несемся на санях с крутой снежной горки.

Какими же художественными средствами добивается поэт такого эффекта? Давайте внимательно перечитаем некоторые строфы баллады. А затем для контраста рассмотрим несколько эпизодов из баллады Павла Катенина «Ольга», которая была написана в 1816 году в пику Жуковскому. Но сначала – еще одна цитата из «Людмилы».

Какое ощущение остается у читателя от этой строфы? Ощущение яркого славянского колорита и в то же самое время – предельной неконкретности всех описаний. Краса – чужеземная. Но что это за чужая земля? О том не сказано. Сторона – далекая. Но какая именно? Неведомо. Взор – светлый. Но значит ли это, что у возлюбленного светлые глаза? Непонятно. В предпоследней строке вновь повторено: «Из далеких, чуждых стран». И опять ни слова о том, из каких… Для Жуковского главное – чтобы слова производили общее впечатление древности, напоминали о седой старине (какой именно, неважно). Поэтому появляются в балладе абстрактные, вневременные поэтизмы: «К персям очи преклонив», мнимые историзмы: «С грозной ратию славян…»

Столь же расплывчаты описания второй строфы, если судить о них не с поэтической, а с сугубо «исторической» точки зрения:

И здесь цель поэта та же – создать самое общее впечатление «времен минувших».

И вот теперь самое время посмотреть, как эту же тему развивает поэт, бросивший Жуковскому «балладный» вызов. Прочтем первую строфу баллады Катенина:

Заменено не только имя героини, которое звучит резче, чем напевное, мягкое имя Людмила. Переменилось и место действия – события разворачиваются не в условном пространстве легендарного прошлого, а во вполне определенную историческую эпоху, во времена Полтавской битвы. Расплывчатые, туманные эпитеты Жуковского уступили место очень определенным, эмоциональным: сон – слезный, ряд злых мечтаний – смутный. Свободную от противоречий поэтическую речь автора «Людмилы» потеснила грубовато-выразительная стилистика с элементами разговорности («И не пишет ни двух слов: / Все ли жив он и здоров»). То же самое происходит со стихотворным ритмом.

Вы, конечно, помните, что из-за подвижности ударений в русском языке невозможно соблюсти идеальную метрическую схему без ущерба для смысла и для естественности высказывания. Поэтому у каждого стихотворения есть свой неповторимый ритмический рисунок. Посмотрим под этим углом на «Людмилу» и «Ольгу».

Жуковский и Катенин используют один и тот же стихотворный размер: четырехстопный хорей. Но в «Людмиле» при этом слова не громоздятся друг на друга, звучание ритма словно бы слегка растягивается: «Пыль туманит отдаленье; / Светит ратных ополченье; / Топот, ржание коней…» (). Подряд идут три строки, состоящие из трех слов каждая. А если Жуковскому нужно «втиснуть» в стихотворную строчку большой словесный массив, он прибегает к разным ухищрениям, даже к помощи звукописи, чтобы сгладить впечатление некоторой тяжеловесности. Вот посмотрите, как он это делает.

Во-первых, и «где», и «что» – слова несколько несамостоятельные. Как маленькие дети тянутся к родителям, так и они тянутся к другим, более весомым, самостоятельным словам, почти сливаются с ними в общую звуковую группу. Их можно было бы (конечно, нарушая все нормы правописания!) записать так: «вдеты», «чтостобою». А слово «милый», в котором нет труднопроизносимых звуков, словно наполняет своей музыкальностью всю строку. И так происходит постоянно.

Катенин, напротив, делает все от него зависящее, чтобы разрушить усыпляющую гармонию стиха. Ведь он говорит о тревоге, об ужасе, о грядущей смерти – разве здесь уместна баюкающая ритмика Жуковского? Обратите внимание, как часто использует он короткие, подчеркнуто «рубленые» слова, скрежещущую и шипящую звукопись:

Одни сплошные «р», «т», «ч». Попробуйте произнести все эти звуки быстро, как того требует стихотворный ритм, – что у вас получится? Естественно, что при этом Катенин сознательно строит строки из коротких слов, чтобы стих звучал отрывисто, как хрип коня, несущего всадников к смерти.

