Читать книгу Тени Фейриленда - - Страница 3

Холодно. Тишина тисками сдавила слух. Одежда, пропитанная потом и темными пятнами неприятно липла к телу, цепляя тонкие волоски, вставшие дыбом. Время вязким карамельным сиропом выходило из моих жил и стекало по стенам, к которым я то и дело прислонялась в попытках унять дрожь, появившуюся от тотальной слабости и холода. Непослушными пальцами я попыталась застегнуть пуговицы жесткой и влажной суконной рубахи, чтобы хоть немного прикрыть плечи и грудь. Вдохнув поглубже, содрогнувшись от боли, кашляю, ошалело глядя на ладони, не ожидая увидеть на них темно-бурую россыпь капелек.

Металлический запах окружает меня со всех сторон. Как будто все мое тело впитало ржавчину с отвратительных прутьев этой клетки, пораженной сыростью и отчаянием. Слышу тошнотворный скрежет стали о сталь и заламываю руки, только бы унять дрожь и разгорающуюся панику. Тяну дрожащие кисти к маленькому лучу лунного света, который храбрым воином пробивается в отвратительное эмоциональное зловоние этого места, чтобы еще раз увидеть, как переливаются капли рубиновой жидкости на испещренных синяками и ссадинами тонких руках.

Большая часть моей одежды пропитана застывшей кровью, подол белой юбки испачкан в грязи, колени в синюшных следах падений, ударов и ссадинах. Резкая пульсирующая боль в висках, заставляет меня обхватить голову руками и тихо стонать, мечтая потерять сознание, чтобы хоть на несколько мгновений расслабить одеревеневшие мышцы и положить конец страданиям.

От каменных стен отразился чей-то натруженный, полный боли и отчаяния крик, граничащий с визгом умирающего в агонии зверя. От страха мое сердце, болезненным набатом стучало в груди. Я стиснула зубы и закрыла уши, желая только одного: чтобы это прекратилось. Спустя несколько минут наступила пугающая тишина, которую только спустя долгие минуты разрушил стук капель о грязные камни.

Кап. Кап. Кап.

Я надеюсь, что это вода.

Кому принадлежит кровь на моей одежде? Явно не мне. Кроме ушибов и пары ссадин, которые не могли образовать столь бурные потоки густой жидкости, на мне больше повреждений нет.

Вздыхаю. Запах сырости, плесени, гнили и металла пропитывает все окружающее пространство. Темница. А я стало быть теперь узница. Ощупываю каменный пол и натыкаюсь на крюк к которому толстой цепью крепятся мои кандалы. Отчаянно бьюсь в надежде, что смогу освободиться, но зазор крюка слишком узкий и цепь отказывается в него пролезать.

Массивная дверь открывается. Темный силуэт делает шаг по направлению ко мне, полы его плаща покачивались в разные стороны в такт его движениям. Откуда-то из темноты ко мне тянутся когтистые лапы.

Я просыпаюсь. Меня бьет мелкая дрожь. Только сон. Все в порядке. В этом кошмарном бесконечном сне мне отчаянно холодно, сыро, а ледяной воздух проникает в легкие, острыми клинками раня их изнутри. В нем время замирает, в нем нет жизни. Раз за разом пытаюсь себя убедить, что это все только в моей голове.

Этот сон появился не так давно. Может быть, всего полгода назад. До этого меня преследовал другой. Если этот отчаянно холодный, сырой и пробирающий до костей, то тот, другой, наполнен гарью, искрами, огнем и пеплом. В нем я раз за разом сгораю, мои внутренности лопаются, а глаза слезятся от дыма.

Прикладываю ладонь к влажному лбу. На часах пять утра. Больше уснуть у меня не получится, но я и не горю желанием снова увидеть мрачное подземелье. А это значит, что выпью пару чашек кофе и первый раз не опоздаю на учебу, что, своего рода, является плюсом.

