Читать книгу Мысли и факты – Gedanken und Thatsachen (1902) Кульминация – Die Klimax der Theorien теорий (1884). Том 2. Философские трактаты, афоризмы и исследования - - Страница 2
Первый раздел. – (Время. – Пространство. – Тождество Я. – Множественность субъектов. – Интерполяционные максимы науки об опыте)
ОглавлениеПодобно тому, как в быстро текущей горе покоятся огромные валуны, мимо которых беспрепятственно, волна за волной, текут вечно движущиеся воды, так и идеи, однажды удачно задуманные, незыблемо стоят в потоке истории, пока мимо них проходит поколение за поколением. Когда их непреложность признана и признана, они в силу своей внутренней истинности становятся неотъемлемым достоянием, переживают смену поколений и будут существовать до тех пор, пока существует образованное человечество, т.е. пока вся предшествующая интеллектуальная культура не будет сметена новым потоком примитивного варварства. Однако такого низвержения и падения культуры, образования и науки, которое можно сравнить с геологическим переворотом всей поверхности Земли, следует ожидать тем меньше, чем дольше продолжается борьба культуры с бескультурьем.. К таким идеям относятся, например, идея арифметики, идея аристотелевской логики, идея евклидовой геометрии, идея галилеевской форономии1 и механики, идея коперниканской или гелиоцентрической астрономии, не говоря уже об оригинальных религиозных, художественных или политических творениях. Разумеется, такие новаторские и бессмертные творения, конечно, могут быть дополнены, исправлены, переделаны, могут быть перестроены с фундамента в другом стиле, но их сущностная идея остается. К таким идеям относится и идея Канта о трансцендентальной философии, из которой открывается и утверждается навеки неведомая, высшая точка зрения. Логика Аристотеля просуществовала более двух тысяч лет, пережила множество бурь, была впервые разработана с изощренной изобретательностью до мельчайших деталей под руками схоластики, обросла барочной номенклатурой и в таком виде стала догматически жесткой, чтобы после рассвета нового времени подвергнуться бесчисленной критике со стороны Петра Рамуса и Бэкона, начиная с Берулама и заканчивая эмпириками, алгебраистами и другими реформистскими логиками современности; И все же она содержит незыблемые истины, veritates aeternas и покоится на незыблемом фундаменте, который будет стоять до тех пор, пока существуют здравомыслящие люди. Теорема противоречия, из которой с очевидной необходимостью вырастает здравая логика, является именно такой скалой, непоколебимо стоящей в потоке и смене мнений, о которую разбивается весь скептицизм, вся софистика и игривая диалектика.
Столетний юбилей «Критики чистого разума» отмечался не одну Олимпиаду назад именно в таком, не устаревшем виде. Неизменным целиком, провозглашением совершенно новой, ранее небывалой и впоследствии никогда не преодоленной точки зрения мысли, она, однако, во всех своих частностях и специальных положениях может быть подвержена судьбе устаревания и, подобно первоначальному учению Коперника, возможно, даже корректироваться и устаревать местами. Новый, новаторский, эпохальный аспект критики Канта, в отличие от психологических и психогенетических теорий познания Локка и его эмпирических преемников и рационалистических оппонентов, состоит в том, что она исходит не из души, не из мозга, не из tabula rasa, не из лейбницевской монады, а из сознания, являющегося изначальным, первичным фактом χατ εξοχην; что он исследует не интеллектуальную историю развития личности или человечества, а общие, типичные предпосылки миропознания вообще; что он постигает метакосмичность априорного, лежащего в основе всего эмпирического внешнего и внутреннего мира, разрывая тем самым скатерть между психологией и эпистемологией.
Главное, что его волнует, – это, по его собственному выражению, не quaestio facti, а quaestio juris. Его ошибка не в том, что он слишком мало, а в том, что он слишком много психологии примешивает к своим исследованиям, в результате чего на более высокий уровень философской мысли перетаскивается много устаревших вольфианских, лейбницевских, даже схоластических идей, на место которых пришедшие позже хотят поставить гербартианские, физиологические, психофизические и другие. Но речь идет вовсе не о психологии, не о теории жизни души и т.п., а о том, без чего ни психология, ни душа, ни естествознание, ни материя не могли бы существовать эмпирически; речь идет о том, что вечно лежит в основе всей науки вообще и ее объекта.