Разумеется, Жуковский не мог и не хотел выдерживать всю балладу в одной-единственной тональности. Когда он описывает скачку, ритм становится завораживающе-мерным, и при этом неспокойным; мелодика меняется, словно предчувствие беды передается звукам поэтической речи:

Но все познается в сравнении. Прочитав после Жуковского строфу из катенинской баллады, мы сразу ощущаем, насколько жестче ее звукопись, насколько непреклоннее ее ритм. Конь в «Людмиле» словно летит по воздуху, сквозь миры, а конь в «Ольге» скачет по кочкам, колдобинам, выемкам заколдованного балладного леса:

Перечитайте несколько раз первую строку. Три глагола подряд! Все внимание поэта (а значит, и читателя) сосредоточено на действии, детали не важны. Катенину настолько хочется во всем переспорить Жуковского, что он «цепляется» даже к излюбленному слову своего предшественника. В «Людмиле» несколько раз повторяется восклицание «Чу!». Оно передает волшебную атмосферу, ожидание чего-то чудесного и страшного, лирическое напряжение поэта. (Позже «Чу» даже станет игровым именем одного из арзамасцев.) Но для Катенина это слишком «воздушное», слишком невесомое, в прямом смысле бескорневое слово. Оно никак не может его устроить. И потому Катенин добавляет всего один звук, одну букву – и полностью меняет природу знаменитого балладного восклицания:

«Чур» – это не просто эмоциональное восклицание, не междометие. Это слово напоминает о славянском заклинании «Чур меня!». (То есть «пращур, спаси меня от напасти темных сил».) На место слова с размытым значением ставится слово с очень конкретным национально-историческим содержанием.

Но, может быть, главным пунктом стихотворного спора между Катениным и Жуковским является финальное описание духов, сгрудившихся вокруг героев баллады? Вот как описывает этих духов Жуковский:

Невозможно сказать с полной определенностью, какие это духи – злобные или добрые, от ада они или от рая. Хор их скорее светел; звукопись, которая сопровождает рассказ о них, скорее легкая, ускользающая («ш», «х», «с»), чем пугающая и опасная. Эти «поющие» голоса похожи на хор из античной трагедии, который объявляет волю богов, напоминает о неумолимом роке, о всесилии той самой судьбы, которая раз и навсегда станет главной и единственной темой русской баллады.

А что же Катенин? Он хочет встревожить читателя, как следует напугать его. И потому никаких «воздушных миров» в его «Ольге» нет и быть не может. Больше того, описывая страшных «спутников» своей героини, он впервые в русской поэзии употребляет грубое слово «сволочь», которое в XIX веке означало «сброд»:

Но вот что интересно. Катенин твердо рассчитывал на то, что в русской поэзии навсегда останется только одно переложение Бюргеровой «Леноры». Естественно, его, Катенина, а значит, и русский романтизм примет те формы, нарядится в те одежды, которые предложат поэты катенинской школы. Формы, напрямую связанные с чисто национальными традициями, полные народного колорита, чуть «заземленные» (но не приземленные!). Тогда русский романтизм станет настоящим продолжением «бури и натиска», сумеет выразить кипение страстей, обострит все романтические конфликты до трагического предела. А путь, который предлагал русскому романтизму Жуковский, зайдет в тупик.

Но вышло иначе. В большой русской поэзии остались обе баллады – и Катенина, и Жуковского. Страшноватая энергия одного и зачарованная музыка другого звучат с одинаковой силой. Просто на разный лад. И грозный всадник из баллады Катенина, окруженный тьмой «сволочи летучей», и ночной жених из баллады Жуковского, овеянный «светлым хором» невидимых духов, несутся не врозь, а параллельно один другому…

Запомни литературоведческие термины

Архаисты; баллада; «буря и натиск»; гекзаметр; звукопись; идиллия; картина мира; лирика; лирический герой; мотив; образ автора; пейзажная лирика; романтическое двоемирие; тема; хорей; элегия; эпитет; эпос.

Вопросы и задания

1. Что такое жанр баллады?

2. Как вы понимаете принцип романтического двоемирия?

3. О чем спорили между собой члены литературных обществ «Арзамас» и «Беседа любителей русского слова»?

4. Почему распался «Арзамас»?

5. Кто такой «лирический герой»? Чем он отличается от «образа автора»?

6. Каковы основные художественные идеи поэзии В. А. Жуковского?

7. Прочитайте стихотворение «Певец во стане русских воинов». Найдите в разных строфах стилистические признаки оды, баллады, элегии.

8. Вспомните «Песнь о вещем Олеге» А. С. Пушкина. Теперь, когда вы знаете о том, как возник и как развивался жанр баллады в русской поэзии, найдите признаки этого жанра в пушкинском стихотворении. Как вы думаете, чей опыт создания баллады Пушкину оказался ближе – Жуковского или Катенина? Постарайтесь обосновать свой ответ цитатами.

9. Прочитайте стихотворение Пушкина «Когда за городом задумчив я брожу…». Найдите в этом вершинном – не только для Пушкина, но и для всей русской лирики XIX века – стихотворении переклички с «Сельским кладбищем» Жуковского.