Встаю со старого грязного матраса, аккуратно прохожу мимо груды вещей и всякого хлама, который ждет распродажи, но занимает слишком много места.

Стараясь не скрипеть дверью, захожу в крошечную ванную комнату, освещенную всего одной полумертвой мигающей лампочкой.

Несколько раз плещу ледяной водой в лицо, желая быстрее прогнать кошмарные образы, пришедшие из сна. Ощущение липких от крови рук не покидает меня и я отчаянно пытаюсь отмыть их. Жесткой щеткой прохожусь по ладоням. Щекотно сначала, а после больно.

Смотрю на себя в зеркало. Сновидения оставили синюшные следы под глазами. Сегодня мне не нравится мое отражение.

Шрам пересекает правую бровь и заканчивается возле уха. Мать так и не рассказала откуда он у меня. Каждый раз, когда я затрагивала эту тему, она замолкала и поджимала губы так, что они превращались в ниточку.

Это происходило в моем далеком детстве, когда она хоть изредка, но разговаривала со мной. Сейчас в основном, она сидит перед телевизором с бутылкой дешевого пойла, а потом черти уносят ее в бар. И когда она оттуда возвращается, я всеми силами стараюсь не попадаться ей на глаза.

Не то, чтобы я жаловалась, но иногда я завидую другим девчонкам из моей школы. У них в семье все гладко, возможно, их любят, с ними проводят выходные. Мне же просто не повезло родиться именно в этой семье, обреченной на страдания. Осталось немного потерпеть. Немного и я уеду, тогда и в моей жизни все будет хорошо.

Возвращаюсь в комнату, едва не свалив коробку со старыми игрушками. Выуживаю из шкафа огромную черную мужскую рубашку, в которой мое худощавое тело выглядит еще меньше. Пока переодеваюсь, щипаю себя за ребра, оттягивая кожу, чтобы убедиться в том, что я снова похудела. Лишнее расстройство, да и только. Смотрю на свои джинсы, которые пару дней точно еще можно носить. Мать ненавидит звук стиральной машины и запрещает ею пользоваться. Ненавижу стирать одежду вручную, дешевый стиральный порошок разъедает руки.

Спускаюсь по лестнице в гостиную и думаю об отце. Он никогда не присутствовал в моей жизни, его вообще почти нет. Ему безразлично, где его жена, где сейчас я. Он может часами слоняться по улице после работы, а потом прийти и завалиться спать. В детстве думала, что он сильно устает. Сейчас я думаю, что у него проблемы с психическим здоровьем. Я бы рада помочь, если бы хоть кто-то в этом доме был готов принять помощь.

Часто приходилось разнимать дерущихся мать и отца. Сейчас я стараюсь уйти, когда назревает конфликт. Совру, если скажу, что не надеюсь будто бы они за время моего отсутствия поубивают друг друга. Если это важно, то драки в основном затевает мать, она бесится из-за того, что отец все время молчит и ничего не отвечает на провокации.

В гостиной работает телевизор. Сегодня моя любимая передача – помехи и белый шум. Мать всегда настраивает его ударом кулака. Как там говорят? Тирана видно в мелочах? О, да! Мать настоящий тиран. Раньше у меня была надежда, что все образуется, которая сменилась холодным ужасом перед жестокой матерью. Сейчас я просто стараюсь меньше контактировать с ней. Уже стало все равно на то, что эта женщина скажет или еще что сделает со мной. Я просто стараюсь не показываться ей на глаза или терпеть. Терпение это все, что у меня есть сейчас.

Иногда людям нельзя заводить детей. Иногда я жалею, что существую. Об этом же почти кричат мои бесчисленные шрамы, которые являются, как последствиями агрессии матери, так и делом моих рук.

Чтобы что-то вспомнить, другие люди рассматривают фотоальбомы, перечитывают дневники, а мне достаточно взглянуть на свое тело в отражении старого зеркала и все моменты перед глазами.

