Читать книгу Слёзы Иссинир - - Страница 7

Идрис очнулся с туманом в голове возле распахнутого настежь окна, слегка дезориентированный в пространстве. Разноцветные витражные стекла переливались в свете народившейся луны. Белый шрам новорожденного месяца рассекал гладкое лицо предрассветного неба.

Идрис поднялся и удивленно огляделся. Состояния дезориентации посещало его нечасто. Удивлялся же граф Рангвальд еще реже, чем испытывал подобные ощущения.

Он находился в самой верхней комнате Лунной Башни, куда любил приходить подумать в тишине, наблюдая за плывущей по небосводу луной. Она казалась далеким призрачным кораблем, бороздящим темные воды. Эта привычка была напоминанием о далеком детстве, когда месяц представлялся ему лодкой богини Мунарин из сказок. В этой башне тоже имелся гобелен с изображением тонкой лодки в виде полумесяца со вздернутым загнутым носом, с которого свисал круглый фонарик. На корме стояла прекрасная женщина в белых одеждах, расшитых серебряными нитями и украшенных переливающимися, словно звезды, камнями.

Идрис помнил, что поднялся сюда с целью подумать о том, что происходило в его замке в последнее время. Селения Де-Маир доставляла слишком много неприятностей с самого своего появления. Будь его воля, она бы никогда не переступила границ его владений. Но обычная с виду смертная девчонка была отмечена Оком Иш’тары, чего Идрис не мог проигнорировать, однако он совершенно не понимал, на что направлена высшая воля – смерть или жизнь.

Наблюдая за девчонкой со стороны, он пытался разглядеть в ней то, ради чего она была отмечена, но не понимал этого даже после того, как она начала странно себя вести. Пару раз он столкнулся с ней в коридоре посреди ночи. Стеклянными глазами Селения как будто смотрела сквозь него, напоминая ожившую куклу, а затем выдавала странные фразы, смысл которых Идрису был непонятен. Теперь она начала увечить себя, чтобы нарисовать кровавые знамения на стекле. Если бы не знак богини, граф решил бы, что Селения обычная сумасшедшая. И лучше бы так оно и оказалось, думал теперь Идрис. Услышав от девчонки про шепот со стороны озера, он сильно пожалел, что она не психически больная, в тот же миг. Если подозрения Идриса насчет нее подтвердятся, будет лучше принести ее в жертву миру, чтобы он снова не захлебнулся в крови. Возможно, именно об это жертве и говорили мертвые.

Одного взгляда на ночное небо, дальний краешек которого слегка размылся первыми проблесками рассвета, хватило, чтобы понять, сколько граф Рангвальд пролежал без сознания на полу башни. Попытавшись вспомнить, что предшествовало потере сознания, Идрис наткнулся лишь на туман. Словно он просто заснул и проснулся. Оглядевшись, как будто комната могла дать ответы на его вопросы, Идрис уперся взглядом в гобелен с плывущей на лодке богиней. Рядом с ней висел гобелен с изображением последней хозяйки этой башни – жрицы Мунарин. Серебристо-серые глаза молодой женщины, словно живые следили за графом замка Ардскол. Длинные платиновые волосы, вышитые серебряными нитями, создавали иллюзию движения от скользящего по ним лунного света. Она взирала на Идриса в ожидании его действий, как будто говоря своим взглядом «Ну что ты решил?».

Граф продолжал смотреть на изображение жрицы, словно бы пытался в ее сверкающих глазах найти ответы. Но женщина взирала на него молча и величественно, словно мудрец на своего ученика, ожидающий, когда тот сам найдет верное решение заданной ему загадки.

Знак призыва на его руке потеплел, перетягивая все внимание на себя. В мыслях возник образ Малой Гостиной.

Еще раз взглянув на гобелен Мунарин, Идрис поспешил покинуть Лунную Башню, направившись в северное крыло замка.

Вид у собравшихся был мрачный, даже всегда веселый Идвал выглядел растерянным и озадаченным. Тамаш сидел в кресле и задумчиво смотрел в окно. Его как будто вообще ничего не волновало. Милифтина стояла чуть в стороне и на первый взгляд выглядела спокойной, но стоило обратить внимание на скрещенные на груди руки, чересчур прямую спину и отведенную в сторону голову, и становилось понятно, насколько сильно она напряжена.

Едва Идрис вошел, и атмосфера в Малой Гостиной из просто гнетущей превратилась в напряженную. Даже воздух натянулся упругой прозрачной пеленой.

– У вас такой вид, как будто ведьма к нам в гости собралась, – оглядев семью, констатировал граф Рангвальд. От его слов всех передернуло, как ветки деревьев от резкого порыва ветра.

– Не поминай лик зла, а то и правда заявится, – пробурчала Анабэль и серьезно посмотрела на брата. – Тамаш, Милифтина, расскажите ему.

Милифтина оставалась неподвижной статуей. Даже когда виконтесса позвала ее по имени, она не шевельнулась. И лишь спустя несколько затянувшихся мгновений, она резко повернулась и посмотрела Идрису в лицо спокойным взглядом человека, давно смирившегося с вынесенным ему смертным приговором.

– Мы нашли твою невесту в парке. Она лежала в пруду возле источника, – отчеканила Милифтина, продолжая прямо смотреть на графа. Какая-то напряженная до предела тонкая нить надежды внутри Идриса резко оборвалась, но внешне он остался бесстрастен, как и всегда.

– Как она там оказалась? – спросил граф.

– Я не знаю, – честно ответила Милифтина. – Я увела ее в Стеклянную Башню, обработала ее руки и перевязала. Начала давать ей снотворное, а эта идиотка кинула в меня кружку с горячей настойкой, и начала убегать. Когда я ее догнала, то…

– То? – поторопил ее Идрис, вскинув одну бровь.

– То немного перегнула, – призналась Милифтина, но раскаяние так и не прозвучало в ее голосе. – Она вывела меня из себя. Прости.

– Милифтина не виновата. Эта девчонка кого угодно выведет из себя, – вступилась Анабэль. – Я тебе говорила, что это плохая идея. Миф не служанка. И несмотря на ее выдержку….

– Она должна была присматривать за Селенией, – закончил за сестру Идрис, оборвав ее речь. – И тем не менее, ладно. Сейчас не об этом. Что было дальше?

– Дальше вся галерея задрожала от какого-то гула. И я просто потеряла сознание. А когда проснулась, девчонки уже не было, поэтому я послала сигнал Тамашу. Он один всегда знает, кто где находится, – закончила Милифтина.

– Да, и это самое странное. Я отключился прямо в саду, когда проверял защитные контуры. Очнулся от того, что знак призыва раскалился от пылкого желания Миф меня лицезреть, – подтвердил Тамаш и, поймав, уничтожающий взгляд последней, ответил ей ехидной улыбкой. По лицу самой Милифтины было видно, как сильно она хотела ему сказать о желании видеть его в самой глубокой и темной могиле вместе с Идвалом, но ссориться с Тамашем перед Идрисом, не собиралась, зная, что и так напортачила.

– Дальше, – потребовал Идрис, пройдясь вдоль дивана, на котором восседал Тамаш. Он наблюдал как медленно разгорается красно-золотой пожар рассвета, разбрызгивая снопы искр, прожигающих темное полотно теней, как тлеет край ночного неба, плавясь словно краска в языках пламени, и оставляя после себя обнаженную светло-голубую синеву.

– А дальше я обнаружил твою невестушку у источника, обнаженной и мокрой. Следом прибежала наша любительница ролевых игр в одежде служанки и скрутила девчонку, которая пыталась брыкаться, совершенно нас не узнавала и не помнила, где она находится. Узнав, что она твоя невеста, нежная натура упала в обморок, и мы отнесли ее в замок.

