Читать книгу Боги на сцене - Группа авторов - Страница 14

Простите, что-то я разнервничался. Вернемся к нашей истории.

Прибравшись в квартире, Первый попросил составить ему компанию и немного прогуляться. Конечно же, я согласился, и уже через несколько минут мы шли по проспекту, вдыхая ароматы парфюмерных лавок и цветочных магазинов. Их было очень много в N. Наверное, столько людей в городе не жило, сколько предоставлялось услуг флористов и парфюмеров.

Шли молча. Первый смотрел перед собой, неспешно чеканил мостовую каблуками туфель. Я же, как мне кажется, заметно нервничал, ведь мне ужасно хотелось поговорить о сценариях. К счастью, Первый все-таки завел о них разговор.

«Я слышал твой голос тогда, в кабинете», – сказал он. А затем добавил, что все намного загадочнее и мистичнее, если говорить о написании того, что так напугало Строгого.

Оказывается, Первый написал свое творение задолго до тех событий, которые взбудоражили театр. Можно сказать, что это был никакой не сценарий, а, скорее, манифест, пришедший ему в голову почти за год до «Монолога».

Первый рассказывал, что в тот период испытывал особую апатию и падение духа после расставания с Музой и сыном. Однажды вечером он сидел в квартире в полном одиночестве. На улице шел сильный дождь, и в какой-то момент порыв ветра распахнул балконные двери. Услышав шум, Первый направился в зал, а когда оказался в нем, произнес (передаю дословно): «Больше не мог ни на секунду избавиться от ощущения присутствия рядом со мной чего-то пугающе могучего, но неосязаемого».

(Спрашиваю: «Как вы это запомнили?» Не отвечает.)

Первый взял бумагу, карандаш и, используя рояль в качестве письменного стола, перевел в буквы бешеный поток мыслей, поступающих непонятно откуда, но словно диктуемых неведомой силой. То были лишь обрывки без какого-либо сюжета.

Наиболее жутким было вот что: творения Первого и Второго были, как бы вам сказать, очень близки по смыслу. Словно главы из одной книги, следующие друг за другом. Но как такое возможно? Ведь оба актера никак не контактировали друг с другом, когда писали свои труды. Впрочем, и об этом я расскажу.

Мы продолжали прогулку, а Первый уже мечтал о постановке «Манифеста». Тогда, в кабинете Строгого, он требовал соединить оба сценария воедино и начать именно с «Манифеста», а закончить «Монологом».

– Раз уж так получилось, что мы со Вторым имели один и тот же неизвестный источник вдохновения, да еще и трудимся в одном театре, то нетрудно предположить, что всё это далеко не случайно, – говорил мне Первый.

А затем сказал следующее: каждое великое, в том числе и светлое, дело почти всегда начинается с хаоса и разрушения. Всё это, по его словам, как раз и присутствовало в «Манифесте». А созидание начиналось в части Второго, поэтому-то написанные ими вещи были гармоничны друг с другом.

Я слушал его и в целом был согласен, однако из головы не уходила настороженность Строгого и его мрачное лицо, когда он запретил мне читать «Манифест».

Первый спросил меня, читал ли я его. Я ответил, что нет. Он остановился, покачал головой и сказал, что в определенном смысле совершил глупость, отдав Строгому единственный экземпляр.

– У меня есть предчувствие, что он мне его не вернет, – заключил Первый.

На том и распрощались. Напоследок я выразил надежду, что «Манифест» все-таки одобрят, и пошел домой, окутанный тяжелыми мыслями. Первый, Муза, их ребенок, Строгий, Второй, грядущая постановка… Хорошо, что вечер был чудесный. Яркие огни N и его замечательные жители могли привести в чувство кого угодно.