Шрам на колене у меня из-за того, что я бегала по крыше соседского гаража, но неудачно наступила на кусок черепицы и вместе с ней съехала вниз. Морщусь вспоминая, как поцарапала спину и ладони, когда кубарем покатилась вниз.

Когда заявилась домой вся в крови, отец равнодушно опустил газету, посмотрел на меня, пожал плечами и продолжил читать, а мать устроила истерику и всыпала мне по первое число за то, что я заляпала кровью и без того страшный серый ковер в гостиной.

Тряхнув головой, возвращаюсь в настоящее, тихо пересекаю гостиную. Меня встречает старая и обшарпанная кухня, гарнитур который сплошь в пятнах жира и кусочках засохшей пищи. Облезлый и заляпанный холодильник работает из последних сил, но мои родители никогда не позволят себе купить новую вещь, пока жива старая. Может быть, именно поэтому у меня не было и не будет младшей сестры или брата? Оно и к лучшему. Хватит того, что моя жизнь похожа на ад.

Я смотрю в отвратительную пустоту грязного холодильника и не могу найти там ничего съедобного. Значит, только кофе.

Дешевый растворимый напиток нельзя назвать благородным «кофе», но ничего другого здесь почти никогда не бывает. Заливаю водой коричневые гранулы, которые всплывая образуют болото. Ставлю кружку в микроволновку. Успеваю достать кофе до писка микроволновки. Нельзя тревожить мать по утрам – одно из правил этого дома.

Вдыхаю дешевый аромат и пробегаю глазами по кухне, ища сахар. Не сегодня.

С верхнего этажа до меня доносится топот и крепкие словечки.

Черт, неужели слишком громко?

Пора валить. Подхватываю рюкзак, оставляю кофе на столе, бесшумно открываю дверь и почти бегу по подъездной дорожке к тротуару, подальше от дома. Надеюсь, она примет подношение и к моему возвращению будет в сносном настроении.

Даже хорошо, что я не успела отпить из кружки. Проблемы мне этим утром не нужны, поэтому уйти – самое лучшее решение. До начала занятий уйма времени. Могу попроситься выйти вторым официантом на пару часов.

Радуясь гениальной мысли, меняю направление и не спеша иду по тротуару, наслаждаясь утренней прохладой и относительно чистым воздухом, который будто чудесное снадобье опьяняет разум, делая все проблемы несуществующими. Изо рта вырвался судорожный смешок и я спешно закрыла рот ладонью. Должно быть, пожилая пара решила, что я рехнулась, раз с таким осуждением начали пялиться на меня.

Прохожу небольшие скверы в которых теплыми вечерами обитают мои сверстники, смеясь, куря и пробуя алкоголь. На их недавнее пребывание намекают пустые упаковки от чипсов, разбитые бутылки, мятые жестяные банки, а кто-то даже умудрился забыть ярко-оранжевый носок, который сейчас висит на спинке лавочки.

Останавливаюсь перед зданием, чтобы в сотый раз окинуть его и прилегающую территорию взглядом. Посреди пустыря с редкими пучками сорных трав стоит вытянутое, узкое одноэтажное здание – придорожная забегаловка, бывший трейлер купленный сто лет назад в трейлерном парке, как груда металлолома.. Пристанище байкеров и водителей тяжеловозов. Скудные чаевые, отвратительная пища, но неплохие люди и вкусный кофе.

Темно-вишневые двери с наклеенным смайлом клоуна нагоняют тоску. Никогда мне не нравился цвет, похожий на застывшую кровь, а в облезлом лице клоуна я почти физически ощущаю что-то зловещее. Как и в выцветшей на солнце сайдинг-панели, разбитом пороге и страшной каменной клумбе, которая покрылась паутинками трещин.

Внутри не все так плохо, как снаружи. Переступаю порог заведения и устало оглядываю полупустой зал. Белые столешницы, красные стулья и диванчики, которые изрядно потрепались за несколько лет существования этого заведения. На стойке кассы стоит стеклянный купол, под которым пирог дня – черничный. На самом деле, от черники там только одно название. Фиолетовый краситель, ароматизатор и яблочный джем. Дешево и невкусно.