Милифтина заскрипела зубами и сжала руки в кулаки, но не сдвинулась с места, даже в сторону ехидного юноши не повернулась, сочтя это ниже своего достоинства.

– Я перенесла все, нарисованное на окне и подоконнике на бумагу, как ты и просил. Убедилась, что комнату привели в порядок, и собиралась уже наведаться в библиотеку, и… больше ничего не помню. Очнулась в той же комнате на полу уже перед рассветом.

– Я так понимаю, все отключились? – Идрис слегка повернулся, взглянув на Идвала, который все это время молчал.

– Я тоже отключился, – трагично объявил он, словно бы играл постановку в театре. – Прямо на кухне.

– Кто бы сомневался, что ты опять жрал, – вклинилась Анабэль.

– Мой организм требует много пищи для поддержания физической формы! – не растерявшись, парировал Идвал. – Бутерброд из трех видов мяса… даже укусить не успел. Проснулся, а он рассыпался по полу…. Но я его все равно съел. Чего добру пропадать?

– Ты отвратителен, – фыркнула Анабэль.

На это замечание Идвал ответить не успел, хотя весь его вид говорил о том, что ему очень хотелось.

– Во сколько это все случилось? – задал вопрос Идрис.

На несколько секунд в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь нестройной симфонией дыхания собравшихся обитателей замка Ардскол.

– Около полуночи, – первой ответила Милифтина. Она увела подопечную из комнаты, когда на часах была четверть двенадцатого. Около получаса ушло на обработку и перевязку рук.

– Честно говоря, я не смотрела на часы. Но думаю так же, – отозвалась Анабэль.

Идвал за временем не следил, поэтому промолчал, чтобы не провоцировать виконтессу на очередную порцию сарказма.

– Странно, – прошептал Идрис, выслушав рассказ всех собравшихся. – Новолуние. Полночь.

– Еще кое-что, – вдруг заговорила Милифтина, разорвав растянувшуюся тонкой пеленой тишину. – В галерее, когда я ее поймала, она назвала нас Черным Оком.

Идрис повернулся и впервые за весь разговор открыто проявил удивление.

– Вот как? – встревожился граф Рангвальд после недолгого молчания. – Как интересно. Мы приложили столько сил и времени, чтобы это название больше нигде не всплыло. Как она о нем узнала? В любом случае, мне нужно с ней поговорить.

– Не выйдет, – качнула головой Анабэль. – Милифтина дала ей двойную дозу снотворного. Хорошо, если она к вечеру проснется.

– Значит, подожду до вечера, – решил для себя Идрис.

– Пока я нес ее до замка, она постоянно бормотала что-то про Кровавого Бога.

– Кровавого Бога? – шепотом переспросила Анабэль, встревоженно посмотрев на брата.

– Она просто начиталась страшных сказок и бредит, – отмахнулся Тамаш. – Я счел нужным сообщить, о чем она болтает.

Идрис кивнул, но больше ничего не сказал, давая понять, что собрание окончено.

– Можно тебя на минутку? – остановила брата Анабэль и дождалась пока все остальные покинут гостиную. Идрис вопросительно взглянул на сестру.

– Я не знаю, что ты там решил насчет этой девочки, но я больше не хочу так с ней поступать. Она этого не заслужила. Я не понимаю, что происходит, но эти издевательства мне опротивели. Пусть от человечности я далека, но монстром себя чувствовать не хочу.

– Откуда в тебе вдруг проснулось сочувствие? – усмехнулся Идрис, но издевки в его вопросе не прозвучало, поэтому Анабэль заметно расслабилась, опустив до того напряженные плечи.

– Она простая девочка, которую ты вырвал из привычной жизни. И ты сам виноват, что она пытается отсюда сбежать. Ты ничего никому не объяснил, и если мы теряемся в догадках, то она, наверное, в ужасе. Своими поступками мы довели ее до грани безумия. Это неправильно. Мы не должны так поступать. Куда гуманнее было бы тогда ее убить. Идрис, я знаю тебя, ты всегда был справедлив, – голос Анабэль был тверд, когда она высказывала брату свое мнение. Она вспомнила, как успокаивала Селению в зале с портретами. От ее взгляда даже сердце холодной и жесткой Анабэль дрогнуло. К тому же, как девушка, виконтесса эту девочку немного понимала и даже по-своему ей сочувствовала, но молчала все это время, ожидая решения брата. И все же не выдержала.

– Хорошо. Я поговорю с ней, а потом делай, что считаешь нужным, – ответил Идрис. Анабэль кивнула и взяла брата за руку, слегка сжав его пальцы.

– Как ты после Слепой Ночи? Я знаю, как плохо тебе было… Ты заплатил высокую цену за совет мертвых.

Идрис задумчиво посмотрел на сестру, затем перевел взгляд в окно, сквозь которое в комнату лилось жидкое золото разгорающегося солнца.

– Такой ночи еще никогда не было. Идрис, что-то происходит, и все это чувствуют. Ты ничего не говоришь, и у тебя есть на то причины. Я понимаю. Но что-то зловещее грядет в этот мир. И то, что происходит с Селенией…

– Ты права, – опередил сестру Идрис. – Все эти события связаны. Девчонка настораживает меня. Когда она рядом, я чувствую исходящую от нее опасность. Поэтому будьте осторожны.

У него оставалось еще время, чтобы решить, что делать с девчонкой теперь. Ведь он больше не получил никаких указаний, и мог только блуждать в лабиринте собственных догадок. Единственное желание, которое доминировало над всеми остальными мыслями – убить девчонку. Оно было настолько сильным, что меняло привычные ночи, лишенные сновидений, принося сны об истекающем кровью хрупком девичьем теле. Нож в груди, свернутая шея, высокая доза снотворной настойки. Разные варианты избавления стали почти навязчивой идеей.

Так будет правильно. Так будет проще и спокойнее для всех. Идрис надеялся, что ошибается на счет сущности Селении Де-Маир, но небольшое расследование, которое он провел и произошедшее этой ночью, были доказательствами его заблуждения. Теперь все казалось таким очевидным, и это лишь осложняло предстоящий выбор. Он мог рискнуть и просто запереть ее в замке до конца ее смертной жизни. Но странности этой девчонки не давали ему покоя. Он не понимал, что они означают и каковы будут последствия. У него снова были лишь догадки.

Вечера граф Рангвальд дождался с великим нетерпением. Стараясь скоротать день за чтением собранных материалов о Селении, Идрис то и дело машинально поглядывал на часы, стрелки которых двигались как улитки. То и дело он ловил себя на том, что его мысли далеки от разложенных перед глазами бумаг и книг. Приходилось возвращаться и перечитывать все сначала. В итоге, Идрису пришлось признать, что все его попытки сосредоточиться бесполезны. В голове раз за разом всплывал его разговор с Корнелиной Де-Маир, который тоже не давал ему покоя.

Открыв средний ящик тумбы, Идрис извлек из него аквамариновую фигурку, вырезанную настолько искусно, что можно было разглядеть спокойное лицо воина и его длинные в пол узорчатые одежды, перевязанные широким поясом. Внизу имелся скол, и небольшая трещина тянулась до середины юбки. Отголосок застарелой боли просочился на поверхность так и не зажившей душевной раны. Аквамарин ловил отблески света с освещенной стороны кабинета и играл разноцветными бликами. Не зашторенная часть окон вспыхнула ярким багрянцем, и фигурка переоделась в фиолетовую палитру.

Солнце медленно скатывалось за горизонт, оставляя на полу и стенах кабинета графа лишь кровоточащие полоски света, все дальше отодвигая стрелки часов в тень. Идрис продолжал неотрывным взглядом смотреть на фигурку, витая в прозрачной пустоте, лишенной мыслей.

