Читать книгу Апофеоз Судьбы - - Страница 6

Фабиан Сарто и Эдвин Нойманн долго не могли собраться в путь: то не находили возницу, то выжидали подходящего времени, слыша о том, что дороги находятся под пристальным надзором рыцарей. Озадаченные миссией, данной им Мартином Лютером, они все же отправились в дорогу, полную тайн. Путь в Финстервальде оказался очень непростым, почти всю дорогу тучи наслаивались одна на другую, как воинствующие стада буйволов. То и дело принимался дождь, который усложнял дорогу, принося неудобства путникам и мучения лошадям.

Дорога пролегала вдоль Шварц-Истер – правого ответвления Эльбы. Из-за погоды и плохой дороги в пути им пришлось делать много незапланированных остановок.

– Эдвин, ты когда-нибудь думал о том, с кем делишь свою жизнь? – спросил Фабиан, ломая хворост и поочередно складывая его обломки в костер. – Задумывался о том, почему тебя окружают именно эти люди?

– Не приходилось об этом думать, – ответил ему Эдвин, отмахиваясь от повалившего густого дыма. – Почему ты об этом спросил?

– А разве это не интересно? Ведь ты, к примеру, мог бы родиться в другой стране, или, скажем, твоими родителями были бы язычники… Конечно, не дай Бог никому такого, но что, если случилось бы именно так? Ведь некоторые вещи мы не выбираем.

– Позвольте, я скажу, господа, – наконец заговорил молчаливый извозчик.

– Интересно будет послушать, – сказал Эдвин, уступив ему слово.

– Я прекрасно понимаю, к чему идет разговор, но извольте… оставьте же в покое судьбу. Я привык верить в стечение обстоятельств. В удачу. Каждый человек сам своим выбором бросает жребий. Это и есть его путь – его прошлое, настоящее, будущее. Что же касается данностей, которые от нас не зависят, то это также простой жребий, только не наш. Он выпал на нашу долю из-за неправильно сделанного выбора наших предков, и это справедливый итог для нас, как для их наследников, – сказал Мануэл Вагнер, слегка приподняв брови.

– Хорошее предположение, – заметил Фабиан.

Костер затрещал, очаровывая путников теплом и узорами раскаленных углей, раздуваемых на тихом ветру. На нем разогревалась на ужин копченая грудка казарки.

– Полагаю, сегодня жребий не на вашей стороне, – рассмеялся Фабиан, не замечая, что слишком близко поднес к огню импровизированный вертел.

– Отнюдь! – ответил Мануэл, выхватывая из руки Фабиана палку, на которой висело наколотое мясо.

Увы, спасти ужин он не успел. Выгоревшая в середине палка надломилась и мясо упало в огонь.

– Да чтоб тебя! – закричал Эдвин, схватив суковатую палку, которой собирал в кучу разлетевшиеся угли.

Он стал суетливо выгребать утку из костра, пока она не подгорела, и так спешил, расталкивая угли, что чуть не потушил огонь.

Фабиан крепко взял Эдвина за плечо, смирив его строгим взглядом, затем посмотрел на палку, которой тот все еще пытался вытащить из огня мясо.

– Брось ее, – сказал Фабиан Сарто, и Эдвин бросил палку, аскетически отведя глаза.

– Что? – спросил Эдвин. – Что не так?

Мануэл Вагнер встал и собрался отойти от них, сославшись на необходимость покормить лошадей. На самом деле он покормил их еще до того, как приятели принялись готовить себе ужин.

– Прошу, простите нас. Останьтесь… – обратился к Мануэлу Фабиан. – И чем же мы теперь отличаемся от язычников? – строго спросил он Эдвина.

– Ешьте сами, – сказал Эдвин. – Я как раз хотел поститься.

– Всякий пост начинается там, где прекращается гордыня, – тихо произнес Фабиан.

Мануэл остановился. Не оборачиваясь, он лишь слегка повернул голову в сторону Эдвина, нервно произнеся всего два предложения:

– Я достаточно дорожу своей семьей, чтобы не наглупить… благодари за это Бога. Но в следующий раз, даю слово, я поставлю твою челюсть на место.

