Читать книгу Наставник - - Страница 12

Наблюдая за Макс в парке, я все больше поражался ее выдержке – или вере в меня? Не двигалась с места, даже не смотрела по сторонам. Ждала, затаив дыхание. Это была проверка ее желания остаться, и она ее выдержала. Если в бункере утром я еще сомневался, думал, что она могла прикидываться, оправдывая вчерашние импульсивные пощечины, то в парке понял – именно о такой воспитаннице я мечтал все время, что занимался «помощью» отчаявшимся. Нужно лишь немного помочь, подтолкнуть – и полетит.

Забирать ее из рук офицера полиции было приятно до дрожи. С трудом выдержал дежурный тон, говоря, что дальше провожу ее сам. Голос дрожал от предвкушения. И… Макс меня удивила. Я ожидал окрыленной радости в глазах, даже думал, что она бросится ко мне в объятия, а мне придется решать, наказывать ли ее за этот порыв… Но она лишь ошарашенно хлопала ресницами. Похоже, была в шоке, не могла поверить в происходящее.

Я специально повел ее в кафе. Хотел поговорить не в бункере. Хотел… Стыдно признаться, устроить еще одну проверку. Сидя напротив, я отчетливо видел ее мимику. Оголенные эмоции, казалось, можно было потрогать. Нарочно сказал, что ждал в парке, хотел вывести ее из себя. Отчасти удалось. В глаза она не смотрела, но я заметил ярость во взгляде, которая потухла так же быстро, как и вспыхнула, сменилась на уже привычное смирение.

Разговорить ее оказалось непросто. Точнее, я полагал, полученная встряска заставит ее нарушить правило и высказать мне все, что она обо мне думает, но и тут я ошибся. Макс упорно подчинялась изначальному порядку и лишь отвечала на вопросы.

Оказалось, она собиралась сброситься с моста, если бы я не появился. Думаю, она вполне могла это сделать в ее тогдашнем состоянии. Вышло бы печально, если бы мы разминулись. Впрочем, все закончилось хорошо. А суицидальные мысли можно и простить. Она и так слишком идеальна, должно же в ней хоть что-то быть не так.

Что забавно, Макс начала успокаиваться только после моих слов о грядущей тренировке. До последнего не верила, что я не откажусь от нее. Для ее возраста удивительная наивность. И трогательная честность. Пока мне ни разу не удалось подловить ее на лжи. Интересно, она вообще не обманывает, даже в мелочах?

Забирая у нее ключ во второй раз, снова порадовался легкому замешательству, которое Макс почти успешно скрыла. Цепляется за тот сарай, как за единственное, что у нее есть. Оно и понятно – там осталась вся ее жизнь, ведь в бункер она забрала лишь самое необходимое. Даже одежды взяла немного – остальная так и висит там на сушилке. А что, если провернуть еще один трюк, подобный сегодняшнему, только не возвращать ключ? Оставить Макс на улице и просто исчезнуть. Она ведь знает, что не сможет меня отыскать – ни разу не видела, куда я ее привожу…

Даже замечтался, представляя ее отчаяние. Накатило такое возбуждение, что закололо в кончиках пальцев. Нет! Я обещал больше не нарушать слов. Сумею найти другой способ пощекотать ей нервы… Отправил в уборную, чтобы прийти в себя. К тому же, за несколько часов в парке она наверняка сильно захотела в туалет. Еще несколько очков к авторитету – я ведь о ней забочусь.

Возвращается и садится за столик. Готова ехать в бункер, с радостью принимает матерчатую маску. Удивительная девочка! За три дня я дважды выпускал ее на свободу, даже вынуждал уйти, но она не поддалась. Кажется, с таким настроем Макс сможет найти бункер по запаху, как собака, которая вернется к дому, где ее ни оставь.

В открытый люк Макс привычно спускается наощупь. Захлопываю крышку, отгораживая нас от остального мира. Сердце вдруг тревожно ёкает. А если она оступится? Поддерживать ее на узкой лестнице возможности нет, а от одной мысли, что она поскользнется и сломает себе шею, спина покрывается липким потом. Здесь уже можно – стягиваю с нее маску. В конце концов, за закрытым люком лишать ее зрения не обязательно.

Едва переступив порог, отправляю переодеваться к тренировке. В моих правилах не пропускать ни дня. Макс без возражений убегает к себе и возвращается за несколько секунд до назначенного времени. Говорю же, боль – лучший мотиватор! Научит даже пунктуальности.