– Ви! Как здорово, что ты пришла!

Повернувшись на звук собственного имени, я увидела счастливое лицо Пэгги. На самом деле, ей было далеко за сорок, но все продолжали называть ее ласково «Пэгги», будто она никогда не переставала быть радостной семилетней девочкой с двумя смешными хвостиками, перевязанными яркими красными ленточками.

В каком-то смысле, она роднее мне, чем мать. Пэгги не давала мне умереть от голода, устроила к себе на работу и всегда была рада меня приютить. Особенно в те времена, когда моя мать любила выгонять меня из дома, а потом пытаться сделать так, чтобы все думали обо мне, как о проблемном ребенке. На людях мать божий одуванчик и только я знаю, какая она на самом деле, когда ее никто не видит.

– А разве тебе не нужно на занятия? – Пэгги сморщила нос и укоризненно посмотрела на меня.

Киваю в сторону часов.

– Точно, рано ведь. Тогда тебе стоило полежать в постели.

Качаю головой. Пэгги все понимает.

– Утро не задалось?

Снова киваю, не зная как еще ответить на этот вопрос. Действительно, не задалось, но могло быть хуже, поэтому я спокойно посижу здесь, дожидаясь начала занятий.

– Тогда выпьем по чашечке настоящего кофе, а потом ты отправишься в школу.

Благодарно улыбаюсь в ответ на предложение. Пэгги варит лучший кофе в этом убогом районе.

Людей в зале практически нет. Пара длинноволосых мужчин обсуждают политику и прошедший матч по бейсболу, других посетителей нет. А значит и нет смысла проситься вторым официантом, если некого обслужить. Вздыхаю и улыбаюсь Пэгги, которая уже несет две чашки в одной руке, а в другой полный кофейник ароматного напитка.

– Как дома дела? – спросила женщина, а после поджала губы, поняв, что зря это сделала.

Прежде чем начать, прочищаю горло.

– Все по-прежнему. Не лучше, но и не хуже, – отвечаю, уставившись на свое отражение в черном напитке.

Пэгги с грустной улыбкой качнула головой, принимая ответ.

Остро запахло металлом. Я не думала, что бывает такой едкий металлический запах, даже вонь. Фантом кошмарного сновидения костлявыми руками схватил меня за горло, судорожно сглатываю, боясь поперхнуться кофе.

Принюхиваясь, верчу головой в поисках источника, но ничего не нахожу. Пожимаю плечами и утыкаюсь обратно в кружку.

Нос все еще щекочет, но уже не так ярко, как несколько секунд назад.

Грустно смотрю на часы и выхожу из забегаловки, кивнув на прощание Пэгги.

Школа встретила меня своими безжизненными глазницами окон и зловонным дыханием детских насмешек, которые эхом прокатывались ударяясь о стенки моей черепной коробки. Нужно забыть и отпустить. Верю, что рано или поздно получится. Наверное.

Под ногами у меня сорванные ветром листовки с поиском пропавших людей, прошлогодние стенгазеты, которые объявляли о рождественском бале, купоны на пиццу и много другого никому не нужного мусора.

Внутри помещение отвратительнее некуда: мерзкие нежно-розовые стены и облезлые коричневые шкафчики с вечно заедающими замками, но на моем шкафчике замка нет вовсе. Потому что однажды одноклассники залили его герметиком и мне пришлось просить уборщика вскрыть его. Теперь на месте замка зияет дыра с неровными краями, о которые я часто ранюсь или рву одежду.

Я не люблю занятия. Не могу сидеть в душном классе, среди всех этих людей, которые всегда рады вернуться домой и не переживают о том, что они будут есть на ужин. Да, я завидую. Я тоже хочу, чтобы меня встречала радостная трезвая мама, а из кухни пахло вкусной едой, а не разлитым дешевым алкоголем.