Лишь когда последний луч выскользнул сквозь окно и затерялся в горячем сумраке, граф пришел в себя, и убрав фигурку обратно в стол, поднялся из своего кресла и направился к Селении. Минуя коридоры и лестницы, он прибывал в задумчивости, не замечая ничего вокруг. Внимание его обрело целостность, когда глаз его коснулось едва уловимое движение на площадке пятого этажа. Невесомая белая вуаль растворилась в рассеянных тенях.

Окунувшись в наполненный приятной прохладой полумрак коридора, граф повернул направо и двинулся вдоль стены, почти сразу замерев возле огромного портрета, на котором в полный рост была изображена женщина в белых одеждах. Так же как в Лунной Башне, она взирала с полотна величественным взглядом, словно бы оценивая каждого, кто осмелится мимо нее пройти.

– Первый раз в жизни ты несправедлив к человеку, – внезапно раздался спокойный голос за спиной, заставив Идриса резко обернуться. Испытанные им в этот момент эмоции сложно было бы назвать чем-то иным, кроме крайней степени изумления. Перед ним, разгоняя липкий сумрак, серебрился призрак женщины с портрета.

– Астарта, – словно бы не веря в собственные слова, изрек Идрис. – Дед был прав. Ты не покинула нас.

– Да, – подтвердил призрак, улыбнувшись, – Я никогда не покину Ардскол.

– Ты не пришла, когда я звал тебя, но явилась сейчас из-за девчонки? – холодно поинтересовался граф Рангвальд.

– Я появилась, когда ты на самом деле во мне нуждаешься. В прошлый раз ты сам себя убедил в собственной беспомощности. И я не могла тебе помочь, – спокойно отозвалась Астарта.

– Я и был беспомощен! – огрызнулся Идрис, неожиданно даже для самого себя, – Я был ребенком, которому нужен был твой совет.

– Нет, вы с Анабэль должны были усвоить урок и сами найти решение проблемы. А сейчас я здесь, чтобы не позволить тебе совершить ошибку. То, что ты делаешь с этой девочкой – неправильно.

– У меня нет выбора потому, что я не знаю, что делать. Светлоликая упустила этот момент. Подкинула мне девчонку как щенка, чтобы я гадал – утопить его или приютить, – Идрис говорил без осуждения, без злости, лишь с горькой обреченностью. Он понимал, что от возложенного на него задания он не сможет отказаться, но все равно не хотел его выполнять, не видел целей, которых должен был достигнуть.

– Ты не пытаешься понять. Тебя переполняет ненависть к Селении. Ты закостенел внутри и снаружи, а она принесла тебе перемены, которые ты так ненавидишь. Ты переложил на нее ответственность за собственную неспособность их принимать. И теперь пытаешься все решить самым простым способом. Отпусти ненависть, чтобы смотреть на ситуацию ясным взглядом, тогда и воля Светлоликой перестанет скрываться в тумане.

Идрис едва не взвыл от бессилия. Манера призраков вести диалоги могла вывести из состояния душевного равновесия кого угодно – закон Хелльтар. Переступившим черту смерти открывается многое, но они отныне не могут напрямую вмешиваться в земные жизни. Поэтому призраки, являющиеся людям, говорят загадками – маленькая лазейка, позволяющая помочь, но не нарушить закон богини смерти.

– Я начинаю понимать, зачем она это сделала…. Она наказала меня за мое прошлое, – глядя в переливающие глаза Астарты, заявил Идрис. Он понял это после разговора с Мертвыми Ликами. Астарта вдруг приблизилась к графу и наклонилась к его лицу непозволительно низко, внимательно вглядываясь в темноту его зрачков. Черты ее лица заострились, приобретая оттенки обеспокоенности.

– Нет, это не ты, – прошептала она едва слышно. – Я и не предполагала, что она сделала это. Неужели она… хотя, наверное, так будет правильнее и безопаснее…

– О чем ты вообще говоришь? – раздраженно вопросил Идрис, отстраняясь от мерцающего лица Астарты. Больше всего на свете он ненавидел что-либо не понимать.

– Тебе придется бороться не только со своей тьмой. Но именно твои демоны тебя погубят, если не обуздаешь их. Сделай все так, как она скажет. Нельзя проиграть эту битву. Стоит упасть с одной ступеньки, и ты стремительно покатишься вниз, а подниматься снова времени уже не будет, – напряженным шепотом пробормотала Астарта, продолжая удерживать взгляд Идриса.

– Следи за западом. Но не упускай собственное крыльцо. Селения пытается что-то сказать, как она может, поэтому слушай, но не упусти момент, когда нужно будет заставить ее замолчать. Я чувствую рядом с тобой кровь врага. Он опасен.

– Кровь врага? – Идрис испытал недоумение, ведь во всех, кроме девчонки он был уверен. – Это может быть как-то связано с Селенией?

Глаза Астарты недобро сверкнули, словно прозвучавшее было оскорблением в ее адрес.

– Вспомни, что она сказала тебе при первой встрече, – уклончиво ответила призрачная дева. Идриса словно стрелой прошило, прилетевшей из недавнего прошлого, которое изменило навсегда его жизнь.

Астарта хотела сказать, что-то еще, но внезапно замолчала и посмотрела в темноту потолка. Несколько долгих мгновений лицо ее было бесстрастной маской, а затем губы тронула улыбка.

– Она уже здесь. Тебе пора.

– Кто? Куда пора?

– Скоро сам узнаешь, – загадочно ответила Астарта и начала таять в воздухе.

– Мир меняется, если ты не начнешь меняться вместе с ним, то станешь просто реликтом, от которого он избавится, как избавляются от мусора, – ее слова прозвучали в воздухе уже после того, как она исчезла. Коридор вновь погрузился в безжизненную тишину, словно вовсе не пробуждался от недавнего присутствия Хранительницы Ардскола. Некоторое время Идрис смотрел в пустоту, пытаясь уложить в голове сказанное Астартой.

– Как же просто я жил, – вздохнул он, обрывая обуявшее его молчание.

– Идри, с кем ты тут разговариваешь? Я слышал твой голос еще издалека, – в темноте показался силуэт Идвала. Глаза его мерцали ярким лазуритом, как светятся в темноте глаза волка, выглядывающего из лесной тени.

– Что? – переспросил Идрис, продолжая смотреть в пространство перед собой, словно дух Астарты все еще витал поблизости. Может быть, он тоже начала сходить с ума?

– С кем разговариваешь, спрашиваю? Ты же вроде к невестушке собирался, – усмехнулся Идвал.

– Сам с собой говорю. Репетирую речь, – отозвался Идрис с таким серьезным видом, что Идвал не на шутку встревожился.

– Ты? Речь? Ты бы показался Тамашу. Кажется, падение в обморок даром не прошло.

– Со мной все хорошо, – заверил друга Идрис. – Ты сам-то чего тут шастаешь?

– Иду к Анабэль, – пожал плечами Идвал. Взгляд Идриса похолодел, подозрение обнажило черноту, сокрытую под серостью хрусталя.

– Зачем тебе к Анабэль в такое время? – прищурившись, поинтересовался граф.

– Чтобы она сказочку мне перед сном прочла. Бессонница замучила, – поддел Идвал сестринский комплекс своего друга. Ему хотелось пошутить иначе, но тогда он вполне мог бы лишиться языка, рук, ног и жизни. Идрис терпеть не мог, когда его сестре кто-то оказывает знаки внимания, или того хуже пытается залезть под юбку. Для многих мужчин подобные маневры закончились летальным исходом, и Идвал не хотел присоединиться к коллекции покойников Идриса. К тому же последний был его лучшим другом.

– Идвал, – начал было Идрис, но мужчина его тут же прервал примирительно поднятыми перед собой руками и громким смехом.

