Читать книгу Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург - Группа авторов - Страница 3

…Я ехал на свою квартиру по пыльно-зеленым улицам Конотопа, и странные мысли бродили в моей голове. Впрочем, возможно, они бродили вовсе не в моей голове, а где-нибудь в другом месте – уж настолько эти мысли были странные – но я их слышал и потому полагал, что они бродят именно в голове. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я выхватил саблю из ножен и принялся охотиться за шмелями. Занятие это не из простых: ведь это только кажется, что шмели неповоротливы и медлительны. А попробуй-ка, едучи верхом, достать клинком кружащего в переливах ветра шмеля! Да еще так, чтобы не зацепить саблей уши коня! Но даже и это требующее большой сосредоточенности занятие не истребило странные мысли. Из чего соткан мир, и как удивительно в нем все переплетено, и кто соткал и переплел все эти дивные нити? Возможно, это всего лишь череда фактов и событий, но отчего ликующей и все понимающей струной поет мое сердце? Кто научил его этой песне?

Верно заметил Овидий: «Властно играют в делах человеческих тайные силы».

Всего час назад кузнечиха Ганна вовсе не знала о моем существовании, но уже завтра, быть может, покорно понесет от меня новую жизнь, даже целую череду новых жизней и судеб. Может, теперь у меня между ног на седле – упорный крестьянин, отважный воин грядущего или великий правитель. Кабы мог этот властитель будущего обратить свой взгляд в свой сегодняшний день, так непременно оградил бы меня немедленно целым отрядом отборных солдат, которые бережно понесли бы меня на руках во избежание какой-нибудь роковой для будущего властителя случайности.

Или же завтра утром суровая кузнечиха вырвет мой уд, оборвет нити тысяч грядущих жизней, которые сейчас затаились у меня между ног и греются о теплое седло. Как знать?

Или вот теперь… Удар моей сабли настиг шмеля. Могли ли златоустовские мастера, со всей своей сноровкой и умением изготавливавшие эту саблю во славу Отечества, предполагать, что добычей ее станет не супостат России, а простой шмель? Я живо представил убеленного сединами златоустовского мастера-оружейника, которому от дедов еще достались секреты мастерства. Мог ли этот оружейник помыслить, что столь напряженно трудится он над этой саблей только для того, чтобы я загубил ею шмеля?

Конечно, возможно, что в будущем я порублю этой саблей немало супостатов, а значит, не напрасно трудился златоустовский мастер, не напрасно перенимал секреты мастерства и был не раз биваем взыскательным своим учителем. И возможно, не напрасно трудились, чахли и гибли рудокопы, добывавшие в шахтах железную руду для моего клинка. А ямщики… И в пургу, и в мороз везли они на казенных подводах в арсенал эту саблю и сабли моих товарищей. Мерзли, мерли ямщики, но доставили… Немыслимо представить, столько людей старались, чтобы этот клинок попал мне в руки и я рубил и колол им врагов… Что ж, возможно, я еще оправдаю труды всех этих людей. Но вовсе не обязательно это случится. Ведь говорят же – если гусар дожил до тридцати лет, он не гусар. А мои тридцать уже не за горами, но я этой саблей не отобрал еще ничьей жизни. Только вот шмелиную. На дуэли, правда, было один раз… Но мы не фехтовали, а сразу стали стреляться. Зачем стрелялись? Из-за пустяка… Глупые головы…

Или вот еще одно странное обстоятельство. До прибытия эскадрона в Конотопе была для меня квартирмейстерами приготовлена квартира у купца Селиверстова. По прибытии в город я, разумеется, на эту квартиру немедленно и отправился. И надо же было такому случиться, что по пути я увидел трактир. Казалось бы – ну, увидел и увидел. Мало ли чего занимательного можно увидеть по дороге. Так нет же – я решил, что на свою квартиру я всегда успею, а вот пообедать и выпить нужно немедленно. Я вошел в трактир, а когда вышел, то сил взобраться в седло уже не имел. Вместо того чтобы поехать-таки к купцу Селиверстову, я улегся отдохнуть в телегу, стоявшую у крыльца. Хозяйкой телеги оказалась краснощекая местная молодка Авдотья, которая и привезла меня спящего на свой двор. Так я и поселился у нее, а не у купца Селиверстова, где уже все было приготовлено для квартиранта-гусара. Такова уж, видно, была планида судьбы. Да – властно играют в делах человеческих тайные силы…

…А вот за плетнем большой деревянный дом, в котором я квартировал у Авдотьи. Моей хозяйке было лет двадцать, и жила она в этом доме уже второй год одна – мужа ее и детей взяла холера. Авдотья держала коз и готовила из козьего молока довольно вкусный сыр. Другие блюда ей плохо удавались, но я, впрочем, не корил ее за это – ведь у каждого есть недостатки. Более того, странно было бы, если б моя Авдотья обучалась поварскому искусству в расчете только на то, что когда-нибудь проезжему гусару вздумается уснуть пьяным в ее телеге, а потом жить с ее владелицей.

– Ну, здравствуй, моя милая Донюшка!

* * *

Всю ночь Авдотья прилагала всевозможные усилия, чтобы истощить к утру мой любовный пыл, дабы я по естественной причине отказался от похода на кузнечиху. Когда же Авдотья убедилась, что бодрость моя неиссякаема и проще уложить на бок ваньку-встаньку, расплакалась и стала упрашивать меня не ехать на поединок с Ганной.

Я объяснил, что на карту поставлена не только моя честь, но, возможно, и честь всего нашего эскадрона, и мои товарищи станут презирать меня, коли я откажусь в последнюю минуту от схватки с кузнечихой.

– Да ведь тебе самому хочется кузнечихи! – горько воскликнула Авдотья. – Не только в чести окаянной дело!

– Пожалуй, – ответил я.

– Так зачем же тебе Ганна, коль я есть у тебя? Ну, разве я плохая? Скажи!

Я на минуту задумался, а потом сказал:

– Милая, мне очень нравится козий сыр, который ты так искусно готовишь! Однако ж, если я буду есть только один твой сыр, то он мне очень скоро надоест. Блюда надо разнообразить.

– Да ведь грех это, – утирая слезы, молвила Авдотья, – большой грех.

– Не согрешишь – не покаешься, – подняв перст, изрек я. – Или, как говорили латинские гусары: рeccando promeremur.

На том наш разговор и закончился.