Читать книгу Мысли и факты – Gedanken und Thatsachen (1902) Кульминация – Die Klimax der Theorien теорий (1884). Том 2. Философские трактаты, афоризмы и исследования - - Страница 15

XIII.

Как естественная целесообразность принадлежит к числу самых темных, самых непонятных тайн этой загадочной вселенной, так и телеология принадлежит к числу самых трудных, самых непонятных понятий философской мысли; это понятие, о содержании и обосновании которого даже такие глубокомысленные умы, как Спиноза, высказывали настолько неверные и кривые суждения, что приходится сначала заново открывать его истинный смысл, а вместе с тем и его неотъемлемое право, заново и выкапывать из заброшенной кучи вековой полемики. Что такое телеология, может понять только тот, кто досконально ознакомился с классическими истоками этого понятия – метафизикой Аристотеля, и кто умеет измерять эту великую систему мерилом "Критики способности суждения" Канта. Целесообразность природы наиболее непосредственно и наглядно проявляется в органической природе, в плановом строении растений и животных, в зародышевом развитии и росте живых существ, в соотношении и физиологических функциях их частей, в размножении и порождении, в инстинктах животных, приспособленных к их физической организации, в их врожденных инстинктах и в их интеллектуальных способностях, вплоть до человеческого разума. Но также и в органической природе и ее отношении к органическим существам, в возникновении космоса из эха, в объединении бесформенной материи мира в систему сферических планет, движущихся по определенным орбитам, в космогоническом производстве всех средств, позволяющих живым, одушевленным существам существовать на почве безжизненной материи, в предустановленной гармонии, царящей между живым и неживым. Как из неорганической материи возникает органический мир, из мертвой – живой, из бессистемной слепой игры бескорыстных физических элементов – плановый, восхитительно целенаправленный, из бесформенных паров и пыли – художественный?

Во всяком случае, через развитие. То, что развитие имеет место, что высшее разворачивается и возникает из низшего, совершенное из несовершенного, это мы видим и знаем. Но мышление, которое останавливается именно там, где начинается проблема, не может удовлетвориться необъяснимым фактом развития. Ибо это как раз вопрос о том, как возможно развитие, как возможно совершенствование, высшее образование, восхождение, идеальность при той же самой, анархической или охлократической, бесцельной механике ароматов на всем протяжении? Как возможно, чтобы природа не оставалась вечно хаотическим вихрем пыли и пара, а создала глаза, которые видят, уши, которые слышат, нервы, которые чувствуют, мышцы, которые сгибаются и разгибаются, мозг, который может думать, и, наконец, логику, разум, этику с помощью физической и химической механики атомов? Как это можно сделать? -

Однако концептуальная оппозиция между механизмом и телеологией, природной причинностью и природной технологией имеет в качестве своего логического предшественника другую оппозицию, которая уже затрагивалась ранее, а именно: между субстанцией (υλη) и формой (ειδος, μορφη).

В предыдущей книге мы убедились, что между двумя крайностями – элеатизмом и гераклитианством – существуют две различные теории опосредования: во-первых, плюралистический взгляд на мир, кульминацией которого является атомизм, стремящийся объяснить все физические события взаимодействием бесчисленных точек материи; во-вторых, платоновская доктрина идей или, в более общем смысле, платоно-аристотелевская доктрина субстанциальности форм, которая была развита схоластикой средневековья. Теперь, когда первый из этих двух путей мысли доведен до определенного завершения, перейдем ко второму пути мысли и рассмотрим следующее. Тот, кто, исходя из принципа постоянства субстанции, раскрытого им как гипотеза и постулат, подходит к явлениям и стремится обнаружить то, что постоянно реально в потоке событий, в чередовании возникновения и исчезновения, сталкивается с двумя различными способами мышления.

