Читать книгу Парадокс Соломона - - Страница 4

Ребёнок меняет человека. Сейчас это испытала на себе. Как только мы с Пашкой зашли в парадную, на плечи мне опустилась бетонная плита ответственности. Обострилось восприятие всего: вдруг бандиты в засаде? Вдруг лифт заклинит? Что делать, если он начнёт падать? Где-то внутри зашевелился страх перед ловушкой замкнутого пространства. Вспомнила учителя ОБЖ, бывшего военного. Он не только рассказывал, но и проигрывал с нами все чрезвычайные ситуации: лифт сорвался – ложись на пол, так уменьшается сила удара. Хотя хочется подпрыгнуть.

С Павликом я сидела часто. Подругам было некогда: у одной – муж, у другой – школа. Вместе с мальчонкой мы ели, играли в компьютере, готовились ко сну. Сегодня я жажду общения с маленьким человеком. Старею, видно, мамочкой хочу побывать. Передать свой «богатейший» жизненный опыт.

– Паша, как дела в садике? – мне действительно интересно.

– Нормально, всё как всегда. – Это что? Ответ ребёнка? «Всё, как всегда», – успокаивает меня бабушка, когда я звоню. Изредка. Не забыть бы набрать завтра.

– С кем дружишь? – мне хочется вывести его на откровенный разговор.

– Ни с кем, – замечаю, что Пашка опустил голову.

– А играешь с кем? – чем отличаются в детстве значения слов «дружить» и «играть»? Это точно синонимы.

– Один, – сознаётся мальчик. Сам с собой играю, сам с собой дружу?

– Это же скучно. А во дворе?

– Я не выхожу. Боюсь, – вот и проговорился. Не зря допрос я устроила. Ну, Вита! Собой она занимается, нимфоманка озабоченная.

Я присела, чтобы смотреть в глаза Пашке.

– Знаешь, когда мне было 6 лет, я тоже боялась выходить во двор. Мы переехали, ребят я не знала, мне было страшно знакомиться. Сидела дома. Играла одна. И решила я свой страх победить. Вышла во двор, подошла к детям, познакомилась. Стали дружить.

Павел поднял голову и посмотрел мне в глаза. Серьёзно, не по-детски. А он уже не умильный малыш!

– А если бы они побили тебя? – сжал кулачки.

– Я боялась этого. Но решила, что лучше получить, чем сидеть одной. С тех пор я каждый день побеждаю свои страхи. И мне это нравится. Я уважаю себя, правда.

– А их что, много? Страхов? – котелок варит у этого парня.

– Много. Они бывают разные. Например, спросить что-нибудь у незнакомого человека – это маленький, а спать одному в тёмной комнате – большой.

– Оставаться вечером одному – это маленький?

– Нет, это большой. Огромный. А ты что, один сидишь? – я взбесилась, Вита точно получит от меня! Бросает ребёнка!

– Да, вчера мама уходила в парикмахескую. Я плакал.

– В парикмахерскую, – машинально поправила я. – А страх где был?

– Под кроватью.

– Да, он всегда туда прячется. Слышишь: пря-чет-ся! Тебя боится, поэтому не выходит. Знаешь, как я делала? Чтобы страх убежал? – я заново переживала страшные мгновения детства. – Заглядывала под кровать и говорила: «Я не боюсь тебя! Ха-ха-ха!»

– Правда? Я попробую… – Мальчик был сосредоточен. Готовится опять сидеть один?

– После этого ты станешь уважать себя. И я буду уважать тебя как мужчину.

Я улыбнулась и подмигнула Павлу. Плечики у него расправились. Мужичок.

Побеждать страх меня научил отец, рассказав о своём детстве. Каждый вечер он интересовался, кого и что я победила. Наверное, я поэтому такая сейчас: захожу в любой кабинет, не боюсь начальников, легко обращаюсь к любому незнакомому человеку, люблю говорить правду в глаза… Последнее часто приносит мне вред. Зато я себя уважаю.