– Идри, это всего лишь шутка! Остынь. Я иду на кухню.

Идрис усмехнулся и представил, как бы сейчас отыгралась на Идвале его сестра. Но он не стал ничего говорить по этому поводу и, распрощавшись с другом, вернулся на лестницу и направился к Селении.

Рядом с дверью дежурила Милифтина. Заметив приближающего Идриса, она быстрым движением отперла дверь и, кивнув ему, бесшумной тенью растворилась в обступившем ее мраке. Первый стук графа Рангвальда отозвался ему из-за двери глухой тишиной. Однако же он повторил попытку, чтобы не застать Селению за переодеванием, в конце концов, она была девушкой. После четвертого стука, Идрис не выдержал и вошел, допустив мысль, что с девчонкой могло что-то случиться. Вопреки его подозрениям Селения стояла у окна и на что-то смотрела, слегка запрокинув голову.

– Прошу прощения за столь поздний визит. Мне нужно с тобой поговорить, – не заморачиваясь на формальности, произнес Идрис, входя в комнату и закрывая за собой дверь. Селения на его слова никак не отреагировала, застыв бледной статуей у окна. Даже не вздрогнула, когда открылась дверь, и Идрис заговорил.

– Селения? – снова позвал граф, подходя ближе, но и на этот раз девушка осталась безмолвной и неподвижной. Сократив расстояние, Идрис прикоснулся к теплой коже руки, чтобы стряхнуть с Селении паутину задумчивости. На этот раз девушка медленно повернулась и взглянула на него, и от этого взгляда Идриса пробрало от макушки до пальцев ног. Он не мог даже самому себе объяснить испытанное чувство. Он осознавал, что смотрит в глаза Селении, только сквозь них на него взирал кто-то совсем другой. В девушке чувствовалась сильная воля, которая не хотела поставить на колени или подчинить, но вызывала чувство глубокого уважения, защищенности и некоторого благоговения. Подобное Идрису довелось испытать впервые, он не ощущал в Селении ничего подобного прежде. Она словно стала кем-то другим.

– Ты достойнейший из моих детей, Идрис. Даже несмотря на твои прошлые ошибки. Они сыграли свою роль в моем выборе, но теперь они лишь пыль под ногами минувшей юности. Я горжусь тобой, поэтому я тебя и выбрала. Но у тебя самого выбора нет, уж прости. Не в этот раз. Никто кроме тебя не справится. Никому кроме тебя я не доверяю. У нас мало времени. Давний враг пробудился. Сбереги эту девочку любой ценой. Её кровь должна быть чиста для принесения жертвы Луне. Позаботься об этом. Ты должен помочь ей исполнить пророчество. Лунные часы начали отсчет, – изрекли губы Селении голосом, в котором звучало непоколебимое, словно заснеженные Долины Белого Сумрака, спокойствие, подобная горам твердость и закаленная веками мудрость, перед которой преклонялась любая сила. Этот голос не принадлежал хрупкой девушке, стоящей перед Идрисом.

В голове графа Рангвальда снопами искр вспыхивали вопросы, но тело словно окаменело. Продолжая смотреть сквозь глаза Селении на ту, что говорила с ним, Идрис чувствовал, как внутри переворачивается весь его построенный за много лет мир, как рушатся основы его собственных стремлений, срываясь в пустоту.

– Ish as’kanna da aos, – как будто бы пропела девушка на прощанье. Лазурь ее глаз, словно бы до этого затянутое дымкой небо, прояснилась. Окутывающая ее тело аура схлынула выпущенным на волю потоком воды, оставив в воздухе лишь запах человеческих эмоций.

Вскрикнув, Селения отшатнулась, высвобождая руку из холодных пальцев Идриса. Глаза ее наполнились ужасом. Оцепенение Идриса раскололось, как ореховая скорлупа, позволив ему, наконец обрести власть над собственным телом. Грудь раскаленным железом обжог внутренний протест, позволяя крови вскипеть от злости, которая теперь бурлила под маской холодного безразличия, грозясь смыть ее словно нестойкий грим.

Развернувшись, Идрис твердым шагом направился прочь из комнаты, не обращая внимания на оклики Селении. Хлопнув дверью, граф Рангвальд все тем же рождающим эхо шагом, направился прочь от злосчастной комнаты.

«Да осветит Луна твой путь»

* * *

Всю ночь после ухода графа Рангвальда я не могла сомкнуть глаз. Приступы неудержимой дрожи сменялись короткими передышками, а затем она вновь возвращалась холодным ознобом. Отделаться от гадкой мысли, что происходящее – всего лишь сон никак не получалось. Страх снова провалиться в беспамятство время от времени усиливал хватку, толкая в панические приступы. Тогда слезы текли по щекам до рези в глазах и боли в голове. И я не могла остановить их. И погружаясь все глубже в омут противоречий, рвавших грудь на куски, я пыталась кричать, чтобы выплеснуть эту боль, которая горячила душу и истерзанное сознание. Кожа зудела от налипшего на нее безумия так сильно, что хотелось содрать ее с мышц.

Когда время перевалило за полночь, пришла спасительная пустота, опорожнившая не только душу, но и мысли. Ко всему прочему присоединились трагичные завывания моего голодного желудка. С тоской я смотрела на поднос с давно остывшей едой и не решалась к нему прикасаться, опасаясь, что в нее что-то добавили.

Милифтина больше не заглядывала и не принуждала меня выпить успокоительный чай перед сном. Я была этому только рада. Вспоминая ее пылающие яростью глаза и жестокую улыбку, ее сильные пальцы, сжимающие мое горло, я чувствовала, как от страха немеет все тело. Да и этот крик, от которого у меня хлынула кровь из носа и зазвенели стекла, неужели принадлежал ей? Неужели оккультисты Черного Ока способны на такое?

В голове окончательно прояснилось, и постепенно все становилось на свои места. Целый час я просидела, почти не двигаясь и смотря в одну точку, в мыслях пытаясь себя убедить, что все происходящее мне не мерещится. Царапины на подоконнике доказывали, что по крайней мере какие-то события точно не были сном. Другие воспоминания все еще тонули в плотной дымке беспамятства. Даже сейчас, вроде бы пребывая в здравом уме, я не могла с уверенностью сказать, что события в башне мне не приснились, что я не сплю сейчас. Может быть, я проснусь в своей кровати перед Праздником Благословенной Ночи от недовольного ворчания Крины? И Ардскол вместе с его обитателями окажется лишь кошмаром? Сколько раз я надеялась на подобное?

Я закрыла лицо руками, понимая, что мой разум рассыпается песочным замком.

Сумасшедший человек подобен путнику, выбирающему из восьми дорог. Только одна из них верная, а семь ведут по замкнутому кругу, который каждый раз приводит обратно на распутье. Пока ты идешь по намеченному пути, ты забываешь, какой именно путь ты выбрал и вновь оказываешься на том же самом перепутье. Ты не запоминаешь дорогу потому, что веришь в собственное везение и снисходительность судьбы, но все равно возвращаешься в начало. Этот цикл постоянно повторяется, день за днем, пока ты сам не начинаешь убеждать себя «Это точно тот путь, по которому я прошел, значит, нужен другой» и снова возвращаешься на распутье. Со временем ты теряешь надежду, теряешь веру в реальность, не доверяешь собственным глазам, но все равно не можешь остаться на месте, как и продолжить путь потому, что когда пытаешься, ничего не выходит раз за разом. Ты не знаешь, как правильно поступить, не веришь тому, кто говорит, что выход есть, начиная понимать – на самом деле его не существует. Ты в ловушке. Кто виноват в том, что ты застрял в круговороте? Ты или кто-то другой? Ты оправдываешь себя – ты не мог загнать себя в тупик. Другой ты? Не тот, что сейчас мучается, стоя на краю бездны, а тот, который жил счастливой жизнью. Нет, виноват тот, кто толкнул тебя на этот путь. Но кто бы ни был виноват, нужно попробовать новый путь. Он точно окажется правильным, однако и он приводит на то же перепутье. Хочется плакать от обиды и кричать от злости, смеяться, осознавая, что ты – дурак потому, что снова и снова веришь в спасение, которого не существует. Или ты просто сомневаешься в надежде, которая манит, а потом раз за разом толкает тебя в темноту.

