Читать книгу Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии - - Страница 9

Главным утренним событием оставшейся части недели для меня было участие в базовой тренировке (кёрен и кихон кунрен). Одетая в зеленую форму, застегнутую до шеи, я стояла по стойке «смирно» или «вольно», маршировала, поворачивалась на 45°, 90°, 180°, кругом, отдавала честь, касаясь фуражки или каски, отдавала честь с непокрытой головой, кланялась флагу, стояла неподвижно во время полуденной переклички в сорокаградусную летнюю жару. Приказы выкрикивались стаккато, из-за чего я почти не могла различать простые слова, такие как «Кио цукэ!» («Внимание!») или «Ясумэ!» («Вольно!»). Сержант постоянно корректировал каждое мое движение. Я стояла, слишком широко расставив ноги. Я шла слишком напряженно или недостаточно напряженно. Я повернулась слишком поздно. Я слишком сильно выдвинула подбородок вперед. Я повернулась, как танцор, а не как солдат в военном строю. Я чувствовала себя глупо с каской на голове. Услышав, как он выкрикивает приказы, изо всех сил пытаясь поставить ногу правильно, я думала одновременно о разном. Почему включенное наблюдение считалось ключом к пониманию ситуации? Почему я покинула прохладу университетских кабинетов и библиотек, чтобы вышагивать на плацу, обливаясь потом? Хуже всего оказалось то, что когда я в четвертый раз повернула не в ту сторону, то смущенно улыбнулась. Сержант прервал мои размышления: «Обещай мне одно. Не улыбайся, когда ты на тренировочной площадке! Никогда!» Его предупреждение было излишним: сосредоточенность не давала мне в полной мере ощутить смущение – однако понадобилось несколько дней, прежде чем я начала чаще действовать правильно и избегать гневных упреков.

Во второй половине дня я обычно сопровождала подразделения на различного рода полевых учениях (бутай кэнгаку): стрельба из винтовки или прицельная стрельба из минометов (Рис. 2), боевая подготовка, включая стрельбу из пулеметов по войскам, обозначенным как подразделения противника, в лесу, в нескольких милях от базы (сэнта кунрэн).

Несколько полков по всей стране предназначены для обучения основной массы новобранцев. Только в марте и апреле, когда их число становится слишком большим, чтобы его полностью поглощали эти полки, избыточный поток новичков обучается на базах вблизи их родных городов. Базовая подготовка состоит из двух этапов по три месяца каждый. На втором этапе новобранцы распределяются по специальностям, по которым они проходят профессиональную подготовку. По истечении шести месяцев рядовые отправляются на службу в соответствующие подразделения на базах по всей Японии, а выпускники НАС переходят в учебный центр СССЯ в Куруме, Кюсю.

В течение недели на базе моими товарищами были выпускники школ и университетов, а также люди, которые до прихода в Силы самообороны успели где-то поработать. Все они были новобранцами (син тайин), начавшими базовую подготовку три месяца назад. Новобранцы-женщины в течение первых трех месяцев обучаются в женских подразделениях в лагере СССЯ Асака, примерно в получасе езды от станции Икэбукуро в Токио, но на втором этапе они присоединяются к мужчинам [Bõei Kenkyükai, 1996: 66–67].

Рис. 2. Военнослужащие СССЯ во время минометных учений на базе СССЯ Кибита* летом 2001 года (фото автора)

Согласно уставу Сил самообороны, цель первого этапа базовой подготовки состоит в том, чтобы «пробудить понимание миссии военнослужащего, развить основные навыки, включая дисциплину, этику и сильное чувство ответственности, мастерство в групповой жизни и тренировке физической силы» [Bõei Kenkyükai 1996: 46, 65–66]. Предметы, которые входят в программу первых трех месяцев, включают в себя духовную подготовку (сэйсин кёйку) или умственную подготовку (кокорогамэ), государственную службу, базовые знания по различным специальностям, боевую подготовку и боевую технику, а также спорт [Bõei Kenkyükai 1996: 66]20. В дополнение к этим компонентам военнослужащим также рекомендуется развивать «любовь к людям» (хито о ай си) и патриотизм (куни о ай си, известный как айкокусин или сококуай). Патриотизм, согласно уставу, объединяет «любовь к своему краю» (киодо ни) и «любовь к своей расе/нации» (миндзоку ни) [Bõei Kenkyükai 1996: 57–60]. В период моего «обучения» новобранцы, с которыми я встречалась, все еще говорили на языке, совершенно отличном от лозунгов их вербовщиков, о которых пойдет речь в главе 4. Каждый день, по их словам, был полностью регламентирован, начиная с переклички в 6 утра, когда они собрались на раннюю утреннюю пробежку, до вечера, когда выключали свет21. Базовая тренировка была «действительно тяжелой» для одних и «не такой тяжелой, как ожидалось», для других, но потом стало возникать напряжение: постоянно следить за своей униформой, находиться вдали от своей семьи (для многих впервые), соблюдать тысячу правил, совершенно необходимых, не иметь ни минуты уединения. Они усвоили неписаные правила кадетской иерархии НАС, где «старшие – императоры, младшие – люди, второкурсники – рабы, а первокурсники – отбросы» [Sekizaki 1995: 78]. Они терпели издевательства со стороны старших кадетов или других новобранцев, а некоторые с нетерпением ждали тех дней, когда сами смогут передать часть этих испытаний следующему курсу. В течение первых нескольких месяцев новобранцы на базах по всей Японии и курсанты НАС плачут, разговаривая со своими матерями по телефону. Некоторые из них не возвращаются на базу или в кампус НАС в первые же выходные после трех недель непрерывного обучения22. Однако большинство из тех, кто перейдет на второй этап базовой подготовки, останутся как минимум на один двухлетний контракт.