Вот бы вернуться к себе и незаметно прошмыгнуть в свою комнату, запереться на ключ и не выходить до рассвета. Было бы здорово, если бы в моей комнате была дверь. И комната была бы комнатой, а не крошечным пространством среди пыльного хлама.

– Оливия Сентфолл! Ты меня слушаешь?

Голос учителя выдернул меня из размышлений. Я, широко распахнув глаза, уставилась на него, медленно кивнула и приподняла тетрадь для демонстрации записанного материала.

Мистер Бреннан еле заметно кивнул и потерял ко мне интерес. Ох, сколько же слухов ходит о нашем учителе Биологии. Бывает, что они доходят до абсурда. Мол, Джон Бреннан ловит учениц и продает их сектантам для ритуалов с жертвоприношениями.

Соглашусь с тем, что в нем есть нечто пугающее, нечто слишком мужественное. Но и воздыхателей у него масса, не только среди девчонок. Еще бы! Посмотрели бы на его киношную небритость, обилие безупречно выглаженных рубашек, уверена, что голова сразу пошла бы кругом.

Но мистер Бреннан стал для меня настоящим другом. Много раз он приносил сэндвичи и отдавал их мне. И благодаря его заботе, я столько раз избегала голодных обмороков.

Я часто приходила в класс задолго до начала занятий, а он уже был там. Мы разговаривали, пили кофе из картонных стаканчиков и мне казалось, что хоть кто-то меня по-настоящему слушает.

Мы вели долгие беседы о литературе прошлого, о великих музыкантах и других талантливых личностях. Про них мистер Бреннан говорил в шутливой форме, мол, они явно отдали несколько лет жизни фейри за возможность очаровать людей своим творчеством.

Он спрашивал обо мне, моем детстве, о моих отношениях с одноклассниками.

И здесь я лгала. По-детски наивно хлопала глазами, строя самую ангельскую физиономию. Он и не усомнился в том, что у меня дома все замечательно, что там любят и оберегают. Потому что тяжело плохо говорить о людях, которых принято считать семьей и… мне было стыдно рассказать правду. После таких разговоров я пряталась в туалете и плакала, сгорая от стыда и обиды.

Учитель рассказывал мне чудесные истории о творчестве, о магии, о стране, где живут существа, которые никогда не стареют. Мне нравились эти наивные сказки о мире, где все решается магией.

Оглядываю класс и замечаю безразличные взгляды в мою сторону. Выдыхаю. Поползут слухи, если кто-нибудь узнает о том, что мой единственных друг – наш учитель биологии. Я знаю, как в обществе относятся к подобным взаимоотношениям, а мистер Бреннан этого не заслуживает, только не он.

С одноклассниками я почти не общаюсь. За исключением тех моментов, когда нужна моя помощь в докладе при групповых проектах. В обычное время никто меня не достает, просто не замечают.

А вот в начальной школе приходилось туго. Дети очень жестокие и я знатно от них натерпелась, потому что у меня не было денег на походы в кафе, зоопарки и торговые центры. Но, к счастью, про меня все забыли уже к началу средней школы, когда повзрослели и все дерьмо немного выветрилось из их голов. Поначалу мне было одиноко, но потом привыкла.

Иногда мне хочется, чтобы у меня было место, где я могу оставаться одна сколько душе будет угодно. Место, где нет пьяной матери и безучастного отца, где вообще никого нет. Только я и тишина.

Шесть часов бессмысленных занятий и косых взглядов позади. Выхожу из школы самой первой, пока одноклассники обсуждают предстоящую вечеринку на которую меня, естественно, не позвали.

Солоноватый ветер взъерошил мои волосы, натягиваю капюшон и вдыхаю полной грудью. Короткое ощущение свободы. Думаю об этом, пока иду домой.

Мимо меня пробегает стайка детей, радуясь фургону с мороженым. Улыбаюсь, пока смотрю на радостные лица детей уже успевших измазаться в мороженом.