Макс снова выглядит пестро, на сером от усталости лице синеют оставленные мной синяки. Противно смотреть!

– Ты смыла косметику? – спрашиваю, не пытаясь скрыть возмущения. – Зачем?

Вмиг вспыхнувший гнев толкает к ней, хочется ударить в отместку за напоминание, но вовремя вспоминаю, что обещал больше не оставлять следов. Останавливаюсь вплотную и испепеляю негодующим взглядом. Нет, так просто ты не отделаешься, девочка. Я придумаю тебе достойное наказание!

– Она выглядела плохо, сэр, – сдавленно отвечает Макс, глядя снизу вверх.

– В таком случае ее надо было поправить, а не смывать! – прибавляю тяжелого металла в голосе, охватывает ядовитая досада. – Совсем ты бестолковая! Всему тебя надо учить!

Молча смотрю на нее, утихомиривая гнев. Нет, не распускать руки. Отыграюсь на ней во время тренировки.

– Сильно устала? – пытаюсь изобразить участие, но язвительность пробивается в голосе.

– Да, сэр, – выдыхает Макс.

Похоже на правду. Злорадство теплом разливается внутри. Тем хуже для тебя, девочка!

– Поблагодари небеса, что я не планировал серьезно мучить тебя сегодня, –  делаю вид, что решил ее пощадить. – Двадцать пять кругов пробежки и столько же приседаний после. Начнем с малого.

В ее состоянии и двадцати пяти приседаний хватит за глаза. Мышцы только-только начали входить в ритм, и то, лишь те, которые задействуются при беге. Приседать она будет, с широко расставленными ногами, а там работают ягодицы, которые у нее  наверняка не готовы к нагрузкам. Мысленно потираю руки, предвкушая фееричное завершение и без того волшебного дня.

С пробежкой Макс справляется отлично. До самого последнего круга держит темп – хотя бежит медленнее, чем могла бы. Усталость все же накладывает свой отпечаток. Проговорив «двадцать пять», останавливается напротив. Переводит дух. Что же, теперь начинается интересная часть!

– А теперь расставь ноги шире плеч, – говорю требовательно и жду исполнения. Подчиняется, но стопы можно поставить еще дальше друг от друга. – Ноги шире! – повторяю медленно с рокотливыми нотками. Макс, краснея, выполняет требование. Вот теперь правильно. – Заведи руки за голову и начинай приседать. Спина прямая.

Зуб даю, она и не знала, что так тоже можно. В школе такому не учат. Начинает считать повторения, но делает неправильно. Надо, чтобы ноги сгибались под прямым углом. На третьем разе поправляю:

– Глубже приседай! Будто на стул садишься! – от ее затравленного взгляда в животе становится горячо. Уже чувствует, что двадцать пять раз могут оказаться ей не по силам. Чтобы добить, сдабриваю угрозой: – Иначе не засчитывается!

О! Пошла жара! Макс принимается считать сначала. Лицо с каждым разом все несчастнее. И пунцовее – тонкие спортивные штаны каждый раз натягиваются, беспардонно облепляя тело. Позволяю себе похотливые взгляды, но изредка, чтобы можно было сказать, что ей показалось. После такой «терапии» Макс неизбежно начнет влюбляться в меня, если этого уже не случилось. Подобные ей, изголодавшиеся по мужскому вниманию, отчаявшиеся найти себе хотя бы кого-нибудь, готовы упасть в объятия первого, кто посмотрит с желанием. Все-таки влюбленная воспитанница – самое будоражащее, что можно себе вообразить. Невероятный простор для воздействий. От банальной физики до эмоционального игнора.

Последние разы Макс выдавливает со скрипом. Лоб в испарение, руки напряжены до предела – на запястьях напряглись тонкие сухожилия. Не без труда, но досчитала все повторы до единого. Умница. Выпрямляется на негнущихся ногах и выжидающе смотрит на меня утомленными глазами. О, нет, девочка, мы с тобой еще не закончили.

– А теперь объясни мне, что было с твоим лицом? – спрашиваю с опасно вкрадчивой интонацией. – Это стыд?

Таращит на меня шокированные глаза. Хех, неужели думала, что я не замечу?

– Да, сэр, – отвечает, пряча взгляд, – мне было неловко.

– Отчего же? – ох, люблю устраивать допросы!

– Я потею, а вы смотрите, сэр, – говорит неуверенно, словно боится, что ответ мне не понравится.

