Читать книгу Наважденье нашей встречи - - Страница 7

Выйдя из церкви с просветленной душой, он, несмотря на сгустившиеся сумерки, сразу узнал улицу, по которой утром спешил к электричке. Здесь было необходимо свернуть налево к еще довоенному, огромному трехъярусному сталинскому дому, в полуподвальном помещении которого размещались техники-смотрители.

В лицо Лидию Павловну Вовчик запомнил не очень, и ее отыскал по серому пуховому платку. Она сидела за обшарпанным канцелярским столом, листая какие-то бумаги. В ответ на его несмелое приветствие женщина подняла голову, окинула взглядом и, заметив сумку на плече, улыбнулась:

– Я почему-то так и подумала, что ты сегодня приедешь. Разбежались с зазнобой? – Вовчик угрюмо кивнул. – Пиши заявление на имя начальника ЖЭК завтрашним числом, – и она протянула лист бумаги и ручку, – только не подводи меня, я ему сказала, что ты мой родственник дальний, в столице недавно, надо помочь на ноги встать.

– Можно сначала пару звонков сделать? – попросил Вовчик.

– Посоветоваться хочешь? – догадливо поинтересовалась она, протягивая телефонный аппарат.

– Вроде того, – полистав записную книжицу, Вовчик набрал номер знакомого редактора.

– Он уже давно здесь не работает, еще зимой всю редакцию отдела уволили, – холодно ответил на другом конце провода незнакомый женский голос. В трубке раздались отрывистые короткие гудки.

Вовчик почувствовал, как поплыла почва под ногами.

«Можно, конечно, попробовать дозвониться кому-то из этих приятелей домой», – растерянно подумал он.

Но чутье подсказывало, что делать этого не следует. Похоже, и здесь перестройка успела пройтись широким асфальтовым катком, и теперь вместо участливых бесед и ожидаемой поддержки будущей книги придется выслушивать жалобы на столичное житье-бытье, а может, кое-что и похуже: последуют расспросы с пристрастием, где он пропадал последние полгода. Ладно бы, книгу писал, но ведь и не приступал даже. И просьба устроить внештатником окажется неуместной, а без источников дохода на вольных хлебах долго пребывать опасно.

«Лучше воспользуюсь пока предложением этой дамы, все-таки, вместе с какой-никакой работой бесплатное жилье предлагает, – решил Вовчик. – Разберусь до нового года, что, к чему, а там видно будет».

– Я согласен, но мне и прописка может скоро понадобиться, – нерешительно сообщил он Лидии Павловне, беря ручку.

– Поработай с месяц, зарекомендуй себя, там придумаем что-нибудь. А сейчас пойдем, каптерку покажу, в которой ночевать будешь. Она в таком же подвале. Это бомбоубежище, оно еще с послевоенных времен сохранилось. Только уговор, на работе не пить, даже пива, наш начальник – бывший военный и этого не любит, и женщин с улицы к себе не водить.

Вовчик послушно кивнул.

– Мне даже как-то, неловко. Только утром познакомились, а Вы так заботитесь, будто мама родная, – нерешительно произнес он.

– Больно ты на моего сына похож, такой же неприкаянный, – нахмурилась Лидия Павловна. – Он за Уралом срок отсиживает. Когда сегодня утром тебя увидела, решила, что он вернулся. А потом, когда поняла, что обозналась, подумала, это знак свыше: я тебе помогу, а его там кто-нибудь поддержит. Кстати, забыла спросить: ты в сантехнике хоть мало-мальски разбираешься? – вспомнив, как все лето чинил краны в доме Зинаиды, Вовчик кивнул.

