Читать книгу Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург - Группа авторов - Страница 8

– Ну, ты и молодец! – воскликнул интендант Горнов, едва мы вышли с ним на крыльцо. – Надо же, как ты срезал этого маменькиного сынка! Ха-ха-ха! Вот уж молодец так молодец!

Говоря это, Горнов суетился вокруг меня, как кобель возле сучки. Казалось, дай ему волю, лизнет меня в щеку.

Я холодно посмотрел на интенданта. Тот кашлянул в кулак и отошел на шаг.

– Ну да Бог с ним, с этим сосунком! У меня к тебе дело!

Тут он без лишних слов объявил, что в меня влюблена местная помещица Лариса Ивановна Цыбульская и что он, Горнов, обещал познакомить ее со мной.

– Как же она в меня влюблена, коль мы даже с ней незнакомы? – спросил я.

В ответ на это Горнов сказал, что она видела меня гарцующего на коне по улице, и этого ей было вполне довольно, чтобы сразу в меня влюбиться. Я молча смотрел на Горнова, и тогда он, потерев нос, стал путано рассказывать про каких-то театралов в Житомире, которые намерены ставить некую романтическую пьесу о любви призрака из подземелий тамошнего замка к молодой селянке.

– Да при чем же тут пьеса? – удивился я.

– Так они… Эти театралы… Хотят поставить пьесу о… – Горнов конфузливо кашлянул в кулак. – О… твоем поединке с кузнечихой… Ну да, кто-то уж сочинил такую пьесу… Кто именно сочинил, не знаю, но она вовсю ходит по рукам. Вот и к помещице попала… Кажется, пьеса будет в трех актах. Сначала о жизни селянки, то есть кузнечихи… Как она, так сказать, произрастала и мужала… О набегах разбойных ватаг… О детских и юношеских ее годах… Во втором акте действие уже разворачивается в подземелье сгоревшего замка в Житомире, где обитает призрак гусара.

– Призрак гусара?

– Ну да, гусара, который своей похотливостью наводит ужас на всех молодых обитательниц Житомира… А в третьем акте этот призрак вступает в любовную баталию с кузнечихою. И побеждает неодолимую бабу…

– Что за вздор ты несешь? – воскликнул я, раздосадованный тем, что кто-то уже сочинил пьесу с намеком на меня.

Горнов залепетал, что пьеса действительно вздорная, но произвела сильнейшее впечатление на помещицу, которая является пылкой поклонницей Мельпомены. А уж когда она увидела меня, гарцующего по улице, и узнала, что именно я и являюсь прообразом главного героя пьесы, то чуть ли не упала перед ним, Горновым, на колени и умоляла зазвать меня к ней в гости.

– Как кошка в тебя влюблена! – воскликнул Горнов. – Уж поверь мне на слово – совершенно голову потеряла!

– А хороша ли она?

– Просто великолепна! – так и замахал руками интендант. – Лучше не бывает! Само совершенство! Вдова! Не стара еще! Лет двадцать пять, не более… Живет в пяти верстах от города. Уж так умоляла меня познакомить с тобой! Я обещал!

– Да как же ты за меня можешь обещать?! – с негодованием удивился я.

– Да неужели же ты можешь отказать даме в знакомстве?! Просто не могу поверить! Тем более столь возвышенно и пылко в тебя влюбленной? Ну, поехали? Она уж ждет нас. Я обещал, что к ужину будем. – При этих словах интендант заботливой рукой стряхнул с моего локтя божью коровку.

Разумеется, предложение Горнова меня заинтересовало: хороша собой, влюблена в меня, как кошка. Отчего ж не наведаться к такой в гости?

Мы вернулись в комнаты. Мне не хотелось уезжать сразу, дабы поручик Тонкоруков не подумал, что я струсил. Мы выпили еще шампанского, я рассказал веселый анекдотец и лишь затем начал откланиваться. Когда я поцеловал ручку Елены Николаевны, вновь почувствовал несравненный аромат одуванчиков. Меня точно прошиб озноб, точно упал я в эти цветущие желтые одуванчики и не могу подняться.

– За сим… За сим позвольте откланяться, – молвил я чужим голосом – язык мой словно прилип к нёбу.

– Надеюсь, что вы окажете нам честь и… Мы будем иметь удовольствие видеть вас вновь… – тихим голосом сказала Елена Николаевна.

На каменных ногах я подошел к двери и оглянулся. Мы вновь встретились глазами с Еленой Николаевной, и я увидел, как ее щеки разом вспыхнули, словно нас связала магнетическая нить.

* * *

…Мы сели на коней; Горнов без умолку болтал, а я терзался всевозможными думами о Елене Николаевне. Ах, до чего же она была хороша! Исходивший от нее аромат желтых одуванчиков совершенно одурманил меня. Я чувствовал его и в проносящемся ветре, и даже грива моего коня, казалось, пахла теперь этими цветами. А когда, желая подкрепиться, мы заглянули в попавшийся на дороге трактир и стали закусывать водку холодной телятиной, мне почудилось, что и водка, и телятина пахнут одуванчиками. Я с удивлением обнюхал свои пальцы и совершенно явственно почуял запах проклятых цветов.

– Что за черт! – воскликнул я, вытирая руки. – Просто наваждение какое-то!

– Что, телятина плоха? – испуганно спросил Горнов и стал обнюхивать свою тарелку.

– Да хороша, хороша телятина, – сказал я и в сердцах отмел тарелку в сторону. – Поехали уже к твоей помещице!

Когда мы выходили из трактира, навстречу попалась молодка. Она шлепала босыми ногами по нагретым солнцем половицам крыльца, поспешая в трактир, где она прибиралась. И когда она проходила рядом, и от нее я внезапно почувствовал этот запах цветущих одуванчиков.

Словно обезумев, я схватил молодку.

– Что ты, барин, что ты! – испуганно залепетала она, тщетно пытаясь вырваться.

– Не время, не время! – отчаянно закричал Горнов.

Он оторвал меня от молодицы, и мы поскакали к помещице. По дороге Горнов вновь живописал мне ее прелести, и я, к своему удивлению, обнаружил, что по мере приближения к поместью образ Елены Николаевны, столь меня очаровавшей, стал мало-помалу меняться, приобретая черты неизвестной мне пока Ларисы Ивановны Цыбульской. Так русые волосы Елены Николаевны стали темнеть и завиваться, а на запястье милой ее ручки появился массивный золотой браслет с красными гранатами. Более того, и сама ее ручка, и пальчики ее, такие тонкие и нежные, стали словно наливаться жирком. Впрочем, этот жирок ни ручку, ни пальчики не портил, а даже придавал им некую пикантность. Ту самую пикантность, которая есть уже в немолодых, мно-о-ого чего повидавших женщинах.

Вот только этот запах желтых одуванчиков… От него, казалось, не было избавления….