И правильно боится. Она тут не затем, чтобы стесняться! Но это еще надо донести. И, что приятно, свое наказание она уже заслужила!

– Интересно, что же нам с этим делать? – не могу скрыть сарказм.

Макс, слыша мой тон, бледнеет. Поняла, что поплатится за собственную глупость.

– Согни левую ногу и за спиной возьмись за стопу правой рукой, – приказываю с серьезным видом. Макс неуклюже исполняет, хотя после пробежки и приседаний это дается нелегко. Киваю и с улыбкой добавляю: – Так и стой.

Кренится, едва удерживая равновесие, но стоит, как велено. Приятно, аж мурашки ползут. Ее исполнительность в купе с собачьей преданностью приводят в восторг. Сажусь в кресло и складываю руки в замок на колене. Любуюсь на снова краснеющую Макс с минуту и продолжаю с наигранным глубокомыслием:

– Надо как-то побороть это чувство, не находишь? – на самом деле, я не жду ответа, но она делает глазами зигзаг по стене, придумывая, что сказать. Не даю ответить: – Ты же, приходя, скажем, к гинекологу, не стесняешься раздеться ниже пояса и залезть в кресло?

– Нет, сэр, – говорит с кряхтением, никак не может найти баланс в неудобной позе.

– Правильно, – киваю, как учитель первокласснику за правильный ответ, а затем  добавляю колючим сердитым голосом: – Тогда что заставило тебя устыдиться простых физических упражнениий?

По лицу Макс скользят оттенки отчаяния. Приседая, она видела похоть в моем взгляде, но не в состоянии облечь чувства в слова, а может, ей страшно или стыдно об этом сказать.

– Не знаю, сэр, – бормочет, пошатываясь, но чудом возвращает равновесие.

Посматривает на меня украдкой, но быстро отводит глаза. Боится до дрожи. И снова стесняется. Мда. С твоими комплексами, девочка, мы еще поработаем. Но позже.

– У меня ощущение, что ты тут, как на курорте. Выбираешь, что стыдно, а что нет! – нарочно повышаю голос. – Считай, что я – тот самый гинеколог, который не вылечит тебя, если ты не переборешь свой стыд.

Макс явно ощущает, к чему все идет. Выражение лица становится умоляющим. Нет, я не буду бить ее голыми руками – придумал, как изменить наказания, чтобы не оставлять следов. Но надо, чтобы моя подушечка для иголок поняла правильно и сочла грядущее заслуженным.

Встаю и направляюсь в спальню за мягкой тяжелой кошкой и кожаными наручниками. Черт, стоило только представить Макс подвешенной над рингом, от нахлынувшего возбуждения зашумело в голове. Гостили у меня тут любительницы ролевых игр. Чего мы только ни вытворяли… Но мне никогда не доводилось использовать свой арсенал на полном серьезе, партнерши были всегда согласны…

В нижнем ящике шкафа нахожу мягкие кожаные наручи и резиновую плетку с множеством увесистых концов. Взмах – составной хвост кошки со свистом рассекает воздух. Как же давно я не брался за нее. Предвкушаю кайф – зажатая в ладони крепкая рукоять будоражит воображение. Этой плетью можно бить довольно сильно, а синяки будут незначительные, если вообще появятся. Приятная судорога пробегает по коже. Несколько шагов к мониторам – Макс так и стоит, как цапля – все же удивительная исполнительность!

Выйдя в зал, молча кладу принесенное на журнальный столик и усаживаюсь в кресло курить. Хочу, чтобы ужас Макс настоялся к моменту, когда я приступлю к наказанию. Глядя на плетку, она меняется в лице. И без того бледная кожа светлеет до бумажной белизны. Судя по напряженным сухожилиям на шее – единственной части тела, не скрытой от глаз костюмом – стоит из последних сил. Вот будет здорово, если все-таки рухнет. Накину ей с десяток ударов.

Но Макс держится молодцом – понимает, что за любой промах расплатится прямо тут, не откладывая в долгий ящик.

– Надеюсь, на тебе есть майка, – со свирепым видом тушу окурок в пепельнице и решительно поднимаюсь. – Отпусти ногу и сними толстовку.

На мгновение в ее глазах вспыхивает паника, но быстро сменяется смиренно-меланхоличным взглядом. Стягивает толстовку через голову, бросает на пол. Майка действительно на месте, но Макс все равно прикрывает руками грудь, как будто стоит передо мной голая.