– Ну-ну, достаточно, – сказал ему Фабиан. – Нам всем стоит успокоиться. Это все долгая дорога. Мы устали…

– Да, я все принимаю, – согласился Эдвин, не отводя глаз от дочерна обгоревшей грудки. – Простите меня, коль можете…

Когда вдали показались крыши редких домов, Эдвин радостно похлопал Фабиана по плечу, разбудив от крепкого сна. Фабиан, как, впрочем, многие люди, вовсе не любил, когда его будили внезапно и так бесцеремонно; однако он обрадовался, увидев силуэты домов и приближающихся людей.

Поравнявшись с людьми, возница придержал коней, останавливая повозку. Но встретившиеся им люди вели себя странно. Они прибавили шагу и скрылись в дверях небольшой придорожной фермы. Озадаченный Фабиан попросил извозчика остановиться и подождать, а сам решил дойти до фермы, чтобы спросить дорогу к ближайшей церкви.

Озираясь по сторонам, он неспешно пошел в сторону дома, в котором скрылись незнакомцы. Желая быть особенно вежливым и доброжелательным, Фабиан взял с собой корзину с дикими грушами и ягоды, которые им накануне удалось собрать в придорожном лесу. Он постучал в дверь и сделал шаг назад, но никто не отвечал. Фабиан попробовал вновь, постучав громче прежнего, после чего произнес:

– Простите, мы проделали неблизкий путь. Мы прибыли сюда из Виттенберга и нам необходима помощь, – его смущала тишина, оставленная после этих слов, но он продолжал. – Не могли бы вы подсказать, как нам найти ближайшую церковь?

Тишина была так подозрительна, так недобра, что Фабиан, почти отшатнувшись, зашагал обратно в сторону своих товарищей:

– Поезжай прямо, Мануэл, – сказал он кратко, и извозчик немедля ударил хлыстом, погнав повозку на подъем, обнажающий окраины города.

Дома вокруг были ветхими. Складывалось ощущение, что скоро здесь все рухнет. И запах над городом нависал соответствующий: сырой и затхлый, похожий на грибной. Всюду отдавало стариной, сыростью и глубокой древностью. Жителей не было видно: они словно попрятались, как те странные люди, что попались навстречу при въезде. Оставалось только осторожно продвигаться вперед.

Рассматривая убогий городишко, Фабиан, благоговея и тоскуя, вспоминал о сестре, которою ему пришлось оставить на долгие дни, месяцы, а быть может, годы. Он видел ее с цветочным венком в густых волосах, опускающихся на глаза, но не способных скрыть их легкий блеск. Она была наделена особой нежностью и красой, даже несмотря на черты лица, лишенные тонкости, несмотря на загорелый нос и большие скулы, уходящие в маленький подбородок. Лицо ее было усеяно веснушками так, словно их подрисовали только там, где они необходимы. Каждый строгий штрих в ее лице был очерчен самой повседневностью со всей ее избитостью и изъянами, делающими простое прекрасным.

– Лучиана молится за нас. Уверен, ее молитвы особенно любимы нашим Господом, – произнес Фабиан, надламывая кусок высохшей ветки.

– Любая молитва особенна, – сказал Эдвин, – если веришь в ее силу.

– Речь не о том.

– Прости, что перебил.

– Сестра знала, на что я иду. Она знает даже больше твоего, но все же любит меня, как никогда прежде. И я знаю силу ее молитв. Несколько раз я был свидетелем, как на ее молитвы приходил немедленный ответ. Однажды наши соседи что-то не поделили, начался большой скандал, в ход пошли кулаки, а потом ножи. В толпе было по меньшей мере человек восемь или девять. Лучиана забежала в дом вся в слезах, на ее глазах чуть не убили одного из мужчин. Я запер ее в комнате, сказав, чтобы она молилась, а сам побежал на помощь. Что же ты думаешь? Не прошло и полминуты, как я вышел во двор, а драки как не бывало. Мужики сидели на лестнице и глядели друг на друга, растерянно хлопая глазами. Недоумение сменилось радостью, когда я рассказал им, что на самом деле остановило драку.