Что-то папа перестал на связь выходить… И я тоже. Разладилось всё после смерти мамы. Мамочка, как не хватает тебя! Надо позвонить папе…

Поужинали. Павлик привычно открыл телефон и тихонько уселся на диван.

– Павлуша! Забыл о кладе, о пиратах?

– Нет, я думал, что ты забыла. У тебя есть время играть? Звонить никому не будешь? – мальчуган смотрел недоверчиво.

– Я уже выключила телефон. Я его победила. И ты давай, а то он будет командовать тобой.

Мальчик с сожалением положил своего пластмассового друга на стол. Я бросила на диван кучу вещей.

– Делаем пиратские костюмы! Бери ножницы, режь что хочешь. На подготовку 30 минут.

Пашка недоверчиво смотрел то на меня, то на старые вещи: юбки, рубашки, брюки, шляпки.

– Давай, давай! Я тоже буду наряжаться. Посмотрим, у кого костюм лучше будет.

Пока Павел мастерил наряд, я быстро спрятала коробку конфет, нарисовала карту, крестиком отметила местонахождение «клада». Тёмно-синей лентой завязала себе глаз, нацепила бандану, булавкой скрепила широкую юбку между ног – теперь это шаровары, на белой футболке нарисовала череп и кости, намотала на талию шарф, сделав широкий пояс. Посмотрела на часы – время! Выскочила из кухни:

– Ёхо-хо! – хотела добавить «и бутылка рома», но передумала.

Пашка засмеялся. Он был в рубашке, узлом завязанной на животе, в дачной шляпе и тёмных очках.

– Зачем тебе очки, пират? – грозно нахмурилась я.

– Сегодня сильно светит солнце, капитан. Тебе-то хорошо, у тебя один глаз.

– Ты весёлый и находчивый, пират. Жалко, что нет очков для одноглазых!

Пашка захохотал, молодец, быстро включился в игру. Чёрным фломастером мы нарисовали друг другу усы, сделали из стульев корабль и поплыли искать сокровища. Молодой пират учился читать карту, отмерял на суше шаги, разбил вазу, дерзко спорил со мной, не желая слушать подсказки. Наконец, нашёл клад в капюшоне моей куртки и счастливый уснул на диване в ворохе белья, прижав к себе коробку с сокровищем.

Завибрировал телефон. Пашкин? Мой? Кто-то пробивается. Видеозвонок.

– Ты, мать, что? Умом тронулась? – на меня с ужасом смотрела подруга с «редким”именем Катя, Катерина.

– Что тебе не нравится? – радостно и тихо, чтобы не разбудить пирата, спросила я.

– Ты в зеркало себя видела?

– Нет.

– Так посмотри! – в голосе подруги слышался страх.

– Катерина! Принимай мир таким, какой он есть. И ничего не бойся, – я разглядывала себя в зеркало. – Усы мне идут. Почти как… (у неё или у него?) Кончиты Вурст. Помнишь?

Я подрисовала ещё и бородку. Катя молча смотрела на мои действия.

– Кончиту я помню, он поразил тогда весь мир. А у тебя всё в порядке? На работе как? – спокойная, а голос, как у сиделки тяжелобольного.

– Всё хорошо, – я улыбалась, радость и беспечность не покидала меня.

– Может, мне приехать? – осторожненько поинтересовалась как психотерапевт, а она им и является.

– Нет, у меня все спальные места заняты, – веселье хотелось продолжать.

– Так вас там несколько? – Катерина этого точно не ожидала.

– Четверо: я, Кончита, Пашка и пират, – хихикнула я. – Двое скоро уйдут.

– Кто уйдёт? И кто останется? – бдительная Катерина хотела правды.

– Кончита и молодой пират уйдут. А мы с Пашкой останемся, – я навела камеру на спящего мальчика.

– Так нельзя, Алёна! Мне плохо стало от твоей улыбки, думала, что у тебя крыша отъехала! – с облегчением выдохнула Катерина.

– Тихо ты. Что нужно? Говори. Я спать хочу.