Именно так я себя ощущала – словно хожу по замкнутому кругу в поисках выхода, которого нет.

Смотря на свою ладонь с черными кругами, я готова была поверить во что угодно. Черное Око и сны о кровавых ритуалах заставляли думать, будто я и правда сделала что-то ужасное и непоправимое. От мыслей об этом, мне становилось страшно и мерзко, как будто я обнаружила спящее внутри меня чудовище, которое могло сотворить жуткие вещи. Но что если Рангвальды на самом деле заставляли меня делать что-то для них? Что если они на самом деле заставили меня пробудить кого-то ужасного? Тьма, за закрытой дверью, куда меня пыталась толкнуть Анабэль, все эти сны о темной башне и кровавых зеркалах, зал с полом в виде чаши, Слепая Ночь – что если это все не кошмары и необъяснимые, хаотичные события, а закономерная цепочка того, что должно было произойти?

Я никогда особо не верила в подобного рода силы, даже в богов не особо, но сейчас уже сложно было бы отрицать столь очевидные странности, которые буквально орали в голос о сверхъестественных силах, которые заполняли этот замок.

К наступлению утра я твердо решила поговорить с графом, хоть мне от этой мысли и становилось страшно до дрожи. Но за минувшую ночь я так устала бояться, что теперь хотела лишь знать правду. В конце концов, неизвестность хуже. Нужно собрать всю смелость и решимость и взглянуть, наконец, в глаза правде и страху. Если буду и дальше только бояться и реветь, то навсегда останусь в петле безумия и никогда не найду выход.

Дверь оказалась заперта, отсекая любую возможно покинуть комнату. Поэтому всю ночь я коротала с голодными желудочными спазмами. От еды я все же предусмотрительно избавилась, и к приходу Милифтины твердо настроилась требовать аудиенции графа Рангвальда или хотя бы его сестры.

Остаток ночи я отвлекала себя тем, что записывала в дневник все последние события, которые помнила. Быть может так я смогу различать грань сна и того, что было на самом деле. Я прятала свои записи за картиной, висевшей на стене неподалеку от входной двери, поэтому не обнаружила их в тумбочке после того, как очнулась охваченная беспамятством. Все же спрятать дневник было верным решением, я не хочу, чтобы и он пропал, как мои недавние воспоминания. Только не двадцать лет моей жизни в Бриле. Я не могла потерять и их. Без них я стану никем.

За окном снова просыпалась жизнь, которая звала меня наружу, чтобы поделиться со мной частичкой радости. Но та часть мира, что жила за окном, казалась насмешкой над моей жизнью. Свет солнца был ярким и теплым, но проникая в мою комнату, он словно терял свой блеск. Все вокруг меня было картонным, плохими декорациями, между которых я бродила в поисках чего-то настоящего, но не находила этого. Я хваталась за голову, кусала руки, в очередной раз пытаясь доказать себе, что не сплю, но запуганный мозг уже не знал, чему можно верить, а чему нет.

В окно влетела серая бабочка, каких я раньше не видела и запорхала по комнате, исполняя свой воздушный танец. Она казалась странной, красивой галлюцинацией, но все равно была чужой для этого места.

Обычно бабочки пугливы в отношении людей, но эта вдруг приземлилась мне на ладонь и, сложив крылья, превратилась в клочок серой бумаги.

«Сегодня на закате будь в саду. Напитай кристалл своей кровью и сожми его в ладони, как только окажешься возле статуи танцующей деванны. Буду ждать тебя у северной калитки. Риган»

Как только я прочла записку, бумага тут же рассыпалась в пальцах серым пеплом, а чернила зашевелись подобно змеям. Коротко вскрикнув, я одернула руку, и маленький кристалл грязно-серого цвета с едва слышным звуком упал на ковер. Он имел вытянутую форму с острым концом и грубыми гранями.

Я разглядывала его с легкой опаской и недоумением. Недоверчиво взглянув на руку, в которой держала записку, я машинально растерла пепел по ладони, и почувствовала приятное покалывание в руках от вновь затлевшего уголька надежды, казалось бы, давно утонувшей в отчаянии. Сердце дрогнуло, но по коже вопреки всему пробежался мороз. В голове панически забилась мысль, что у меня снова ничего не получится. Нет никакой надежды, что мне удастся выбраться отсюда. Каждый раз, когда я пыталась, я вновь просыпалась в этой комнате.

Обхватив голову руками, я рухнула на пол, чувствуя, как сознание разрывается на мелкие куски, истекающие хаотичными мыслями обо всем и ни о чем. Тело затрясло в панике. Я пыталась хватать ртом воздух, но его не хватало. Во внезапно растелившейся перед глазами темноте засверкали молнии.

Очнулась я на полу, все еще тяжело дыша. Голова болела, тело пылало огнем. Осторожно поднявшись, слегка затуманенным взглядом я оглядела комнату и наткнулась на кристалл, все так же лежащий на ковре. Осторожно приблизившись к нему ползком, я наклонилась. С виду он казался обычной стекляшкой с той лишь разницей, что не ловил и не отражал свет. Его темные грани уходили вглубь размытой серости минерала ломанными трещинами. Кристалл казался плевком в законы природы, в саму реальность. Не знаю, откуда взялось подобное ощущение, но чем дольше я смотрела на этот камень, тем более стойким оно становилось.

Осторожно коснувшись поверхности, я ощутила его прохладу. По руке прокатилась неприятная вибрация, превращаясь в болезненную судорогу, скручивающую тело. В глаза бросилась пелена кровавого тумана. Его клубы вихрились и складывались в силуэт человека, висящего вниз головой.

Резко одернув руку, я рухнула на пол, продолжая смотреть на камень, в гладких гранях которого, мне почудились красные отблески и чье-то лицо. Тяжело дыша, я перевернулась на спину и наблюдала за игрой света на потолке до тех пор, пока последние отголоски боли окончательно не выветрились.

Как Ригану удалось передать такое послание? К кому за помощью он обратился? В нашем маленьком городке кариннов не водилось, как и во всей округе. Насколько мне известно, каринны вели достаточно затворнический образ жизни в своем закрытом городе Каринниуме, и не особо любили кому-либо помогать.

Руки нервно задрожали, но я тут же больно ущипнула себя за бедро. Нужно собраться и продумать, как попасть в сад и не быть пойманной, а уже потом разбираться, кого Риган задействовал в организации моего побега. Да и какая разница, если все получится?

Но сначала нужно пересилить страх, который давил мою волю. Я не могла даже избавиться от мысли, что все происходящее нереально. Чем дольше я пыталась себя убедить в осязаемости надежды о свободе, тем чаще меня посещали сомнения, что этого не стоит делать. Но я всеми силами затолкала мысли о том, что могу быть опасна для окружающих, в самую дальнюю комнату сознания, и сосредоточилась на ощущении свободы. Только оно могло вернуть мне уверенность и вдохновить на очередную попытку.

Я стояла на коромысле, соединяющем две чаши весов – на одной были страх, безумие и кошмары, а на другой – вся моя прошлая жизнь, казавшаяся такой далекой. Нужно было заставить себя скатиться на сторону второй чаши, но каждый раз, когда я представляла свой побег, грудь холодела от страха, а слезы неудержимым потоком катились из глаз. Я чувствовала внутри себя неприступную стену. А потом поднималась злость на свою беспомощность, на ощущение себя загнанной в угол жертвой, на которую наставили копья.