Человек может быть определен совершенно по-разному в зависимости от того, с какой точки зрения на него смотреть. С точки зрения зоологии, это млекопитающее рода Bimana, ближайший родственник предков высших видов приматов. С химической точки зрения человек – это смесь белка, фосфорнокислой извести, углекислоты, серы, поваренной соли, большого количества воды и некоторого количества железа, хотя некоторые неясные моменты скрыты. Его можно определить и как смеющееся существо, и как говорящее существо, и как разумное существо. Если бы речь шла о полном собрании всех возможных определений человека, то без перьев двуногого Платона, как и его сатирического аналога – ощипанного петуха Диогена, – пожалуй, не обошлось бы. Что касается Канта, то он, пожалуй, сказал бы, что человек – это существо, которое осознает звездное небо над собой и нравственный закон внутри себя. Но в самом общем смысле трансцендентальной философии его следовало бы назвать: Человек есть бытие, лежащее в основе мира, а именно мира, известного только нам, единственно данного, как его неизбежная предпосылка. Он есть необходимый коррелят или Complementum Possibilitatis эмпирического мира. Если, однако, это последнее объяснение верно (а то, что оно должно быть в высшей степени верным, очевидно даже в том случае, если принять человека лишь за зеркало или отголосок мира!), то из него сразу же следует, что во многих отношениях человеческий разум «не черпает законы из природы, а предписывает их природе». Именно в этом заключается суть великого, высшего коперниканского переворота в философии. Природа получает законы благодаря разуму, а не по своей воле» является девизом и центральной идеей «Критики чистого разума» и эмпиризма последнего времени, который мнит себя новым под другим знаменем, а на самом деле ни на шаг не идет дальше Бэкона, Локка и Юма, без колебаний принялся с тупыми мечами и копьями орудовать против столь возмутительного осквернения «чистого опыта». Он чувствует в нем нечто зловещее, нечто мистическое, нечто демоническое, нечто, намного превосходящее священный «факт» и «опыт», которые только и делают нас блаженными. Он не понимает, что его собственные «факты» и «опыт» содержат в себе избыток того, что не является фактами и никогда не может быть «опытом». Когда Кант после долгих лет глубоких раздумий наконец предстал перед публикой с «Критикой чистого разума», вся европейская философия, а не только новая европейская философия, идущая от Бэкона и Декарта, превратилась в дисгармоничный клубок партийных взглядов. Эмпирики и рационалисты, локкианцы и лейбницианцы, материалисты, спиритуалисты и джематериалисты, вольфианцы, вольтерьянцы и эклектики, детерминисты и индетерминисты, теисты, дрейфусары и атеисты, мистики и философы Просвещения, философы разума и философы эмоций стояли друг напротив друга в беспорядочном конфликте мнений: с одной стороны – Система природы, а с другой – «Знатная философия» Г. С. Реймаруса. Благороднейшие истины естественной религии», а то и «Сивиллы» Гаманна. Это был лабиринт тупиков, из которых, казалось, не было выхода. Однако Кант нашел выход, подняв мысль на более высокую, доселе трудно представимую точку зрения, с вершины которой можно было с высоты птичьего полета окинуть взглядом этот запутанный лабиринт. До этого времени философы бились над вопросом, насколько скрытая природа и внутренняя связь вещей может быть познана через опыт и рефлексию. Кант поставил более высокий и интроспективный вопрос: Как, при каких предпосылках возможно эмпирическое и рациональное познание.
Это была проблема трансцендентальной философии, особенно теоретической трансцендентальной философии; вновь открытая и навсегда сохранившая свою актуальность точка зрения, которая в «Критике чистого разума» была исследована во многих направлениях с небывалой энергией и глубиной. Кант также остро осознавал превосходство своего дела, которое он провозглашает в различных местах без всякого личного тщеславия; с ним соглашались лучшие представители его времени. – С тех пор этот труд оценивался со всех возможных сторон; его высоко оценивали, им восхищались, его толковали и критиковали. По нему написаны не только многие тома, но и целые библиотеки, и эта литература растет из года в год, как это видно из сравнения богатой «Истории философии Канта» Розенкранца (1840) с превосходным комментарием Г. Дайхингера к Канту (т. I, 1881; т. II, 1892). Насколько обоснованными являются отчасти крайне странные учения Кинцельда, изложенные в знаменитой работе, до сих пор остается предметом спора. Действительно ли существует абсолютное различие между аналитическими и синтетическими суждениями; действительно ли трансцендентальный основной вопрос «как возможны синтетические суждения» a priori? «действительно имеет ту силу и масштаб, которые предполагаются; являются ли пространство и время на самом деле изначальными, чистыми формами восприятия и действительно ли их трансцендентальная идеальность следует из их априорной природы; являются ли все и какие из двенадцати категорий действительно категориями, т.е. „выводимыми и необходимыми основными понятиями человеческого рассудка“, – все это остается спорным. Трансцендентальная дедукция чистых понятий рассудка", стоившая Канту, по его собственному признанию, стольких усилий и призванная показать, что только благодаря применению категорий к данным органов чувств возникают предметы, познания опыта, а вместе с тем и сами предметы опыта, вызывает во многих отношениях живое сомнение. Только в том, что "трансцендентальная апперцепция" или устойчивая тождественность "я" является неизбежной предпосылкой познания и эмпирического бытия данного нам мира, сомневаться не приходится.