– А просто так. На сердце тревожно было. Спи. Завтра поговорим. Проверю. Вдруг у тебя рецидив будет.

– Позвони мне, позвони… – пропела я, но Катерина уже отключилась.

Надеюсь, никто больше доставать не будет. Хотя время ещё детское. 23:00. Я, смывая усы и бороду, улыбалась. Радовалась за Павлика. Спросит ли утром: я вчера какой страх победил? Завтра буду думать, надо с ходу отвечать, чтобы естественно было.

Утром мы спали долго. Суббота. Я проснулась от взгляда. Пашка сидел у меня на кровати, ел конфеты, смешно шевеля нарисованными усами.

– Доброе утро, капитан! – Пашка сиял, солнышко моё. – У тебя опять два глаза?

– Да, брат-пират. Второй я нашёл в сундуке среди сокровищ.

Я первый раз почувствовала такую близость к чужому ребёнку, словно наши души подружились, словно мы качались на одной волне. Пашка не смущался, смотрел прямо.

– Тётя Алёна, а вчера я страх победил? – в глазёнках читалась надежда.

– О, их было много. Давай вместе считать: не побоялся резать вещи – это раз. Не сдался, когда искал клад, ведь опасности подстерегали тебя на каждом шагу – это два.

– Да, ваза погибла… – молодец, сознался. – Тебе её жалко?

– Жаль, но посуда разбивается к счастью. Третий страх: ты не побоялся сознаться, что разбил вазу.

– А я знаю четвёртый страх, – Пашка хитренько улыбнулся. – Я не побоялся нарисовать тебе усы. А ты не побоялась ночью нарисовать себе ещё и бороду.

– А ты откуда знаешь? – я округлила глаза и вскочила.

– Её видно, – мальчишка засмеялся, закидывая голову, смех был чистый-чистый.

Я кинулась к зеркалу. Точно. Чёртов фломастер! Смывала ведь, а щетина так и проступает.

– Да, Паша. Мы попали. Вот мама удивится, как повзрослел её сынок, усы выросли, – я была серьёзна.

Пашка инстинктивно пощупал под носом, побежал к зеркалу. Засмеялся.

– Я себе бороду тоже нарисую, – воскликнул маленький друг и кинулся к столу искать фломастер.

Я вскочила, подхватила Пашку и закружила по комнате. Он засмеялся, как смеются только в детстве. Звонко и беззаботно.

– Нет, не надо ничего дорисовывать. Мы победим это хитростью, – мне было интересно, что он придумает.

– Останемся дома? Замотаем лицо платком? Придумал: маски! – Пашка захлопал в ладоши.

– Ага! Зайчик и Волк. Но у меня их нет. – Я представила нас в новогодних масках.

– А ковидные? – мальчик просто мастер «мозгового штурма».

Виталина, увидев нас, вспомнила пандемию недобрым словом, заохала, засуетилась.

– Я так и знала, что ты, Пашка, заболеешь. Наверное, добрая тётя мороженое покупала? Сама наелась до отвала и тебя накормила?

– Мама, мамочка! Мы не болеем. Мы победители.

Пашка снял маску, Вита села там, где стояла. На растение у стены. Усы она нам простит. Цветок – нет, она больная по этому делу, садоводка махровая.

– Как свидание? – Пашка убежал, и я попыталась отвлечь её от разрушения.

– Козёл. Опять козёл! – в порыве негодования Виталина пнула горшок со сломанным цветком.

– А ты не ходи по козлиным фермам, – сделала я жалкую попытку пошутить.

– Тебе хорошо говорить! – вскричала «яжемать». – Ты одна. А Пашке отец нужен. Думаешь, я не вижу, что из него получается? Бабьё вокруг одно. Тени своей боится.

– Вокруг не только бабьё. Есть и пираты, – машинально добавляю я.

– Какие пираты? – остолбенела подруга.

– Такие, – отвечаю я, снимая маску. – С усами и бородой.