– Сведи запястья вместе, – приказываю сухо и холодно.

Подчиняется, с едва слышным стоном отрывая руки от груди. Сквозь мрамор бледности на щеках рваными клоками начинает прорываться румянец. Беру наручи и  направляюсь к ней. Ежится, словно от холода, плечи подрагивают. Смотрит в пол.

– Это самый быстрый способ отучить тебя стесняться.

Говорю назидательным тоном, запихивая предплечья Макс в длинные, до локтя, кожаные желоба с эргономичным выступом для большого пальца. Она поднимает на меня недоумевающий взгляд, словно говорящий: «Как это мне поможет?» Не могу сдержать кровожадную улыбку – эмоции девчонки настолько плотные и сочные, что, кажется, их можно понюхать. Резкими движениями затягиваю ремешки креплений – готово. Руки Макс намертво сведены вместе. Хорошие наручники, в них можно оставить ее висеть хоть до утра без вреда для суставов. Хотя я планировал сегодня ограничиться только поркой.

– Полезай на ринг, – показываю в сторону квадратного возвышения.

Макс в шоке мелко кивает, как китайский болванчик. Ни тени мысли в ошалелых глазах. Неуверенной походкой подходит к рингу, просовывает скованные руки под нижний трос и пытается забраться целиком.

Жадно наблюдаю эти попытки. Внутри разливается новая волна возбуждения, тянет в низу живота, мурашками щекочет спину. И зачем я отказывался от подобных воздействий раньше?

Спустя долгих полминуты Макс таки догадывается забросить ногу и наконец оказывается на ринге. Смотрит на меня взглядом зайца, угодившего в капкан – в глазах застыл ужас, с которым она уже смирилась. Представляю, насколько ей сейчас жутко. Чем дольше я тяну, тем мучительнее ожидание, ведь она знает, что наказание неизбежно.

Не торопясь иду в сторону кухонного коридора. Нажимаю одну из нескольких небольших кнопок на стене – лебедка с шуршащим звуком поднимает боксерскую грушу под потолок. Нажимаю на соседний выпуклый кругляшок, спускаю другой трос с пустым карабином на конце и забираюсь на ринг к Макс.

В глазах к ужасу и панике прибавляется беспомощность. Делает полшага назад, но возвращается на прежнее место. Смотрит затравленно, как на палача.

Растягивая момент, подхожу вплотную. Гляжу сверху вниз, ощущая, как губы сами растягиваются в плотоядную ухмылку. Макс не отводит взгляд – теперь в нем лишь обреченность. Продолжая рассматривать заполненную зрачком радужку, пальцами нахожу кольцо, вшитое в наручи, и медленно, смакуя момент, поднимаю сцепленные предплечья Макс к тросу. Заставляю подняться на цыпочки, защелкиваю карабин на кольце. Пока оставляю в покое, возвращаюсь к кнопкам и поднимаю подопечную на десяток дюймов над рингом.

Лишившись опоры, слабо болтает ногами, роняет голову. Тело непроизвольно поворачивается – теперь вижу ее спину, облепленную влажной майкой на одной лямке. Оголенные лопатки выглядят соблазнительно. Будоражат. Подхватываю плетку со столика и забираюсь на ринг, изнывая от желания скорее приступить к основному блюду сегодняшнего вечера. Ловлю себя на мысли, что иначе я и не планировал его закончить. Ведь снова нарочно поставил задачу, с которой Макс едва ли справится. А иначе-то как? Рост всегда идет через преодоление.

– Отныне я буду наказывать тебя только так, – обходя, заглядываю ей в глаза. – Я хочу, чтобы ты перестала стесняться того, что здесь происходит. Хотя даже не знаю, за что правильнее тебя наказать – за этот дурацкий стыд или за то, что ты слабачка и не можешь совладать с лицом… – мечтательно провожу рукой по обтянутым кожей ребрам. – Хотя ты могла бы долго стесняться, если бы умела скрывать эмоции… Пожалуй, накажу за все сразу.

Это первый пристрелочный раз, нарочно не называю количества ударов. Буду смотреть по Макс, с какой силой и сколько стоит ее обрабатывать. Снова захожу ей за спину и с небольшого размаха опускаю мягкий хвост плети на левую лопатку. Сносит, не проронив ни звука, даже не вздрогнула. Приятно. Похоже, хочет казаться сильной, это интересно. В следующий удар вкладываю больше усилия. Эта резиновая кошка тем и хороша, что воздействие не точечное. Площадь удара размыта. Чтобы такой наоставлять синяков, надо постараться.

