Читать книгу Наважденье нашей встречи - - Страница 6

Сколько он себя помнил, знаменитая картина Васнецова висела в горнице родительского дома на самом видном месте – рядом с ходиками с кукушкой. В глазах маленького Володи былинные богатыри походили на строгих инспекторов рыбнадзора, зорко глядящих по сторонам в поисках расхитителей народного добра, а Соловьи-разбойники промышляли драгоценной стерлядью, выловленной в Оке вопреки строжайшим запретам, да паюсной икрой, разносившейся по квартирам в небольших ведерках. Тема неправедных доходов постоянно обсуждалась городскими жителями, но икру и стерлядь у браконьеров покупали все…

Родители у него были самые обыкновенные, советские, не лучше и не хуже, чем у других дворовых пацанов. Батя всю войну прошел фронтовым шофером почти без единой царапины, лишь под Кенигсбергом в апреле 45-го шальной фугас перед его студебеккером разорвался, и его контузило. Но переживал он не сильно, что победу встретил в госпитале. Несмотря на скорый конец, немцы сражались отчаянно, и почти вся его часть полегла в боях за столицу Восточной Пруссии.

Шоферская профессия сделала отца непьющим. Спиртное он употреблял только по праздникам и лишь для того, чтоб фронтовых друзей-товарищей помянуть, да во всю ширь раздуть меха трофейного аккордеона, привезенного с фронта, и затянуть на весь двор:

«На Муромской дороге стояли три сосны, прощался со мной милый до будущей весны»…

Услышав знакомые слова, матушка всякий раз скептически поджимала губы. Вопреки всеобщим атеистическим настроениям она пела в церковном хоре местного храма и о музыкальных талантах своего благоверного была невысокого мнения.

Вовчик появился на свет, когда старшая сестра пошла в школу. Имя своему младшему: Владимир, выбрал сам отец, который до конца жизни так и крутил баранку и мечтал, чтобы его наследник добился большего. Но оно, как и просто Володька, совсем не подходили щуплому малорослому, лобастому мальчику, и уменьшительно-ласкательное Вовчик прилипло как бы само собой.

Отец с утра до вечера на работе, мать и старшая сестра невольно жалели меньшого, а он, чувствуя поблажки со стороны взрослых, рос баловником. К ребятам во дворе, которые были старше и сильнее, Вовчик подходить побаивался. Страдала в основном домашняя живность, которую он постоянно дразнил. Но однажды произошел перебор. Вожак, громадный серый гусь, громко зашипев, взмахнул крыльями и кинулся на Вовчика. За ним, возбужденно гогоча, устремилась вся стая. Вовчик кинулся наутек, но гуси не отставали. Обступив его со всех сторон и угрожающе вытянув длинные шеи, они стали теснить сорванца к пруду с явным желанием загнать в воду. Вовчик метался из стороны в сторону, но стая всякий раз перерезала дорогу. До обрывистого берега пруда оставалось несколько шагов, дорожка шла под уклон. Стараясь не потерять равновесия и не скатиться дальше к воде кубарем, Вовчик попытался ухватиться за ветви ракитового куста, росшего на склоне. Ему это удалось. Благополучно затормозив, он перевел дух и оглянулся вокруг. Возбужденно гогоча, гуси сгрудились над обрывом, но ниже не опускались. Предчувствуя неприятный сюрприз, Вовчик перевел взгляд вниз и обмер. К берегу прибило труп собаки. Но не это было самым страшным. Труп облепила стая длиннохвостых крыс с рыжими косматыми боками, и возбужденно глодали его. Зрелище было настолько отвратительным, что Вовчика чуть не стошнило. Но уже в следующее мгновение крысы почувствовали, что не одни, повернулись к Вовчику и угрожающе оскалились. До крысиной своры было метра четыре. Вовчик представил, как эти серые косматые чудовища кидаются на него, впиваются клыками в горло, …и у него стало темнеть в глазах.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг откуда-то из кустов выскочили два кота разбойничьего вида, рыжий и серый. Завидев своих главных врагов, крысы бросились врассыпную, но в быстроте реакции они явно проигрывали. Еще через мгновенье несколько тушек дергались на земле в предсмертных конвульсиях. Остальные, преследуемые возбужденно урчащими котами, скрылись в кустах. Поняв, что опасность миновала, Вовчик перевел дух и посмотрел наверх: в суматохе гуси тоже куда-то исчезли. Путь был свободен, и он поплелся домой.

Поспел Вовчик вовремя, дома был переполох, его уже собирались искать. Увидев отпрыска целым и невредимым, перепуганная матушка лишь слегка его пожурила. Но проделка аукнулась, и очень скоро. Одна из соседок видела, как гуси гнали его к пруду, и со смехом рассказала своему сыну, а тот поделился с приятелями во дворе:

– Прыгал, как Конек-Горбунок…

Кличка прилепилась, как банный лист. Внешне лобастый Вовчик чем-то действительно напоминал сказочного конька, прыгавшего на сцене в школьном спектакле.

Как Вовчик не старался, мало-помалу слухи докатились до матери.

