Читать книгу Живая Литература. Произведения из лонг-листа премии. Сезон 2011-2012 - Коллектив авторов - Страница 5

В декабре, – говорят, – в декабре,

На заре, – отвечаю, – на зорьке,

На амбаре, на досках, на корке

Крови спекшейся, и на коре…

По реке, – говорят, – по воде,

На плотах, – отвечаю, – на веслах,

Елях спиленных, срубленных соснах,

Душах стылых, постылой беде.

А стихи, – говорят, – а слова,

В мерзлоту, – отвечаю, – в туманы,

И летят журавлей караваны,

И ахейская льется листва.

Времена, времена, – говорят,

В пустоту, – отвечаю, – в беспамять,

На Дунае, на Волге, на Каме,

И кивают. И молча стоят.

Стремнина, череда островов,

Камень, покрытый лесом,

Базальтовый мур, под собственным весом

Расслоившийся среди рек и ветров.

Здесь бы и жить, ловить рыбу,

Ходить на моторке, кормить чаек,

Мимо плывущий паром встречая,

Думать о том, что и мы могли бы

С нашего острова с женой перебраться

На материк, где твёрже почва,

А здесь только раз в месяц почта

И не с кем, кроме травы, общаться.

Хотя по ночам маяк мигает,

Ухнет филин, со сна, должно быть,

Со лба стирая сажу и копоть,

Сидим у костра, у мира с края.

И что нам чужая жизнь двойная,

Где нет тишины, воды, листьев,

Чайка над нами с утра зависнет,

Небо, что колыбель, качая.

Взять, уехать бы в никуда,

Где холмы и реки составляют одну линию,

Где слово «вода» и есть вода

Глубокая, синяя.

Там деревья дольше живут, чем мы,

А трава выше бегущей собаки,

И не хватит белка, белил, сурьмы,

Чтоб замазать перепады, где взлёты и буераки.

Дорогие озёра, стойбища сна!

Сосны, лёгкие, как птенцы

цапли, вспыхивающей, что блесна.

Золотых колосьев венцы.

Старой мельницы круговорот,

Ряска двигающихся болот,

В глубине сырой поворот,

Взмах, прощающий от ворот.

Что ж, прощай и ты, человечий костяк,

Привечай нас, сырой песок.

Дом для тёплой жилки – висок,

Гроб, где крови поток обмяк.

Тосканской зыбкости верблюжья

колыбель,

Растаивающая прядь.

Чем ближе смерть, прозрачнее

свирель,

Жирнее почвы пядь.

И эти кипарисы, и гора,

и удлиненный жест

Армады среди моря, и жара:

овечьих мест

Средь одуванчиков, левкоя, резеды,

Среди сгорающих олив.

Губам потрескавшимся б

горсточку воды.

Свод ночью так высок

(чуть вздрогнет под рукой)

и молчалив.

Как качаются льды

На волне, над волной,

Среди черной воды

Под луной золотой.

Белых чаек прибой

(Желтых зданий тюрьма,

На Неве, над Невой

Умирает зима), —

Как безжалостны их

Шепот, гомон, – и плач

Петропавловских игл,

И судачь не судачь

(Если сходит с ума

без нее этот град), —

обветшала сума

четверть века назад,

Остаются огни

Над рекой, над судьбой,

И мерцают они

Как прибой, как отбой.

Он умер от инфаркта.

Хрустального певца

Позолотилась карта

В преддверии конца.

Как малые побеги

Однажды написал.

Пахучий храм телеги,

Небесный сеновал.

Душа-жалейка плачет,

Как чайка на песке,

То, бедная, судачит,

То голосит в тоске.

Молчит душа-гречанка,

Мигает ей звезда.

Уходят с полустанка

На небо поезда.

10.04.02

Сиплый пар, петербургская хлябь

И воздушная сфера вокзала.

По Неве предрассветная рябь,

Как предсмертная поступь портала.

Чудный город, родной и сквозной,

Отраженья воды и гранита,

В жёлтых окнах над чёрной рекой

Облаков серебристая свита.

И когда паровозный гудок

Вдруг вплетается в траурный полдень,

Будто поезд ушёл на восток,

А на западе время не помнят,

Умолкает шарманка, ларец

Открывается, полн лепестками.

На ступеньках расцветший венец

Перед дверью, закрытой не нами.

19.06.02

За окном моим куст сирени,

А поётся всё тяжелей,

И кузнечик сверчит без лени

О судьбе моей.

Улетели недавно птицы.

В ожидании холодов

Листьям падающим снится

Воскрешенье плодов.

Расцветай же, бутон пятипалый,

Возвращайтесь, птицы, домой.

За друзей ушедших, усталых,

Пропоёте вы упокой.

Щебетанье, щелчки и пенье,

Стрекотание кузнеца,

Увяданье цветов сирени —

Это всё отголоски Творца.

И другого пути не бывает,

И пейзаж-то один, и день.

Увядает, себя убивает,

И опять расцветает сирень.

Сирень расцветает в неспешном саду,

Трепещут слова, словно рябь на пруду,

И ветер кудрявый, касаясь осоки,

Легко замирает на ноте высокой.

О чём этот ветер и листьевшептанье?

Тут камни живые и мертвая тайна.

О вечной любви, о внезапной разлуке,

О чёрной земле, замирающей в муке?

О птицах парящих, о лилии влажной,

О том что мгновенно, нетленно, неважно?

О иве, склонившей седое обличье,

О мире подземном, о возгласах птичьих?

О лёгкой слезе, задрожавшей на розе,

Поэзии тихой, умолкнувшей прозе?

В белом домике вдруг загорается свет,

Красный круг говорит: «Он тут».

И выходит спасатель, в жилет одет,

И к нему мертвеца несут.

Заплелись в волосах мертвеца рачки,

И моллюски в устах его,

И белесой коркой покрыты зрачки —

Льдом средь дантовых берегов.

В чёрном старом саду стоит тишина,

Кипарисы-солдаты молчат.

«Он спасет или нет?» – бормочет волна,

И летучие мыши кричат.

И берет спасатель ладонь свою,

И прикладывает к груди,

И трещат цикады, сверчки поют:

«Все мы грешны, суди не суди,

Но поем и знаем – таков улов,

Потому как назначено так.

Почему ж человек к смерти готов,

Умирать человек мастак?»

И павлины гундосят свое во тьме,

И стаканы у пьяниц звенят,

И тяжелые волны по спинам камней,

Как щенки, доползают до пят.

И Спасатель плачет над мертвецом,

И маяк, как архангела свет,

Наклоняясь огромным чистым лицом

Утверждает, что смерти нет.

И летит в темноту спасательный круг,

И мертвец открывает глаза,

И огромное море светится вдруг,

Словно золото и бирюза.