Наступали минуты просветления, когда сомнения и боязнь отступали, давая возможность вдохнуть полной грудью и подумать над планом возможного побега. Времени было в обрез, и я пыталась заставить себя поверить в то, что все происходящее сейчас – настоящее. В противном случае, если это окажется еще одним сном, я ничего не потеряю, кроме еще одной грани здравого смысла. Но если я упущу шанс освободиться, другого может не быть. Дядя Рикхард говорил, что человеку лишь однажды выпадает шанс изменить свою жизнь, и главное – его не упустить. Второй судьба дает очень редко, поэтому пропустить первый – большая роскошь.

Я думала о дяде, о Крине и Ригане, чтобы помочь самой себе нащупать нить, связывающую меня с моей настоящей жизнью. Все остальное неважно, все остальное – просто кошмар, из которого я вот-вот вырвусь. С остальным можно разобраться позже. Я представила свою цель серебряной монеткой из пруда, полностью сосредоточив на ней мысли, и все прочее, как и в прошлый раз, стало просто декорациями и отошло на задний план.

И так, представляя монетку, я более-менее заставила себя думать о побеге. Вариант напроситься на прогулку отпал сразу, словно высохшая дорожная грязь. Ко мне сразу приставят Милифтину, которая придушит меня стоит только дернуться. К тому же, меня могут вообще не выпустить из комнаты.

Вспомнились ее сильные руки, вцепившиеся в мое горло словно клещи. Поперхнувшись вдохом, я удивилась, что не обнаружила на шее синяков.

Но и просто так выйти не получится. Меня либо караулят, либо запирают дверь. Если бы только найти способ ее открыть.

Я окинула стены замка задумчивым взглядом, вспоминая книги, что читала еще будучи свободной. Были среди них и приключенческие романы и учебник по архитектуре, наталкивая теперь на мысль о потайных ходах. В любом замке обычно имеется подобная система. Эту моду ввели в свет представители знати так давно, что все историки до сих пор теряются в догадках, когда же это на самом деле случилось. Большинство королей и лордов из-за высокого положения почти всегда страдали паранойей и манией преследования, поэтому архитекторы и зодчие создали системы секретных туннелей. Если я правильно помню, их насчитывалось ранее около девяти видов. К нашему времени осталось только четыре, учитывая, что помимо моды на тайные ходы, аристократы ввели моду на убийство тех людей, которые эти ходы проектировали и строили, дабы они унесли эту тайну с собой в могилу. Вот некоторые талантливые архитекторы и унесли секрет нескольких видов ходов на тот свет.

Однако идея с потайными туннелями имела множество недостатков, главным из которых была нехватка времени на их поиски, не говоря уже о том, что я могла в них попросту заблудиться. У меня есть лишь один шанс сбежать отсюда – сегодня на закате. А это значит, нужно придумать, как отпереть дверь и отвлечь в случае чего моих надсмотрщиков.

В замочной скважине послышался щелчок, и в комнату ожидаемо вошла Милифтина. Увидев служанку, я нервно дернулась, а затем замерла, молча наблюдая за ее действиями. Посмотрев на меня ледяными глазами, от которых внутри все покрылось инеем, она усмехнулась и поставила поднос с едой на столик, забрала пустой, и так же молча покинула комнату, не забыв запереть дверь.

По логике, если она это сделала, значит, не должна меня караулить, а это отметало одну из проблем.

Запах свежеиспечённых булочек и мягкий аромат кофе заставили желудок молить меня о пощаде. На какое-то мгновенье я почувствовала, как дрогнула моя решимость не есть приносимую мне еду. Я не помнила, когда в последний раз ела и уже чувствовала охватившую тело голодную слабость. Но я не могла позволить себе упустить шанс распрощаться с этим проклятым местом из-за таких примитивных нужд, как голод. Рабство желудка – плохая черта.

К полудню я все же обошла комнату, ощупала все стены и канделябры в поисках потайного хода, но так ничего и не обнаружила. Но я не унывала и не сдавалась в этот раз. В крови плескалось радостное возбуждение от предвкушения побега и встречи с Риганом и Криной. Слабому огоньку надежды все-таки удалось разгореться и возобладать над страхом, подстегнув меня к действию. Поэтому я не обратила внимание даже на ворчание зашедшей за подносом Милифтины о переводе на меня продуктов.

Судя по расположению солнца, время приближалось часам к четырем, отсекая дальнейшие раздумья по поводу попыток вскрыть замок – у меня не было ни навыков, ни необходимых инструментов или предметов, которыми их можно было бы заменить. Вариант остался только один. Чуть наклонившись вперед, мой взгляд упал с высоты на часть парка, раскинувшегося позади замка. Сглотнув подступивший к горлу ком, я продолжала смотреть вниз, чтобы привыкнуть к ощущению высоты, но оказалось, что привыкнуть к этому невозможно.

На западе континента есть небольшое королевство под названием Далрейн, которое располагается в скалистой местности. Жизнь там непроста, и людям пришлось приспосабливаться к суровым условиям многие годы. Вместо того, чтобы сдаться, они научились строить свои дома на скалах и в них, а между ними над расщелинами протянули мосты. Раньше им не хватало ресурсов для построения деревянных переправ, и мосты были веревочные. Двигаться по ним было достаточно неудобно, и к тому же опасно. Вкупе к мостам неудобства и опасности так же создают воздушные потоки, порождаемые расщелинами между скал. Веревки растягивались и прогибались под весом человека, мост шатался при движении или от порывов ветра, поэтому легко было свалиться в пропасть. Выдолбленные в скалах дорожки так же были узкими и неудобными, а воздушные течения вдоль отвесных стен только создавали дополнительные трудности. Порой камень крошился под ногой, или изменяло равновесие. Это стало причиной, почему люди в тех краях не употребляли алкоголь. А еще они придумали своего рода искусство владения собственным телом, сродни некоторым боевым искусствам и физическим практикам, ключевой основой которых стал «Шаг в пустоту». Этот прием чуть позже проник даже в их танцы. Овладеть им очень сложно, и дети Далрейна учатся этому с раннего детства. В далрейнском вальсе тоже есть танцевальное движение, названное «Шагом в пустоту». Этот прием заключается в том, чтобы плавно поднырнуть под руку партнера и, развернувшись на одной ноге, другой ступить ему навстречу. На словах это звучит довольно просто, но вот с выполнением возникают сложности. Лишь вскользь коснуться партнера, удержать равновесие при повороте, и главная проблема – правильно шагнуть вперед, чтобы тело не завалилось в сторону, вперед или назад. Несколько раз, мы с Риганом пробовали научиться этому танцу по книгам, но это оказалось слишком сложно.

Мне предстояло совершить Шаг в пустоту.

Мой взгляд опустился на узкую каменную полоску карниза, несмело заскользил по нему к окну соседней комнаты. Внутри все затрепетало от ужаса, но я заставила себя остаться у окна и успокоиться. Если не возьму себя в руки, то просто сорвусь вниз и умру.

Наблюдая за движением света на поверхности озера, я думала, что это всего лишь второй раз в жизни, когда нужно сделать что-то действительно важное, что-то от чего будет зависеть мое будущее.

День словно бы специально растягивался как смола. Но чем дальше к горизонту укатывалось солнце, тем сильнее тряслись руки. Нарастающее внутри напряжение было похоже на момент перед прыжком с обрыва в бездну. Отчасти так оно и было. Осознание того, что на кону всего лишь одна попытка, выворачивало мышцы нервной судорогой. Горячий воздух прилипал к коже, как мокрые листья к подошвам ботинок. Он обжигал мысли, мешая здраво рассуждать.