Своеобразная, крепко въевшаяся привычка Канта рассматривать любой предмет философии буквально под четырьмя рубриками: количество, качество, отношение, модальность – давно признана личным педантизмом и упрямой учительской слабостью великого мыслителя и уже давно пресечена даже его главными последователями. Необычайно важный основной раздел "Аналогии опыта", т.е. необычайно глубокое доказательство того, что только при общей обоснованности принципа постоянства субстанции, принципа причинности и т.д. можно признать объективный временной порядок явлений, отличный от субъективной последовательности индивидуальных восприятий, и что "опыт" может возникнуть, ставит проблемы, о которых до Канта никто не задумывался. Это открывает удивительные возможности для понимания скрытой работы тех интеллектуальных функций, из эффективности которых складывается научное мировоззрение. Куда уж там Юму или Лейбницу в его "Новых сочинениях" до таких проблем. Но при всем восхищении следует признать, что Кант, как ему кажется, раскрыл здесь не предпосылки опыта, а, самое большее, предпосылки опыта-науки. Животные тоже испытывают опыт! Утверждение Канта с самого начала, что факты восприятия – "только явления", – недоказуемая догма; введение им "вещи-в-себе" основано, как считают Ф.Х. Якоби, С. Маймон, И.С. Бек, Энесидемус (G. Э. Шульце), что было признано еще Ф. Х. Якоби, С. Маймоном, И. С. Беком и А. Энесидемуc (Г. Э. Шульце) и доведено до крайности в моем эссе "Кант и эпигоны", основано на трансцендентальном использовании причинности, т.е. на таком использовании, которое сам Кант не допускает.
Таким образом, вся трансцендентальная диалектика, сколько бы истины и значения она ни содержала, возникла, очевидно, только из полемики против метафизики вольфианцев и рассматривает этот особый вид метафизики как неизбежный продукт человеческого разума, тогда как на самом деле кроме него в древности и современности существовало множество других видов догматической метафизики. Кантовское учение об идеях выражает великую истину в том, что понятия путем умозаключения от данных условий к совокупности их условий должны возникать из сверхэмпирического, необусловленного, непознаваемого; Но надуманное утверждение, что эти умозаключения должны происходить именно в трех формах категорического, гипотетического и дизъюнктивного силлогизма, принятых в традиционной схоластической логике, и тем самым приводить к трем основным идеям вольфианства, несет на себе печать величайшего произвола. Это уже неоднократно объяснялось. – Короче говоря, все отдельные учения «Критики чистого разума» спорны, или сомнительны, или уже опровергнуты. Но вся точка зрения, основная идея этого произведения, – вечна и бессмертна; это такой уровень познания человеческого разума, которого не было раньше и который не будет вытеснен впоследствии.
Регрессии и репризы, с другой стороны, очень часто происходили в послекантианской философии: с одной стороны, Шеллинг, Гегель и их последователи, несмотря на все предостережения, верили, что им удастся вновь постичь сущность вещей или «вещь в себе», и тем самым создавали новый догматизм, новую «метафизику сверхчувственного»; а с другой стороны, трансцендентальная философия, совершенно не понимая своей идеи, должна была быть сведена к эмпирической психологии или заменена психологией, так что на великий вопрос о том, каковы в первую очередь конечные предпосылки всякого человеческого познания, должен был быть дан ответ совершенно другим вопросом о том, каковы конечные предпосылки всякого человеческого познания.
был вытеснен со своего места совершенно другим, подчиненным вопросом о том, как идеи возникают эмпирически у отдельного человека или животного и как знание и познание постепенно созревают во временном развитии. – Оставим здесь в стороне эти недоразумения и обсудим некоторые существенные основные положения трансцендентальной философии самостоятельно и заново, ни в коей мере не связывая себя буквой Канта.
1
Форономия – наука движения, рассматриваемого в самом себе, независимо от производящих его сил, иначе кинематика. Последний термин введен в науку Ампером в сочинении «Essai sur la Philosophie des Sciences», или «Exposition d’une classification des connaissances humaines» (1834).