Аккуратно и бесшумно захожу в гостиную. В доме тихо.

Поднимаюсь по лестнице в свою комнатку и падаю на старый матрас. В углу между потолком и стеной паук сплел свою кружевную, переливающуюся в свете заходящего солнца, сеть. Я давно перестала их бояться, пауки безобидные и с ними можно поделиться всеми тревогами, обидами и разочарованиями, и пусть мне не отвечают, зато отлично хранят секреты.

Паук в углу никогда и никому не расскажет о моих ночных кошмарах, о страхах и слезах, о жалобах на жизнь и никому не выдаст мои мечты о лучшем будущем.

Комната погружается в темноту. Я слышу, как тикают часы в гостиной. Слышу, как ворочается в постели мать. Отец еще не вернулся.

Достаю из коробки рядом с кроватью фонарик и дневник, куда кривым и размашистым почерком записываю скудные события сегодняшнего дня. Раньше я мечтала о том, чтобы родители меня любили. Теперь же я всей душой желаю исчезнуть отсюда. Уехать и больше не возвращаться. Никогда. Забыть все, как страшный сон.

Пока я мечтала о том, что буду делать, когда уеду, я не заметила, как мои веки потяжелели и я погрузилась в беспокойный сон.

Кое-как разлепив глаза, я сползла на пол, все еще не в силах проснуться до конца. Тихой струйкой включила воду и постаралась как можно бесшумнее умыться.

Затем надела единственную приличную вещь, ею оказалась черная толстовка с нарисованным котом и осталась в джинсах, которые надевала вчера и в них же я легла спать из-за того, что в сыром доме мне донельзя холодно.

Спускаюсь в гостиную и выбегаю на улицу. Чем быстрее я покину дом, тем лучше. Сегодня сильный ветер и намеки на дождь. Дожди в нашем городе не редкость. Порыв ветра заставил волосы закрыть мне лицо. Надо бы подстричь их и как можно короче.

Какой-то парень со скейтом сбил меня с ног, когда я поднималась по ступенькам школы. Он что-то проговорил, но я была занята своими мыслями, просто поспешно встала и даже не обернулась.

Спокойный день в школе. Я чудом набрала семьдесят восемь баллов за тест по биологии и это подняло мне настроение.

Мистер Бреннан попросил меня зайти к нему, когда закончатся занятия. Наверное, из-за того, что я могла написать тест лучше, но получилось, как всегда.

Он еще не знает, наверное, что это мой самый лучший результат за всю тестовую неделю.

А, может быть, он снова хочет поговорить. Я не знаю. Мы давно не разговаривали.

В столовой шумно, я проверяю, что можно купить на сорок девять центов. Бутылка минеральной воды с газом стоит сорок, а вся еда от одного доллара. Сегодня я снова голодна. Покупаю воду и с жадностью выпиваю половину бутылки разом.

Математика проходит спокойно. Новая тема и мне, кажется, все понятно. Удивляюсь сама себе. Но в середине урока учитель раздает листы с тестом, а в конце я сдаю ему пустой лист. Я ничего не поняла, как всегда.

Пока все выходят из школы и разбредаются по домам, я иду в кабинет биологии.

В классе пусто. Рассматриваю скелет и плакаты со всякими микроорганизмами. Сажусь за первую парту и читаю надписи вырезанные на столешнице. Ни одной приличной.

– Оливия, здравствуй, – мягко произносит мистер Бреннан.

Я киваю, но не успеваю ответить на приветствие, потому что учитель поспешно продолжает:

– Я позвал тебя по особенному поводу. Расскажи, что тебя тревожит? Может быть, у тебя какие-то проблемы и я могу тебе помочь?

– У меня все в порядке, – тихо отвечаю я разом на все вопросы.

– Ты уверена? Как учитель, я в силах оказать тебе поддержку, – его бархатистый голос должен успокаивать, но я напряглась. – Но прежде всего я хотел бы помочь тебе как друг.