Она взяла написанное заявление и, быстро проглядев, поднялась со стула. – Посиди пока, я у начальника подпишу и покажу, где жить будешь…

Ожидая ее возвращения, Вовчик вяло размышлял, верить или не верить в свершившееся чудо, и, кстати, вспомнил, что подобная метаморфоза в его жизни произошла в самом начале творческого пути. Тогда, находясь в эйфории от успехов на писательской стезе, Вовчик уже видел себя членом Союза писателей и совершенно потерял ощущение реальности. И тут, вслед за выпускными неожиданно замаячила армейская служба. В институте Вовчиком дорожили и, чтоб не потерять ценного кадра, предложили, в виде исключения, поступить в аспирантуру. Но самому Вовчику успело поднадоесть еженощное общение с одними и теми же комсомольскими личностями, обремененными лишь мечтами о грядущей административной карьере и крутящимися по любому поводу на глазах у начальства. Да и чутье подсказывало: долго вращаясь в такой среде, писателем не станешь.

Решение было принято в одни сутки, во время которых он съездил посоветоваться с матушкой. Прописавшись с ее подачи в Подмосковье у какой-то богобоязненной старушки, он подал заявление в обычную московскую школу преподавателем истории и отправился на смотрины. Директрисе – крутой стареющей даме интеллигентного вида, страшно понравилось, что у нее в штате будет работать начинающий писатель, и она на первых порах благосклонно разрешила жить в небольшом полуподвальном помещении, числящемся на бумаге школьной служебной площадью.

Внезапно хлопнула дверь, и начальница, показав подписанное заявление, поманила его за собой. Следуя за Лидией Павловной по неведомым катакомбам, Вовчик вспоминал, как выпускником пединститута шел такой же дорогой за директрисой школы…

«История, повторяясь, превращается в фарс», – ненароком всплывшее из глубин памяти изречение классика вернуло ему душевное равновесие.

Они свернули в очередной раз за угол и оказались перед двумя дверями: массивной, обитой дерматином, и ржавой, железной. Достав ключ, Лидия Павловна отомкнула обитую дерматином и протянула его Вовчику:

– Проходи, и чувствуй себя, как дома.

– А здесь что? – поинтересовался тот, косясь на железную дверку.

– Этот коридор ведет в бомбоубежище, – пояснила та. – Он на несколько километров под землей тянется, без привычки заплутаться можно.

Каптерка мало чем напоминала ту, первую в его жизни комнатку. Она размещалась в соседнем с конторой подъезде, в полуподвальном закутке с отдушиной-оконцем под самым потолком и имела размеры небольшой кладовки. Меблировку довершали: продавленная раскладушка, небольшой платяной шкаф, стул и тумбочка у изголовья, на которой красовался будильник еще советских времен. Лидия Павловна самолично застелила раскладушку прихваченным бельем, достала из шкафа пару одеял с подушкой и исчезла, пожелав удачи.

Вовчик повесил одежду в шкаф, достал из сумки рукописи и улегся на раскладушку. После широченной кровати с шикарным упругим матрасом, на которой можно было улечься, хоть вдоль, хоть поперек, здесь было неудобно и жестковато. Да и вся убогая обстановка каптерки в сравнении с Зинкиным домом, казавшимся теперь хоромами, больше напоминала монашескую келью.

«Только образа Николая-угодника в Красном углу не хватает. Надо обязательно повесить, после того маленького чуда, что сегодня произошло, – философски рассудил Вовчик. – А если б еще попить крепкого, горячего чаю, то в душе воцарился бы полный комфорт», – и пожалел, что не подумал об этом раньше.

На всякий случай он решил пошарить в тумбочке и сразу же наткнулся на эмалированную кружку с кипятильником. Рядышком лежали початая пачка индийского чая со слоном, и открытая пачка быстрорастворимого сахара. Вечер стал явно удаваться. Вовчик заварил себе крепчайшего чаю, почти «чифирю», окунул в него сахарный кубик, дождался, пока тот сделается коричневым, с наслаждением положил его под язык и запил добрым глотком. По пищеводу стало разливаться приятное, терпкое тепло, …и он впервые осознал, что сумасшедшие сутки подошли к концу. Единственное, что не давало расслабиться до конца: стойкое ощущение, что уже бывал в этих местах, и это было как-то связано с первым местом работы. Вовчик прикрыл глаза, стараясь припомнить побольше знаковых деталей… и вместо этого снова оказался в электричке. Перед глазами плыли игрушечные дачки…

«Ну, конечно, Мамонтовская – дореволюционное дачное место, но слышать о нем ему пришлось на Севере!»