– Смотри, будешь продолжать баловаться, – пригрозила та, – тебя гуси сделают совсем маленьким и заберут с собой.

– Так не бывает, – небрежно возразил Вовчик, у которого к тому времени прошел страх.

– Ох, как бывает, – покачала головой мать, – об этом даже книжка написана.

Несмотря на миновавший страх, происшествие не прошло даром, что-то сдвинулось у него внутри. Вовчик отнесся к маминым словам всерьез и, раздобыв в детской библиотеке «Путешествие Нильса с дикими гусями», проштудировал сказку от корки до корки. Больше всего его поразило, как Нильс, чтобы снова стать нормальным мальчиком, был вынужден взять дудочку и, играя на ней, вывести из города полчища крыс. Вовчик живо вообразил, как шагает по берегу пруда и играет на дудочке, а злобные усатые крысы с клыками и длинными хвостами послушно следуют за ним. Процессия медленно заходит в воду, крысы начинают захлебываться и тонуть. Но убежать не могут: мелодия неведомой силы влечет их за собой…

Но этим дело не ограничилось. Вскоре, вместо прежнего говора, состоящего из набора захлестывающих друг друга и не вполне осмысленных фраз, он стал говорить с растяжкой, будто, прежде чем сказать, обдумывал что-то. А когда с началом занятий газета «Пионерская правда» объявила конкурс на коротенький рассказ о лете, взял школьную тетрадку, описал, как его атаковали гуси и гнали до пруда, и принес тетрадку учительнице. Повествование Вовчик слегка приукрасил, добавив, как в самый критический момент внезапно вспомнил сказку о Нильсе с дикими гусями, подобрал валявшийся в траве свисток, дунул в него, и крысы вмиг разбежались.

Учительнице рассказ понравился. Стремясь поддержать благой порыв ученика, она поправила грамматические ошибки и отправила рассказ по почте в редакцию. И его неожиданно опубликовали.

В заштатной Муромской школе это событие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Прилежанием и способностями Вовчик никогда не отличался, и поначалу учителя посчитали, что рассказик записал с его слов кто-то из взрослых. Одна лишь матушка, на глазах которой все произошло, встала на защиту сына, сразу и безоглядно поверив в его скрытый писательский талант. А когда ей прозрачно намекнули, что Вовчик еле учится, она безапелляционно возразила:

– Великий пролетарский писатель Максим Горький тоже в гимназиях не обучался!

С ее легкой руки Вовчик продолжил писать. Поначалу матушка сама выбирала темы, а он обдумывал их и самостоятельно излагал на бумаге. Но постепенно приохотился и стал находить их сам. Вовчика все чаще публиковали в «Пионерской правде», ближе к окончанию школы сделали внештатным корреспондентом и даже стали выплачивать гонорар.

– А ты пробовала писать сама? – спросил он однажды у матушки, когда та вручила ему очередной почтовый перевод.

– Пробовать-то, пробовала, – призналась та, – только ничего стоящего не получалось.

– Но это же так просто! – удивился Вовчик.

– Просто, когда слова правильные найдешь, а для этого талант нужен, – матушка вздохнула, – одного не пойму, в кого ты такой уродился: у себя писательского дара отродясь не замечала, а у отца и подавно…

Теперь уже никто вокруг не сомневался в его способностях, а учителя в один голос прочили ученику блестящую журналистскую будущность. В состоянии эйфории Вовчик отправился в Москву, и жизнь, не медля, внесла коррективы в планы юной провинциальной знаменитости. При поступлении на журфак университета ему не хватило одного балла. В приемной комиссии талантливому пареньку предложили не терять напрасно год и перекинуть документы в педагогический. Обескураженный неожиданным разворотом Вовчик кинулся в редакцию с просьбой, как-то посодействовать в решении вопроса. Там своего внештатника из глубинки встретили с распростертыми объятиями.

– А зачем Вам, юноша, этот самый журфак? – усмехнулся один из шапочно знакомых «зубров» отечественной журналистики, которому он поведал о своих злоключениях. – Чтоб, приезжая домой в каникулы, перед девочками красоваться? – Учтите, после окончания Вас, скорей всего, зашлют по распределению в какую-нибудь Тмутаракань редактором местной газетки. И выбраться оттуда назад в Москву будет значительно труднее.

– Так, что же Вы посоветуете? – растерянно спросил Вовчик.

– Пером Вы владеете свободно, поэтому получите профессию, которая в дальнейшем позволит Вам твердо стоять на собственных ногах и свободно ориентироваться в окружающем мире. Для журналиста это просто необходимо.