– Мистер Бреннан, все в порядке, честно, – попыталась заверить его я.

Он опустился рядом со мной на корточки и положил руку на мою ладонь. Я покосилась на него, а к моим щекам прилила кровь.

– Запомни, пожалуйста, что учитель не только дает возможность выучить что-то новое, но к учителю ты всегда можешь обратиться за помощью.

Киваю.

Он не убирает ладонь с моей руки, отчего мне становится неуютно. Чувствую, что еще сильнее краснею.

– Может быть, тебя все таки что-то тревожит? Ты не голодна?

– Все в порядке, я не голодна, – две лжи в одном предложении, да я сегодня «в ударе».

Он встает и его лицо приобретает странное выражение, а в глазах читается тоска.

– Проводить тебя домой? Нам по пути. А заодно я хочу тебе кое-что показать.

– С-спасибо, – тихо отвечаю я, снова не сумев дать отрицательный ответ.

Он кивает, берет свою сумку и жестом приглашает меня выйти из класса. Какое-то время просто смотрю на него, прежде чем кивнуть и последовать за учителем.

Зачем я согласилась?

Молю всех богов, чтобы возле школы не было моих одноклассников, которые могут увидеть, что я выхожу вместе с самым желанным учителем. Иначе, мне несдобровать.

Опасения оказались напрасными и сейчас нет никого, кто мог бы нас заметить. На улице все так же ветрено, но сквозь тучи пробивается солнце. Всем сердцем верю, что и в мою жизнь ворвется солнечный луч, который отгонит мрак.

В молчании я иду за учителем к городскому парку. Я знаю этот маршрут, поэтому сомневаться не приходится. Рассматриваю широкую спину учителя, пока осторожно плетусь за ним. Почему-то мне очень сильно хочется убежать. До того мне неловко и странно здесь находиться.

Мистер Бреннан резко останавливается и я врезаюсь в его широкую спину.

– Простите, пожалуйста… – пищу я, потирая ушибленный нос.

– Все в порядке. Взгляни сюда, что ты видишь? – он немного отошел в сторону, освобождая пространство.

Я смотрю на огромный дуб перед которым мы остановились. Крона этого дерева величественна, сквозь нее даже не проникают солнечные лучи.

Сажусь на траву и пытаюсь понять, что мы здесь делаем.

Мистер Бреннан опускается рядом со мной и я боюсь, что он испачкает свои безупречные брюки.

– Я вижу дуб.

– Отлично, что еще?

– Только дуб. Тут больше ничего нет.

Тогда он протягивает руку и показывается на блестящий прямоугольник у основания дерева. От моего внимания ускользнула маленькая металлическая табличка у самых корней.

Читаю, что на ней написано:

«Лея Долл 23.07.1990 – 25.10.2005»

– Она… умерла? – прижимаю ладонь ко рту.

– Повесилась на этом самом дереве в самом начале моей практики.

«Что случилось?» – на моем лице читался немой вопрос.

– Она жила в ужасной семье, оба родителя сидели на веществах, в школе ее ненавидели одноклассники, хотя никто из них так и не сказал почему. Ее хрупкое сознание не выдержало, а я вовремя не понял, что ее нужно спасать. Я не успел ее спасти.

– Мне жаль, – тихо выдавила я.

– И ты до боли напоминаешь мне ее. Я хочу помочь. Тебе просто нужно поделиться тем, что тебя тревожит. И будь уверена, что после этого станет лучше. Разве это жизнь? – он взял меня за руку и засучил рукав моей толстовки, обнажая свежие царапины.

Я краснею.

– Позволь мне тебе помочь. Ты часто приходишь в школу, пытаясь скрыть синяки. Только покажи пальцем на тех, кто обижает тебя и будь уверена, что они понесут самое строгое наказание!

– Я… мы можем поговорить в понедельник?