Мне показалось или Виталина неподвижно смотрела на меня минуты две? Потом хрюкнула, икнула. Стала как-то неприлично хихикать. Упала на диван и застонала, смеясь и корчась. Бросилась обниматься.

– Ну, всё-всё, – отбиваюсь от неё. – Лучше подскажи, чем смывать.

– Сейчас. Давай загуглим. Снять… Нет, отмыть фломастер с кожи рожи. Так, средством для снятия макияжа. У тебя что, нет?

– Не помогло.

– Или средством, содержащим ацетон… Ну-у, в баню его. Ещё ожог будет. Вазелином. Никогда бы не подумала. Вот. Зубной пастой и ополаскивателем для рта. В тандеме. Так и написано: в тандеме. Давай попробуем.

Вита сбегала в туалет, вернулась подозрительно счастливая. Намазала мои усы и бороду зубной пастой.

– Сиди минут пять. Так сказано. Диски ватные забыла, сейчас принесу.

Я обречённо закрыла глаза. А зря. Щёлк-щёлк… Что это? Фоткает, паразитка!

– Попробуй только отправь кому-нибудь! – я возмущаюсь устало, почти равнодушно.

– Скину только своим! Подпись: пришло время бриться, я повзрослела…

– Обратишься ещё ко мне! – пугаю последним аргументом.

– Ладно, не заводись. На память оставлю, – целует меня в затылок.

– Смывай, кожу стянуло уже, – капризничаю я.

– Знаю. В лагере мальчишки нам усы часто рисовали, – смеётся Виталинка, смывая с меня пасту.

– Я тоже сейчас вспомнила. Весело было, – я подошла к зеркалу. Не смылась щетина до конца. Поеду домой. Скрабом ещё попробую. Содой и солью – так ещё советует интернет.

– Ты только Пашку сильно не три. У него кожа нежная. Лучше в ванне посидеть, понырять в пене, – прошу напоследок.

– Да пусть с усами походит. Они ему идут, – совсем подобрела мать-подруга.

Впереди ещё кусочек дня и вечер субботы, любимой, долгожданной. Лягу и буду лежать. Без дела. Хорошо-о-о!

А мысли скачут, покоя не дают. Лопухины… Не уходят из головы почему-то. Елизавета Петровна, императрица, на балу отхлестала по щекам свою статс-даму Наталью Лопухину, да так, что та потеряла сознание. А за что? То ли наряд её не понравился, то ли поведение… Елизавета на платьях была помешана, их у неё было 15 тысяч. Больная, что ли? Фетишистка старая. А нас упрекают: общество потребления, общество потребления…

– Помощник! Алиса! За что Елизавета отхлестала Лопухину? За розу в волосах? Да ну. Думаю, не за это. Платью позавидовала. Или приревновала. Бабы есть бабы.

Надо свои вещи посчитать: одно платье, конечно же, чёрное, джинсы, пара рубашек, толстовка, три футболки – прямо на бал пора. Старьё не считаю – будем с Пашкой резать и кромсать. Полетят клочки по закоулочкам…

Я улыбнулась, вспоминая малолетнего пирата. На сердце разлилась теплота, нежность увлажнила глаза… Вспомнился отец. Спасибо, папа, что научил побеждать. Не побоялся потерять авторитет, рассказывая о своих детских страхах. Поддерживал каждый день… В 10 классе, прочитав «Мастера и Маргариту», я согласилась с Булгаковым: «трусость – самый страшный человеческий порок». Все беды от страха…

Я уснула. Утром вспомнила сон: пышный бал, мелькают пары, смелая Алёна Лопухина даёт отпор шальной императрице, поднявшей на неё руку… В окно заглядывает палач в красном колпаке… К чему это сновидение? Ждёт меня неприятность от семейства Лопухиных…

Вспомнила и вчерашнее обещание самой себе.

– Алло! Бабуля! Доброе утро, родная! Как дела?

– Всё, как всегда. Что может измениться? Ты как? Рассказывай, – в голосе сдержанная радость.