Память услужливо переключилась на первое северное лето. Тогда Вовчик с превеликим трудом дождался, как после холодов, словно по взмаху волшебной палочки, пробудилась от долгой спячки природа, и вместе с тучами таежного гнуса и мошкары в край хлынули золотоискатели и лесорубы. За этим последовала ловля семги, поднимавшейся на нерест в крохотных речушках, притоках Печоры. Закончилось все нежданным купанием в стылой утренней воде, после которого он заболел. А когда спала высокая температура, Вовчик выглянул в окно, за которым уже кружили первые зимние мухи, и на него навалилась отчаянная тоска. Пытаясь ее заглушить, он попробовал переложить на бумагу летние впечатления, тем более, что его отчета давно с нетерпением ожидали в столице. Но перо, словно заговоренное, валилось из рук, и он не смог написать ни строчки. В канун ноябрьских праздников Вовчик не выдержал и попытался сбежать. Никому ничего, не сказав, он ночью покинул квартиру и сел на поезд, следующий до Москвы. После целых суток терзаний его под перестук колес озарила ужасно простая истина: возвращаться в сущности некуда. И когда ранним утром состав прибыл в Вологду, Вовчик спешно покинул вагон и, немного побродив по центру, направился в ближайшую гостиницу.

«Поживу пару-тройку дней по-человечески в этом старинном русском городе, – решил он, совершенно очарованный резными палисадниками, – может, какая черноглазая красавица сыщется»…

– Не похож ты на обычных командированных, – с легким оканьем, нараспев заметила моложавая интересная дамочка за стойкой администратора. – Признайся, от алиментов в бега подался.

– У меня нет детей, – потупился Вовчик, – женщину свою еще не встретил. Я, вообще-то, писатель, и в ваши края приехал материалу для книги подсобрать.

– Эту лапшу мне на уши многие пытались вешать, – печально усмехнулась красотка, вздохнув роскошным бюстом. – Писатели, режиссеры всякие, а на поверку – обыкновенные алкаши и картежники.

Пожав плечами, Вовчик достал из чемоданчика номер «Юности» и, молча, протянул разуверившейся в мужском роде дамочке.

Та с любопытством пролистала журнал, отыскала фотографию перед его рассказом и деловито сверила с оригиналом.

– Похож,… а пишешь, прямо за душу берет, – немного игриво заметила она, быстро пробежав глазами страницу. – Хочешь, я тебя вместо гостиницы в своем доме поселю, в отдельной горнице? Гораздо дешевле станет.

– А как же, ваш муж, дети? – растерялся Вовчик.

– Мужу еще года три отдыхать, дочку вчера к своей маме отправила на все каникулы, – призывно улыбаясь, пояснила красотка. – Ну как, согласен?

Дамочка явно скучала в северной глуши и Вовчик, рассчитывая на легкое приключение, послушно кивнул головой. Они засиделись далеко за полночь, разговаривая о всякой всячине, но когда подошло время ложиться, красотка постелила ему в отдельной комнате, стыдливо пояснив:

– Ты не думай, я не девка подзаборная, которая первому встречному мужику на шею вешается. Просто живого писателя никогда не встречала. Не в гостинице же нам об искусстве говорить…

Логика в ее словах, хотя, и чисто женская, присутствовала и, не желая обижать гостеприимную хозяйку, Вовчик пообещал задержаться на пару дней. Однако уже наутро не на шутку разгулялась поземка, на улицу из жарко натопленной горницы выходить не хотелось, и объятья красотки раскрылись сами собой.

Двое суток растянулись в неделю и сняли заклятие с пера. По возвращении Вовчик с упоением принялся писать, как прежде. На дружеском застолье перед Новым годом редактор местной газеты, приехавший на Север еще в конце 50-х, совершенно серьезно отметил, что он растрачивает талант на сиюминутную мелочишку.

– А что же прикажете делать? – обидчиво поинтересовался Вовчик, понимая в душе, что старик прав. – Я здесь еще мало кого знаю.