Делаю шаг назад, стремительно скрывая рукавом царапины на запястьях.

– Может быть, мне стоит рассказать все твоим родителям?

– Нет! Не нужно, пожалуйста, – последнее слово произношу шепотом, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.

Сердце бьется чаще, когда мистер Бреннан порывисто сжимает меня в объятиях.

– Я буду ждать тебя в понедельник, – учитель с явным сожалением во взгляде отстранился. – Хороших выходных тебе, Оливия, – печально произнес он и, похлопав меня по плечу, встал с травы. – Надеюсь, что смогу помочь тебе оказаться в лучшей жизни, для которой ты была рождена. Я обещал проводить тебя, ты идешь?

– Нет, спасибо, я доберусь сама.

– Я могу быть уверен, что с тобой все будет в порядке?

– Конечно, все будет хорошо, – выдавливаю из себя улыбку.

Он кивает и оставляет меня в парке. Смотрю ему вслед, пока он полностью не исчезает среди деревьев.

Остаюсь возле дерева, долго глазею на табличку, прежде, чем пойти домой. Стараюсь не зацикливаться на странных словах учителя. Непонятное ощущение возникло в голове, но я отмахнулась от него, как отмахиваются от назойливой мухи.

Вернулась домой, когда начало темнеть. Не раздеваясь упала на свое спальное место и забылась сном без сновидений.

Урчание живота вынудило меня открыть глаза. Желудок сводит от голода. Спускаюсь в гостиную. Проверяю банку с мелочью. Пусто. По моим подсчетам там должно было быть около семи долларов. Не успела.

В вонявшем древностью холодильнике такая же пустота, как и всегда. Непонятно на что я рассчитывала, когда открывала его. Со злостью захлопываю дверцу.

По лестнице, громко топая, спускается моя мать. Холод пробежался по спине, вызвав мурашки.

Черт! Я не должна так реагировать на собственную мать, не должна!

– Какого черта ты здесь шумишь?! Какое право ты имеешь так хлопать дверцей холодильника, который купила я на свои собственные деньги?! – голос моей матери перешел на крик.

Перевожу взгляд на мать: ее глаза налились кровью, она стиснула зубы и нетрезвой походкой направлялась прямо ко мне. Жгучая ненависть, кипящая внутри нее была практически осязаемой. Тяжело дышу и впадаю в ступор. Не будет же она меня бить сейчас?

Она подошла совсем вплотную. Злобные алые искры в глазах, наполненных гневом и холодным презрением, казалось, могут прожечь во мне дыру.

Ощущаю острую нехватку кислорода в момент, когда наши взгляды пересекаются.

– Разве я не учила тебя отвечать, когда старшие задают вопрос? – приторным тоном спросила мать.

Молчу. Я не знаю, риторический это вопрос или нет. В свое время я много раз ошибалась и отвечала на ее вопросы. В отместку она лупила меня всем, что только попадет под руку, потому что я поступила невежливо.

– Я задала тебе вопрос, – стиснув зубы прошипела мать.

– Учила, – пискнула я и не узнала звук собственного голоса.

Пощечина обожгла мою щеку, словно раскаленным металлом. Инстинктивно поднимаю руки, чтобы защитить лицо, а в этот момент мать хватает меня за волосы и отшвыривает от себя. Ей сыграло на руку то, что у меня от голода практически не осталось сил и я повалилась на пол, зацепилась за дверцу шкафчика и напрочь вырвала ее вместе с петлями.

– Ах ты! Ты! Я никогда тебя не хотела! Убирайся! Ты испортила мою жизнь! – Обильно брызгая слюной прокричала моя мать.

Спотыкаясь, я пытаюсь добраться до двери, чтобы через нее выскочить на задний двор, а там уже можно перемахнуть через декоративный заборчик.

Тело ломит. За спиной кричит мать, я не слышу слов, но ничего хорошего это не предвещает. И кажется, что теперь у меня нет дома. Жаль, что я не успела принять душ.