Педагогов Вовчик втайне очень уважал, ведь именно благодаря своей учительнице, оценившей его первый опус, он начал писать. Оставалось решить, какой факультет выбрать. На филологическом учились одни девчонки, и он подал документы на исторический. Наука далекого прошлого оказалась куда ближе к реальной действительности, чем предполагал Вовчик. В первом же семестре мимоходом выяснилось, что предание об Илье Муромце и Соловье-разбойнике нисколько не сказка. Этот самый разбойник был верховным жрецом бога Перуна Богомилом и подался на промысел в Муромские леса, противясь Крещению Руси. Выходило, что оба были славянской крови, просто один отстаивал древнюю веру, завещанную предками, а другой стоял на страже новых церковных порядков. Вовчику показалось, что в древнем предании скрыт глубокий смысл, проходящий красной нитью через всю отечественную историю. Ключ к пониманию он нащупал неожиданно, штудируя основы классической философии. Его подсказала гегелевская диалектика, постулирующая не только борьбу, но и единство противоположностей. С борьбой было все понятно, а единство? – может, оба качества скрыты до поры в каждом человеке и являются на свет Божий в зависимости от времени и обстоятельств? Но отсюда, в частности, следовало, что человеческая мораль не является абсолютом, и при определенных обстоятельствах ее можно преступить, например, как в случае расстрела царской семьи. Мысль выглядела крамольно, и Вовчик предпочел ее задвинуть подальше до лучших времен.

К тому времени работа в газете стала понемногу его тяготить. Строчить копеечные заметки о малозначащих событиях, как это делали большинство коллег, не лежала душа, а для написания серьезных пространных статей перестало хватать опыта.

«Хорошо бы, поездить по комсомольским стройкам, а потом вернуться оттуда с серией очерков, – в сердцах думал Вовчик, – тогда бы опубликовали на „ура“ и место в штате предложили. Но как это совместить с учебой на очном отделении?»

Свои претензии он решил высказать одному из редакторов, который в молодости прошел огни, воды и даже лагеря. Его суждениям Вовчик верил больше других.

– Не горячитесь так, – охладил его пыл старый журналист. – Хотите съездить этим летом на БАМ? – Не с творческим поездом объединенного союза композиторов и писателей, а самостоятельно? С тамошними жителями пообщайтесь, посмотрите, как дела обстоят на самом деле. Только одна просьба: выпивайте крайне осмотрительно, местный спирт, который «сучком» называется, с непривычки тяжело идет. И с местными барышнями поосторожнее, не подцепите ненароком чего-нибудь.

Припертый к стене собственной во многом дурацкой инициативой Вовчик вынужденно согласился.

До местных красавиц дело так и не дошло. По приезду он сразу попросился в бригаду укладчиков путей, провел с ними в разъездах две недели и в первую же пересмену спешно ретировался домой. Речь не шла о непрерывно атакующих мошкаре и гнусе и прочих тяжелых бытовых условиях, с ними он потихоньку сжился. Вовчик просто осознал, что писать, в сущности, не о чем. Происходящее было страшно далеко от бодрых рапортов в прессе и по «ящику», и больше напоминало Платоновский «Котлован», который недавно давали почитать на одну ночь.

В Москву Вовчик вернулся, полон самых мрачных мыслей. Журналистская профессия, представлявшаяся прежде интересной и приятной, неожиданно явила свою изнанку. В командировку он съездил, теперь предстояло отчитаться за потраченные деньги, а чем? – написать о том, чего не видел?

«Но ведь пишут же другие, даже не выходя из номера гостиницы, да еще как, аж за душу берет!» – уныло думал Вовчик, поднимаясь по лестнице к себе в редакцию, как на Голгофу.

Заметив состояние подчиненного, редактор ухмыльнулся.

– Чувствую, что впечатлений – «выше крыши»! Когда я увижу их на бумаге?

– Я не знаю, о чем писать, – понурился Вовчик.

– Опишите то, что видели, там поглядим…

Представить впечатления от поездки в «черном» цвете у Вовчика не поднималась рука. Не потому, что такой материал попросту бы не пропустили. Ему было неудобно перед людьми, по-свойски приветивших и терпевших его целых две недели. Оставалось одно, не вдаваясь в подробности трудовой деятельности, поверить бумаге их судьбы. Вечерами у костра он наслушался многого. Ребята оказались непростыми, с проколами в биографиях. Самый молодой вообще подался на стройку потому, что дома светил срок. Но больше других зацепила история бригадира, толкового и справного мужика. Он женился совсем молодым и души не чаял в своей супруге. У них долго не было детей, жена ездила лечиться на юг и однажды забеременела. А через пару лет, когда родившаяся девочка достаточно подросла, невооруженным глазом стало видно, что ребенок не его. Жена призналась, что переспала с кем-то на курорте. Не в силах этого перенести, он хотел наложить на себя руки, но не смог оставить без средств существования жену и дочку и с тех пор так и кочует по стройкам, аккуратно высылая отовсюду половину зарплаты…

Стараясь не упустить важных деталей, Вовчик перенес обе истории на бумагу, напечатал и отнес редактору.

– В газете этого печатать нельзя, – сразу огорошил его тот при следующей встрече. – Не обижайтесь, у вас хороший слог и цепкий взгляд, – ободряюще добавил старый журналист. – Мой совет, пока он не «замылился», попробуйте себя на писательской стезе. Я поговорю, с кем надо. А не получится, вернуться в нашу братию всегда успеете.

Увидев свои рассказы напечатанными, Вовчик первым делом отвез авторские экземпляры матери. Та удовлетворенно кивнула и заметила: «И дальше держись, сынок, за землю, трава обманет»…