– С людьми я Вас, юноша, познакомлю, а дальше дерзайте сами: встречайтесь, спрашивайте и впитывайте, что говорят…

Сообразив, что судьба предоставляет тот самый шанс, о котором он мечтал, работая еще в Москве, Вовчик отнесся к словам старика-редактора необычайно серьезно. Оставалось лишь определиться с направленностью будущей книги. Тематика Гулага была уже достаточно исчерпана, и он решил сосредоточиться на золоте. В сравнении с Колымой его на Печоре добывалось немного, но знали о нем еще с дореволюционных времен. Среди старых золотоискателей ходили упорные слухи о неком старце, стоявшем у истоков истории. На его розыски он тогда впустую потратил около двух лет. Время шло, а старец, как в воду канул…

Вовчик хлебнул еще «чифиря», память, словно норовистая лошадка, стреноженная шпорами нетерпеливого всадника, встала дыбом и понеслась, что есть духу, по кочкам малозначащих событий к маячившей на горизонте подмосковной Мамонтовской,… Он вдруг вспомнил: с легендарным персонажем его свела вологодская красотка. Тогда, после третьего по счету таежного лета он совсем, было, отчаялся, и во время очередного свидания, вконец расстроенный, поведал ей о своих напастях.

– Есть тут один старец древний, похожий на того, о котором говоришь. Ему уже восьмой десяток пошел, – ничуть не удивившись, задумчиво ответила та. – Я его недавно встретила в гостинице, совсем на ладан дышит, наверное, до лета не доживет. Моя знакомая у него вроде экономки… Говорили, будто приехал в наши края совсем молодым еще в 30-х, да так тут и осел. И каждое лето на Печору уходил, а по осени возвращался. Ходили слухи, что он секретные места возле реки знал, где моют золотой песок.

– Странно, что его не ограбили или донос никто не написал, особенно в прежние времена, – удивился Вовчик.

– Скорей всего, он сам был обыкновенным разбойником. Подкарауливал в тайге «фартовых» мужичков и забирал намытый песок, – пожала плечами зазноба. – И на зоне точно побывал, я блатных много встречала, их по ухваткам сразу видать… Давай, я подружку попрошу, если в январе приедешь, она тебя представит, – предложила она. – Только учти, он с тобой при одном условии говорить станет: если не будешь спрашивать, кто такой Крысиный король.

– А этот старец, вообще-то, нормальный? – разочарованно заметил Вовчик. – В такие-то годы недолго и умом тронуться.

– Нормальнее нас с тобой, – успокоила зазноба. – К нему многие уже подкатывались, и он от ворот поворот давал. А ты – мужик грамотный, к тому же, с высшим историческим образованием. Разберешься…

Учитывая важность предстоявшей встречи, Вовчик решил заглянуть в городскую библиотеку. Там его выслушали с плохо скрытым недоумением, но учитывая известность городского корреспондента, предложили покопаться самому. Долгими зимними вечерами Вовчик блуждал по коридорам с пыльными стеллажами, пока однажды совершенно случайно не наткнулся на брошюрку, в которой прочел следующее:

«О нём мало, кто знает, ещё меньше о нём слышали и уж совсем ничтожное количество людей его видели. Полумистический, пугающий персонаж, герой множества зловещих легенд, таинственных и порой противоречивых приданий, неразгаданная загадка природы, персонаж множества жутких историй и устрашающих сказок. То, что о нём известно наверняка: крысиный король – сросшиеся хвостами несколько крыс.

Крысиного короля издревле окружали, порой зловещие и противоречивые, слухи и придания. Было принято считать, что крысиный король мог оборотиться человеком и исполнить желание поклонившемуся ему человеку. Ещё существовала такая примета: если встретить крысиного короля и поклониться ему в пояс, то такого человека, впоследствии, ожидали удача и богатство»…

Ничего конкретного кроме некоего мистического подтекста эти строки не содержали, но Вовчик на всякий случай переписал их в общую тетрадь, куда старательно заносил все интересные артефакты, могущие пригодиться в будущем, и стал с нетерпением дожидаться новогодних каникул.