Улыбка Эдвина растянулась тоненькой полосой. Кончиками пальцев он вытер уголки губ и зачем-то добродушно кивнул.

Фабиан минуту помолчал и продолжил:

– Иногда страшно, но есть у меня чувство, что нужно просто идти вперед. Господь все усмотрел, а нам лишь надо быть верными своему слову и делу. Бог никогда и никого не покидал. Он не противоречит закону любви и преданности. Это только людям свойственно оставлять ближнего в беде, потому, что люди злы. Иногда мы очень самолюбивы и корыстны, большую часть своей жизни тратим на ублажение собственной плоти. А она рождена к тлению.

– Все же, мы пребываем в ней, – сказал Эдвин, раскинув руки. – Что бы мы делали, не говори нам собственная плоть о бренности нашего существования?..

– И это единственное, за что нам стоит быть к ней снисходительными, – сказал Фабиан Сарто.

– Отнюдь. Это лишь одна из прикрас.

– Христос показал пример, как отречься от плоти. Тебе ли меня убеждать в обратном, Эдвин? Как ты собираешься войти в духовную обитель, если так печешься о теле? Оставь эти земные искушения и прими от Господа силу Святого Духа. Эта сила и есть начало любви и конец всякому злу. Когда думаешь об этом, легче сражаться со злом. Очень часто я вижу, как два великих воинства сталкиваются в самой обычной жизненной обстановке. Когда Бог с нами, даже львы позавидуют нашей силе.

Эдвин вновь кивнул, не найдя что сказать.

Фабиан сложил вместе две надломленные части ветки так, что получился крестик. Несколькими оборотами полоски волокнистой коры связал их, затем передал Эдвину и снова предался размышлениям, которыми по привычке уже делился с другом.

– Посмотри на этот крест. Скажи мне, почему люди готовы целовать его, поклоняться ему, будто в этом есть что-то святое? – спросил Фабиан.

– Что?! Как ты можешь… сомневаться в святости креста!

– Крест – всего-навсего орудие смерти. Ужасное и оскорбительное воплощение человеческой жестокости, направленной против самого Творца!

Эдвин Нойманн поник. Будучи послушником монашеского ордена, он поклонялся церковным реликвиям, был причастен к их продаже и не видел в этом ничего гнусного. Лишь познакомившись с Фабианом, он отпустил многие дела, гневящие, как говорил Фабиан, Господа. Сердце его сжалось, а вместе с ним и пальцы, в которых затрещали две связанные ветки. Он ударил кулаком в торец дубового сиденья. Боль на секунду исказила его лицо, но спустя время горькие воспоминания унялись.

– Мы утратили истинную веру, – продолжал Фабиан, – сильно подвели Его… – сквозь слезы пробурчал он. – Мы убили Христа, а теперь носим распятие на своей грязной шее…

– А что ты думаешь о крестоносцах? – спросил Эдвин.

– Бог никогда не вел крестоносцев в атаку, это были те же самые идолы в виде распятий, что люди несли вперед, сжигая и грабя все на своем пути под знаменем лжи. Ты ведь понимаешь, что толкало людей в поход? Обедневшие рыцари искали наживы. О Боге они думали, лишь клянча у лжеепископов благословения. Вполне возможно, когда они сходились взглядами, обе стороны видели взаимную выгоду, которую можно легко измерить серебром.

– Страшно представить участь человечества, если даже от церкви сейчас несет смрадом, – сказал Эдвин.

– Не то слово… Мы собственными руками черпали зло, упивались им, веря в собственные силы. И чего мы добились? – спросил Фабиан, отстукивая пальцами по своей ноге.

– Боюсь, как бы и мы не соблазнились.

– Только и слышу от тебя: «боюсь», да «сомневаюсь», – сказал Фабиан.

– Все это потому, что я боюсь и сомневаюсь, – просто ответил Эдвин. – Мне от тебя нечего скрывать. С тех пор, как смерть разом забрала всех моих родных, я только и делаю, что боюсь и сомневаюсь…