В половину шестого, как по расписанию, Милифтина принесла ужин, который сразу же наполнил комнату умопомрачительными ароматами. К нему я тоже не притронулась. Мне казалось, что все мои мысли звучат слишком громко и уже известны моим мучителям. Множество всевозможных вариантов развития событий проносилось через меня – в еде снотворное, меня поймают у выхода, мне не позволят даже выбраться из комнаты, я упаду с карниза и разобьюсь, нас с Риганом найдут и убьют. Тревожность зудела под кожей и нашептывала мне все это, и каждая идея была страшнее предыдущей. Быть может, Рангвальды подслушивают за мной и смеются над моими метаниями? Мне казалось, что даже этот проклятый замок знает, о чем я думаю.

До заката было еще часа три. Слишком много, чтобы выдержать ожидание, и одновременно слишком мало, чтобы подумать над планом, зияющим множеством дыр.

Когда по моим примерным расчетам пришло время для начала побега, я уверенно постучала в дверь и позвала на помощь. С другой стороны отозвалась лишь тишина, что было благоприятным признаком. Заранее, я на всякий случай, напихала под одеяло моей одежды, если вдруг надзирательнице придет в голову еще раз заглянуть ко мне. Уже отходя от кровати, я заметила на тумбе что-то маленькое и серебристое. По спине острыми когтями прошелся мороз. Это была монетка из пруда.

Сознание перевернулось, вновь начав рассыпаться, как и окружающая меня реальность. Замкнутый круг. Перепутье. Разум, застрявший в узком горлышке бутылки и пытающийся освободиться. Жар. Холод. Калейдоскоп мыслей, которые нельзя было уловить и понять. Дрожащей рукой я потянулась к монетке, ощущая легкое удушье на своей шее. Слезы побежали из глаз, и спазм скрутил горло. Монетка прыгала меж моих пальцев, и дыхание Слепой Ночи липким, прохладным отголоском погладило меня по затылку. Грудь сдавило, и я не смогла дышать. Все случилось на самом деле….

Слепая Ночь казалась мне сном. Я убедила себя в этом, чтобы пережить те события. Ведь я вновь проснулась в своей комнате, пусть и в крови. Но эта монета доказывала правдивость тех ужасов, через которые я продиралась до самого рассвета. Меня пыталась поглотить тьма. Меня спас свет источника в парке.

Осознание реальности Слепой Ночи сделала в один момент две вещи – испугало меня до ужаса, но и помогло утвердиться в решении бежать отсюда. Если она была настоящей, значит, я не окончательно сошла с ума, а с этим замком и его обитателями действительно что-то не так. Кем бы они ни были, они больше не казались мне людьми.

До боли сжав монетку в ладони, я засунула ее в карман – в конце концов, именно она спасла меня от безумия в ту ночь. И сейчас она вновь поможет мне. Я утерла слезы и решительно повернулась к окну, сбросив с разума последние оковы, которые опутывали его сомнениями. Наплевать, если это сон, если я застряла в замкнутом круге своего же сознания, я все равно должна попытаться снова. Последний раз. Меня не покидало ощущение, что теперь все иначе. В этот раз все получится, и я вырвусь из ловушки. Наполнившая меня уверенность придала солнцу насыщенность красок, какими они были прежде, и оранжевая бронза, разлившаяся между вызолоченными облаками согрела мою душу, раскрасив ее в цвета моей настоящей жизни.

Подойдя к окну, я осторожно взобралась на подоконник и едва не вскрикнула от удушающего волнения. Стараясь не думать о высоте, я повернулась спиной к окну и вцепившись пальцами в оконную раму, осторожно свесила одну ногу. Не нащупав опоры, я задрожала и закрыла глаза, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Убеждая себя в том, что она ненамного ниже моей ноги, я осторожно свесила и вторую, держась на одних руках. Ладошки вспотели, лоб поцеловала испарина. Высота неприятно защекотала в пояснице, кувыркнулась в животе и тяжелым грузом повисла на руках и ногах. По позвоночнику скатилась ледяная волна, обдавшая затылок словно бы ключевой водой. Слегка разжав пальцы одной руки, я как могла старалась не зажмуриться, когда меня слегка потянуло вниз. Сдерживая подкатывающую истерику и часто дыша, я медленно опустила свободную руку на угол подоконника и вцепилась в него всеми силами, которые у меня были, затем осторожно разжала вторую руку, и потные пальцы заскользили по нагретому камню. Меня дернуло вниз, и ноги нашли опору, а руки намертво вцепились во внешний край подоконника. Сразу привалившись всем телом к стене, я едва не заплакала. Не знаю, что будет дальше, но Шаг в пустоту мне удался. Хотя бы какая-то его часть. Вдохнув и выдохнув, я осторожно отпустила подоконник и развела руки в стороны, хватаясь за фризы. Шаг в сторону, и сердце рухнуло в пустоту, сорвав дыхание. Я прижалась лбом к разгоряченному камню, стараясь успокоиться. Еще шаг. Привязанный к поясу оторванным от простыни и сложенным в несколько раз лоскутом, качнулся тяжелый канделябр, больно ударившись о бедро. Шаг. Наряженные до предела мышцы. Шаг. Главное не смотреть вниз, не вертеть головой по сторонам, не закрывать глаза. Шаг.

Юбка платья была слишком пышной для такого путешествия и постоянно путалась между ногами. Но в комнате у меня не было острых предметов, чтобы немного ее подправить – Анабэль и Милифтина об этом позаботились. От того приходилось несколько раз останавливаться и опасно вытягивать над пропастью то одну ногу, то другую, чтобы высвободить их от завернувшейся вокруг ткани. Я выбрала самое простое платье, но мне все равно не хватило сил, чтобы оторвать ненужные слои юбки.

Внезапно за спиной заорала птица. Я вздрогнула и почувствовала, как от неосторожного движения, левую икру скрутило судорогой. Едва не взвыв, я попыталась сохранить равновесие. Боль сжимала мышцу, не позволяя двигаться дальше и нормально стоять. Тело непроизвольно качнулось в сторону, взгляд сорвался с карниза вниз, навстречу смерти. До боли в пальцах, я вцепилась в каменный узор и встала на носочки, чтобы растянуть проблемную ногу. Несколько мучительных секунд я просто стояла, даже не дыша, чтобы вновь не потерять равновесие. Боль постепенно отступила, позволив мышце расслабиться.

Воздух и время вокруг меня превратились в густое желе. Казалось, что это никогда не закончится. Но поравнявшись с подоконником соседней комнаты, я почти обрадовалась. Держась одной рукой за фризы, я благодарила архитекторов за их полет фантазии и чувство прекрасного. Искусная резьба была достаточно рельефной под окнами, позволяя как следует за нее схватиться. Второй рукой я подтянула лоскут с канделябром и начала его раскачивать. Как только амплитуда размаха достаточно увеличилась, подгадав момент, я замахнулась круговым движением и послала канделябр в окно. Звук бьющегося стекла зазвенел у меня в ушах. Осколки посыпались на руки и волосы. Оставалось надеяться, что слишком громкий звук померещился мне от страха и напряжения. Успокаивало, что в этой части замка бывает только Милифтина, принося мне еду.

Оценив свой бросок, я подтянула канделябр и поудобнее взяла его в руку. Привстав на носочки, прижимаясь к стене, я несколько раз замахнулась, чтобы сбить торчащие в раме осколки, дабы не порезать руки. Я думала о том, чтобы захватить с собой кусок ткани и накинуть на оконную раму во избежание порезов, но ткань могла поползти и отправить меня в свободное падение. Так что лучше было порезаться, чем убиться.