10. Выучите отрывок из стихотворения «Невыразимое» (со слов «Что видимо очам…» и до конца). Подумайте, почему Жуковский выделил некоторые слова и словосочетания курсивом.

Вопросы и задания повышенной сложности

1. Почему в русской литературе первой половины XIX века заметную роль играли переводы из европейской словесности? Почему Жуковский, который считается первым русским романтиком, выбрал для своих переложений прежде всего поэтов-предромантиков? Как это было связано с особым характером русского романтизма?

2. Сравните строку «Прах сердца нежного, умевшего любить…», адресованную крестьянину, со словами матери бедной Лизы: «И крестьянки любить умеют». А строку «Сражаться с бурей бед, фортуну побеждать» – с ключевыми образами державинского «Снигиря»: «…Спать на соломе, бдеть до зари; / Тысячи воинств, стен и затворов, / С горстью россиян всё побеждать?» Какую художественную и смысловую задачу решает Жуковский, используя карамзинские образы и мотивы державинского стихотворения?

3. Перечитайте 4-е явление действия 1-го комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», которую вы изучили в предыдущем классе. Проанализируйте рассказ Софии о «сне», который будто бы привиделся ей: «…Для довершенья чуда / Раскрылся пол – и вы оттуда, / Бледны, как смерть, и дыбом волоса! / Тут с громом распахнули двери / Какие-то не люди и не звери, / Нас врознь – и мучили сидевшего со мной…» Как вы думаете, почему этот смешной «сон» так похож на баллады Жуковского, одну из которых («Светлана») тут же невольно цитирует Фамусов: «Где чудеса, там мало складу»? И для чего этот балладный сюжет облечен в привычную форму басни? Чтобы ответить на эти вопросы, ознакомьтесь со статьей «Пародия», помещенной в Кратком словаре литературоведческих терминов.

4. Прочитайте элегию «Славянка», свяжите тему поэтического гения с мотивом романтического двоемирия. Позволяет ли поэзия, с точки зрения Жуковского, преодолеть это двоемирие? Подтвердите свои мысли цитатами.

Задание для письменной творческой работы

Напишите работу «Сравнительный анализ баллад Жуковского «Людмила» и «Светлана». В начале своей работы выделите общее для обеих баллад и только потом приступайте к анализу различий. Подумайте, за что наказана Людмила. Почему в Светланином сне ход событий развертывается в обратном направлении (сначала церковь с отпеванием, потом избушка с гробом)?

Темы сочинений и рефератов

1. Жуковский – первый русский романтик.

2. Литературные споры в России начала XIX века: общества «Беседа любителей русского слова» и «Арзамас».

3. Жанр баллады в творчестве Жуковского.

4. Жанр элегии в творчестве Жуковского.

5. «Жизнь и поэзия – одно»: лирика Василия Жуковского.

6. Баллада В. А. Жуковского «Светлана»: романтическая картина мира.

Рекомендуемая литература

• Арзамас: Сборник в 2 кн. / Под общей ред. В. Э. Вацурои А. Л. Осповата. М., 1994.

В книге собраны воспоминания современников, письма, произведения арзамасцев и остроумные арзамасские «протоколы».

• Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. Саратов, 1946. Книга переиздана под названием: Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики: Очерки по истории русского реализма. Ч. 1. М., 1995.

Обратите особое внимание на те страницы, где анализируется стихотворение Жуковского «Невыразимое».

• Немзер А. С. «Сии чудесные виденья…»: Время и баллады В. А. Жуковского // Зорин А. Л., Немзер А. С, Зубков H. Н. «Свой подвиг свершив». М., 1987.

Автор объясняет, почему и противники, и сторонники Жуковского «несерьезно» относились к балладе, рассказывает, каким образом русские поэты следующих поколений творчески взаимодействовали с Жуковским.

• Семенко И. М. Поэты пушкинской поры: Батюшков, Жуковский, Денис Давыдов, Вяземский, Кюхельбекер, Языков, Баратынский. М., 1970.

Знакомство с исследованиями, посвященными первому русскому романтику, лучше всего начинать именно с очерка И. И. Семенко.

• Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1975. Более подробное монографическое обобщение идей и наблюдений, которые содержатся в очерке.

• Цветаева М. И. Два «Лесных царя» // Цветаева М. И. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1984 и в др. изданиях.

Замечательная русская поэтесса XX века Марина Ивановна Цветаева сравнила балладу Жуковского с ее немецким источником, балладой И. В. Гёте «Лесной царь».

• Эолова арфа: Антология баллады / Сост., предисл., коммент. А. А. Гугнина. М., 1989.

Собранные в книге произведения иллюстрируют тысячелетнюю историю одного из самых ярких поэтических жанров. В сборнике также представлен большой теоретический материал – размышления о балладе поэтов и критиков.