Постепенно наращиваю обороты, отсчитывая удары про себя. Кожа на лопатках неуклонно краснеет, распухает от прилившей крови, но Макс стоически переносит порку. Если бы знала, что это очередная проверка ее границ, на этот раз физических, давно бы начала подвывать. Ее упорство, как бальзам на душу, пьянит и дурманит.

Удару к тридцатому начинает вздрагивать, и шумно тянуть носом воздух. Кулаки сжаты, майка по позвоночнику и на пояснице на пару тонов темнее – пропиталась потом.

Продолжаю. С каждым новым ударом бью чуть сильнее. Нет, я мог бы заставить ее скулить и кричать с самого начала, но это скучно. Куда интереснее постепенно дойти до переломного момента, когда она сдастся и выпустит эмоции наружу. До дрожи хочется сломать еще один ее рубеж.

Это происходит на пятьдесят третьем ударе. За хлестким звуком плети слышу едва слышимый стон. Вот ты и заскулила, девочка. Закончилось самообладание, да? Внутри обжигающей лавиной прокатывается возбуждение. Руки наливаются кровью, пальцы пульсируют.

На этом можно заканчивать – досчитаю, пожалуй, до шестидесяти. А напоследок оторвусь. Оставшиеся семь ударов не церемонюсь, бью сильно. Ладони влажные, крепко сжимаю рукоять и впечатываю тяжелые концы плети в покрасневшую кожу. Порядком подуставшая Макс наконец срывается. Кричит. Полный страданий жалобный голос отражается от бетонных стен – девочке очень больно.

Кровь бурлит, аж дыхание перехватывает. Слегка кружится голова. Шестьдесят. Неплохой результат, кстати! Отбрасываю плетку к краю ринга и выдыхаю. Плечи Макс мелко подрагивают – таки слезы. Для бедняжки слишком? Или девочка снова себя жалеет?

Иду опускать лебедку. Торчащие лопатки Макс – на контрасте с бледными руками равномерно бордовые, словно окровавленные обрубки крыльев. Слышу ее всхлипы даже отсюда. Кажется, я снова перегнул палку. Рука сама тянется к кнопке. Трос быстро скользит вниз. Ноги Макс касаются поверхности ринга и тут же подгибаются. Девчонка без сил распластывается на полу. Трогательная в своей беззащитности. Против воли душу заполняет гадливое чувство – она явно получила больше, чем заслужила.

Хочется рвануть к ней, освободить, пожалеть. Отнести в ее комнату, бережно устроить на матрасе. Укрыть пледом, погладить по щеке… Нет. Нельзя. Она должна видеть во мне жестокого беспринципного типа, который ни перед чем не остановится на пути к цели. К ее цели. Проявлять сострадание сейчас – недопустимая роскошь.

Мотнув головой, стряхиваю незваную жалость, с суровым видом возвращаюсь на ринг. Освобождаю Макс, собираю девайсы и несу в спальню. Возвращаюсь в зал. Макс уже пришла в себя, сидит на ринге, обхватив колени руками. Заметив меня, напрягается. Широко распахнутые глаза провожают каждое мое движение. Иду к столику, закуриваю.

– Спускайся с ринга, – приказываю все в том же суровом холодном тоне. – Мы еще не закончили.

Макс вздрагивает на последней фразе и начинает шевелиться. Слишком утомилась, чтобы встать, к ограждению ползет на четвереньках. Соблазнительно, хотя по ней видно, что она и не пытается пощекотать мое воображение. Измотана в край – движения заторможенные, взгляд мутный.

С трудом спускает ноги за пределы ринга и следом сваливается на пол, как мешок.

– Встать, – цежу сквозь зубы, хотя сам понимаю, что ей это едва ли по силам.

Снова одолевает желание помочь ей. Давлю его на корню. Не время и не место! Да и что она за амеба?! Внезапно вспыхнувший гнев выжигает все мысли. В несколько порывистых шагов оказываюсь рядом и, схватив за волосы, тяну вверх. Взвизгнув, Макс вскидывает руки, отчаянно вцепляется мне в кулак, но таки поднимается на ноги. Щеки влажные от слез, на лице страдальческое выражение. Она, небось, сейчас мечтает только о том, чтобы наконец лечь. Какая жалость, что порка – не последний урок на сегодня.