Большую часть времени на базе СССЯ Кибата я брала интервью у двух десятков рядовых, кадетов и сержантов в перерывах между полевыми учениями, что создавало условия для записей поспешных, но в то же время более спонтанных и прямолинейных (Рис. 3). Я создавала ситуацию искусственно, организуя интервью прямо на траве, вне пределов слышимости сослуживцев моих респондентов, при этом полигон был их пространством. Разговор, особенно с сержантами и старшими военнослужащими, протекал так свободно, что я едва успевала записывать. Военнослужащие, которые казались уверенными и довольными своей службой и карьерными перспективами в Силах самообороны, а также высокопоставленные военнослужащие и старше чувствовали себя во время интервью более комфортно. Военнослужащие, которые получали удовольствие от своей работы, чаще шутили по этому поводу, но в то же время смелее отзывались о своем личном опыте и о Силах самообороны как организации критически. Некоторые из рядовых, чьи отцы были ветеранами вооруженных сил, никогда не думали о другой карьере и с очевидным энтузиазмом принимали вызовы полевой подготовки. Сержанты, проведшие жизнь в полевых условиях, обучая многочисленные группы войск, похоже, не беспокоились о заботах тех офицеров, которые отвечали за связи с общественностью и за поддержание боевого духа, организацию самоуправления, имидж Сил самообороны и отчасти за мнение общественности о вооруженных силах. Пот стекал с их лбов, пока я задавала им вопросы о карьере, впечатлениях от новобранцев и о том, как они познакомились со своими женами. Огромные муравьи заползли мне в рукава. Солнечный удар казался неминуемым.

Рис. 3. Интервью автора с военнослужащим СССЯ

Сержант Сакураи Сусуму* излучал именно такую уверенность, основанную на опыте, своей роли и понятном месте в Силах самообороны. Он видел свою задачу в том, чтобы привести новобранцев в должную физическую и моральную форму. Он обучал их более 15 лет и был уверен, что видел все: и пот, и слезы, и отказ от службы. «Новобранцы, – говорил он убежденно, – всегда более или менее одинаковые». Но когда я спросила его о молодом поколении, он покачал головой: «Некоторые даже никогда прежде не стирали собственную одежду. Большинство из них еще дети и не привыкли работать в команде. Некоторые едва справляются со слезами. Только потому, что я кричу на них», – он засмеялся. Другие сержанты-инструкторы рассказывали похожие истории: «Сегодня молодых людей нужно обучать целую неделю только тому, что нужно избавиться от длинных или крашеных волос, что на форме не должно быть пятен, что не надо расстегивать штаны, когда садишься есть» [Oka 1998: 212]. Однако мои интервью слишком быстро закончились. Вернувшись в траву, которая доставала мне до пояса, и в кусты, где шла тренировка, напоминающая игру в прятки, но с ритмичным треском автоматных очередей, я потеряла из виду сержанта Сакураи и подразделение под его командованием.

Минометная подготовка на базовом полигоне – совсем другое дело. За каждым минометом, похожим на маленькую пушку, выстраивались по четыре человека. По команде они подбегали к миномету, ставили его в боевое положение напротив цели, настраивали визир и через несколько секунд кричали что-то наблюдавшим за ними сержантам – это означало: «дело сделано». Время и скорость были превыше всего. Мужчины запыхались от усилий, их форма промокла от пота. Совсем нескоро отвечающий за тренировку сержант позволил им сделать перерыв, чтобы одна из групп могла показать мне, как работает миномет. Пытаясь отдышаться, они в основном жестикулировали и говорили очень мало. Военная служба – довольно молчаливая работа.

В один из следующих дней мне довелось наблюдать за огневой подготовкой. В полевых условиях упражнение в стрельбе из винтовки заключалось в том, чтобы держать оружие в разных положениях, а потом лечь на живот, широко расставить для равновесия ноги, поднять винтовку на локтях, прицелиться и выстрелить в цель. Я не могла разглядеть, попал ли в нее кто-нибудь. Рядовые встали, вернулись к исходным точкам, и все началось сначала. Они повторяли это в течение нескольких часов. Повторения предназначались для того, чтобы достичь автоматизма серии движений, которые, кажется, невозможно выполнить, когда сердце колотится, а руки дрожат от усталости или волнения, и все это время тело распластано на земле в положении максимального равновесия.