Либо он исходит из того, что все материальные вещи физически делимы, и тогда путем воображаемой отмены всякой связи и всякого состава приходит к понятию конечных, далее не делимых, а потому простых первоначальных составляющих Вселенной, к мировой пыли неразвитых, нетленных атомов. Или же он исходит из другого обстоятельства, что существуют не только человеческие произведения искусства, но и продукты природы, которые остаются тождественными самим себе и подводимыми под одно имя и понятие лишь до тех пор, пока их форма, их типичная форма или их закон формы остаются неизменными. Это уже относится к кристаллам. Но в еще большей степени это относится к организмам, органическим существам природы, в которых форма или тип, как характерная черта, бросающая вызов наименованию и субституции, абсолютно выходит на первый план перед лицом непрерывного изменения относительно индифферентной субстанции. Человек, животное, растение являются тем, чем они являются, – человеком, животным и растением, – если и потому, что форма, обозначенная этими именами, сохраняется, несмотря на все изменения вещества; к этому следует добавить общеизвестный, но весьма удивительный факт, что в чередовании возникновения и распада, вне рождения и смерти индивидов, одни и те же типы всегда возвращаются, порождают себя заново и передаются из поколения в поколение, демонстрируя тем самым постоянство, которое, казалось бы, бросает вызов и насмехается над быстротечностью отдельных вещей. Реальность этих форм и законов формы, по сравнению с преходящей иллюзорной реальностью вечно становящейся, изменяющейся, мутирующей субстанции вещей, является истинной, субстанциальной реальностью; они фиксированы в потоке событий, как форма водопада фиксирована в изменении текущей воды, или, точнее, как закон рычага, закон гравитации и т. д. фиксированы в изменении отдельных физических событий. Здесь находится метафизическое место платоновского учения об идеях, в качестве предтечи которого следует рассматривать пифагорейское учение о постоянстве сПлатон был поэтом и мыслителем одновременно, а кто может похвастаться тем, что сумел отличить в Платоне правду от вымысла, поэзию от философии? С Платоном, как и с Гете и многими другими гениями человечества, это сделать будет трудно. Но если с максимально прозаическим и трезвым пониманием отбросить все фантастическое, аллегорическое, мифическое, мистическое, поэтически буйное, чем Платон окутывает свою философию в «Федре», «Тимее», «Республике» и других произведениях, то это все устаревшее по сегодняшним меркам, Если Платон считает, что он устранил из платоновской философии все устаревшее и незрелое по сегодняшним меркам, то остается взгляд на мир, который может повторяться на всех этапах развития человеческого разума, независимо от тех или иных веяний времени и прогресса в науках об опыте. «Παντα ρει» отвергает Гераклит; «τα ειδη μενει» отвечает Платон. Платонизм – это реализм форм, тогда как существующая уже триста лет концепция природы – реализм вещества. Однако следует учитывать, что действующая сегодня точка зрения, рассматривающая материю как то, что сохраняется в становлении, должна одновременно не только верить в сохранение законов, но и основываться на утверждении не только эмпирической, но и абсолютной реальности пространства и времени, которая, если не признавать ее просто гипотезой, является трансцендентной догмой, выходящей за пределы всего реального и возможного опыта, включая наше сознание. Кроме того, платонизм учит постоянству родовых типов, в то время как наша современная теория происхождения утверждает изменчивость родов и видов. Однако следует иметь в виду, что нам достаточно перевести платоновскую идею в более современные термины, чтобы понять ее глубинное обоснование. Достаточно определить ее так: «Платоновскую идею вида природы следует понимать как закон природы, согласно которому при совпадении определенных условий всегда и везде должно появиться существо типа данного вида», – и тогда все учение об идеях гораздо лучше согласуется с основными базовыми идеями современной теории природы, чем абстрактный мыслительный аппарат теории происхождения,31 основанный на эмпирическом наблюдении явлений и игнорирующий основные загадки органической жизни.

XIV.

В сфере артефактов и человеческого мастерства форма и назначение предмета связаны самым тесным образом, поскольку форма рукотворного инструмента, посуды, сосуда, здания и т.д. определяется назначением, а назначение достигается формой. Чем более пригодна форма для достижения цели, тем более целесообразным представляется нам артефакт, что легко можно видеть на примере стула и стола, чашки и миски, ножа и молотка, дома и хижины и тысячи других вещей. Это очевидно и для более сложных, самодвижущихся ценных предметов, называемых машинами, которые состоят из системы подвижно соединенных частей и приводятся в движение силами ветра, воды, пара или электричества. И в еще большей степени это относится ко второй силе. Ведь полезность машины зависит, во-первых, от того, что каждая из ее частей имеет форму, соответствующую ее особой функции, и, во-вторых, от того, что все ее части соединены в правильном порядке, собраны в правильную форму. Человек, как существо стремящееся, рассчитывающее, действующее, преследует цели; для достижения часто повторяющихся или постоянных целей он изобретает и отливает предметы ценности (οργανα), и целесообразность этих предметов ценности основана на том, что веществу (υλη) придается форма (ειδος), необходимая для достижения цели (τελος). Природа, как видно, устроена аналогичным образом, поэтому основная идея так называемой телеологии вводится достаточно просто и легко. – Не колдовством, не магией, а целесообразным использованием господствующих законов и действующих сил природы человек достигает своих целей и придает соответствующую форму тем вещам, которые ему дороги.

Природа действует точно так же, только бесконечно искуснее и изобретательнее человека; она – самый гениальный из всех техников; она породила самого человека, и гений ее, по большей части непостижимый для нас, должен, конечно, производить впечатление чуда и волшебства. Ведь она действует и работает подобно ночному страннику, который, пробудившись утром от дремоты, даже не знает, как ему удалось совершить то, что он сделал и произвел во сне. Над ним простирается глубокий, загадочный мрак.