Забираться в окно оказалось гораздо сложнее, чем из него вылезать. Требовалось больше сил, которые и так были на исходе, и ловкости. И еще, наверное, отчаяния, которого у меня было в избытке. Пришлось подпрыгнуть, чтобы ухватиться за раму. Сердце от такого маневра перевернулось в груди, тяжелыми, гулкими ударами скатившись в чрево. Острые осколки вгрызлись в мои ладони, но я заставила себя не разжимать рук. Даже помогая ногами, тянуть вверх вес собственного тела оказалась слишком тяжело для обессиленных мышц. Плечи дрожали от усталости, пальцы слабели. Опираясь ногами на любые выступы, которые попадались, я все-таки взвалила себя на подоконник и упала в комнату. Порезанные ладони и рассеченные предплечья кровили и неприятно ныли, но я была жива. Слезы покатились по щекам, и я не стала их сдерживать. Ведь только что я совершила невозможное. Не один Шаг в пустоту. И у меня получилось. Нервное потрясение оказалось сильнее, чем то, что я испытывала стоя на карнизе. Как только цепкие оковы страха разжались, весь поток чувств весенним паводком хлынул наружу. Но отдыхать было еще рано. Иначе я просто не смогу встать.

Отвязав канделябр, исполненная надеждой, что дверь этой комнаты открыта, я с трудом передвигая ноги, направилась к ней. Была ли эта удача, дарованная богами, или обычное везение, но дверь оказалось незапертой. Как я и полагала, замыкали они только мою комнату.

Осторожно выглянув в уже знакомый коридор, я окинула его беглым взглядом, и убедившись, что все чисто, выскользнула наружу. Мне нужно было спуститься на первый этаж и выбраться наружу через окно. Глупо было бы пытаться выйти через парадный вход, теперь я отчетливо понимала, что даже если прошлая попытка была сном, я была слишком беспечной.

Но оставалась еще одна проблема – сам замок. Уверенность в том, что он все это время меня путал, куда бы я ни пошла, никуда не исчезла. Особенно когда мне вспомнилась треклятая ваза, мимо которой я прошла несколько раз. Может это было сном, но если нет, моя попытка побега вновь обречена.

Остановившись, я растерянно огляделась и сделала то, чего не ожидала сама от себя. Но если я правда безумна – то какая разница, что я делаю? Подойдя к стене коридора, я припала к ней лбом и закрыла глаза.

«Я знаю, что мы враги, но я умоляю, отпусти меня. Отпусти, и больше никогда меня не увидишь, а я тебя. Давай разойдемся, как добрые враги? Прошу»

Сказав это, я отстранилась от стены, посмотрев на нее как на разумного одушевленного собеседника, кивнула и пошла дальше, уверенная в том, что это сработает.

Двигалась я осторожно, стараясь производить как можно меньше звуков. Из-за напряжения тело плохо слушалось, и движения выходили как у марионетки в руках неумелого кукольника. Холодея от каждого шороха или скрипа, я нашла лестницу и на полусогнутых ногах начала спускаться.

«Не делай этого» – послышался шепот где-то позади. Дернувшись, я оступилась и едва не скатилась кубарем, лишь в последний момент успев схватиться за перила, больно вывернув запястье.

Вокруг никого не было. И от того кожа ощетинилась колючим инеем. Мысли о приведениях холодными мурашками зашевелились в волосах. Воспоминание о бесплотных шагах на лестнице подгоняло меня в спину. Стараясь не терять голову от страха, я продолжила спуск. Остальной маршрут смазался как картина от пролитого растворителя. Происходящее вновь казалось сном, сводя с ума. Но какая-то часть меня, погруженная в далекое спокойствие все еще была где-то внутри. И лишь она помогала сохранять хоть какую-то ясность ума и некоторое подобие самообладания. Монетка все время была перед мысленным взором с отчеканенной на ее серебреной поверхности целью.

Оказавшись в коридоре первого этажа, я как будто снова пришла в себя и, оглядевшись, шмыгнула к первой попавшейся двери. В конце концов какая разница, через какое окно вылезать наружу? Но буквально через несколько шагов уверенность моя оборвалась. В дальнем конце послышались голоса, от которых я вся похолодела. Чтобы не попасться, я нырнула в неприметную нишу, на первый взгляд показавшуюся мне лишь тенью, лежащей на стене, и едва не посчитала лицом уходящие вниз ступени винтовой лестницы. Ниша оказалась входом в подземелье, освещенным тусклыми красными люминарами. Нужно было спуститься вниз, чтобы остаться незамеченной, но я как будто бы вросла в стену, лишившись всяких сил двигаться.

– … три убийства за три дня, Идри. И ещё один пропал. И это в Бриле, – раздался голос Идвала, – Ты решил полакомиться свежей кровушкой и не удержался?

– Не говори ерунды. Я не убиваю людей. Ты видел трупы? – прозвучал бесстрастный голос графа Рангвальда.

– Да. Все трое полностью обескровлены. Глубокие разрезы на запястьях и шее, через которые ее и спустили. И еще следы веревки на ногах. Судя по всему, они висели вниз головой, чтобы кровь быстрее стекла.

– Ритуальное убийство, – граф выругался. – Когда нашли тела? Время смерти удалось установить?

– Тела нашли рано утром. Тамаш осмотрел их и сказал, что убили часа за два до того, как их нашли, – оповестил графа Идвал. – Мы втроем все обыскали, и не нашли никаких следов.

– Придется прибегнуть к нелюбимым мною методам, – недовольно подвел итог Идрис, – Что насчет новостей от Сильвары? Что-нибудь известно?

– Я удивился, когда ты попросил узнать про западную часть континента. Но новости, которые она передала, встревожили. У тебя дар предвидения открылся что ли? – удивленно пробормотал Идвал. – Жители целой деревни просто исчезли. Остались следы борьбы, кровь, но ни одного тела. Словно все испарились. Ты знаешь, что это означает?

– Пока не уверен, – признал граф Рангвальд, – тени сгущаются, только где именно, и что они скрывают, пока непонятно.

– Но ты что-то знаешь об этом?

– Немного. Не хочу тревожить вас зря. Попроси Сильвару держать тебя в курсе. Может ей что-то еще станет известно.

Мое тело прошило раскаленной иглой. В памяти затанцевала сцена из моего сна, который я видела перед тем, как очнуться в источнике. Множественно людей, взятые в плен и принесенные в жертву. Жуткая рука, появившаяся из круглого отверстия в центре жертвенного зала.

Ноги подкосились, но я вцепилась пальцами в выступ ниши, в которой покоился один из люминаров. Жар вступил в яростную схватку с холодом внутри моего тела, грозясь перерасти в агонию. Один из моих снов оказался правдой, это означало, что и остальные тоже могут быть реальными событиями, но как такое возможно? Неужели я виновата в смерти тех людей? Неужели во мне на самом деле живет зло?

Эти мысли пошатнули мою уверенность в правильности моих действий. Может я не заслужила быть свободной? Может я опасна? Но это бы означало, что Рангвальды положительные персонажи в этой истории, либо решили использовать меня для своих черных замыслов. Нет, я видела символ Черного Ока, они кто угодно, но точно не хорошие ребята. А это хоть немного убеждало меня в том, что я не злодейка.

Граф Рангвальд вместе с Идвалом появились в поле зрения. Я затаилась за углом прохода, вжавшись в стену, чтобы оставаться более незаметной, молясь, чтобы они просто прошли мимо. Но Идвал внезапно остановился и шумно втянул носом воздух.

– В чем дело?

– Странно, – чуть помолчав, сказал он, – здесь нет никаких запахов. Но стоит сделать пару шагов в сторону, и они появляются. Словно кто-то стер их в одном конкретном месте.