Читать книгу Опалённые любовью - - Страница 4

Сестра моего отца – моя тезка. Отношения моих родителей всегда были сложными, он меня не растил, никак не участвовал в моей жизни, его заменил мой отчим – именно его я называю папой. Когда мне было лет четырнадцать, мы случайно встретились, и она пригласила меня к себе на все осенние каникулы. С тех пор мы стали общаться. Она всячески поддерживала общение отца и их матери со мной, насколько это было возможно – настолько, что на мои шестнадцать лет отец подарил мне мое первое золотое кольцо и мой первый букет шикарных роз.

Когда я поступала, первые две недели я жила у нее, потом пришлось перебраться к сводной сестре, потому что обстановка в доме моей тети к тому моменту накалилась до предела – она собиралась разводиться. Переживая за меня, она рискнула сесть за руль и отвезти меня на экзамен в университет – с севера города в центр. Она очень боялась ездить, особенно в центре. Помню, когда мы ехали с экзамена, нам пришлось остановиться на небольшом подъеме при въезде на мост, она попросила меня снять машину с ручника, когда трогалась – ей было жутко страшно.

Я поступила, погрузилась с головой в учебу, закрутилась в вихре событий, изменений, трудностей и проблем – я поступила в 1998 году, и кризис разразился как раз в сентябре. У меня не было стипендии – на первом курсе ее никому не платили, только пенсия от государства, обещанную общагу не дали, а ездить от мамы каждый день нереально – пришлось сначала снимать комнату, потом удалось снять комнату в нашей же общаге. Государственных денег не хватало, ордеров первому курсу не давали, общаги выживали, как могли.

До переезда мне казалось, что жизнь в тихом провинциальном городке лишена комфорта. Но я ошибалась – с клопами и тараканами я познакомилась именно в большом городе, в принципе увидела тех и других впервые именно здесь. После развала Советского Союза в нашем тихом городке начались разного рода коммунальные трудности, вызванные тем, что при восстановлении города после Второй мировой войны все коммуникации были построены на противоположной, эстонской, стороне. Когда Эстония отделилась, она начала выставлять непомерные счета за коммуналку российской стороне, именно поэтому у нас счетчики на воду появилась уже к середине 90-х. Казалось бы, после коммунальных перипетий в родном городке меня было сложно удивить, но большой город меня постоянно неприятно удивлял. Весь первый курс мы жили на последнем этаже, где из-за слабого напора часто не было ни горячей, ни холодной воды.

На втором курсе мы переехали на третий этаж. Общага была коридорного типа – один длинный коридор, по обеим сторонам комнаты на трех человек общей площадью метров 12–13. Примерно по центру коридора общая кухня, по концам коридора мужские и женские туалеты. Возле каждого туалета помывочная, но поскольку ремонта там не было давно, они были в аварийном состоянии, мыться там было запрещено – для этого даже сняли двери. Студенты – люди находчивые, мы занавешивали зияющий проем покрывалами. При этом общественные бани или просто душевые, находящиеся на территории студгородка, тогда тоже были в аварийном состоянии, и поэтому закрыты.

Комната, в которую мы переселились, отчего-то пользовалась дурной репутацией – в ней никто дольше пары месяцев не жил, у живущих там постоянно возникали какие-то сложности. Мы тоже столкнулись с неприятностями – у меня там украли сумку с кошельком. Причем в этот момент я была в комнате – вероятно, кто-то тихо открыл дверь и вытащил сумку. Но самое жуткое было то, что в шкафу постоянно что-то хлопало, раздавались громкие удары – такие, словно кто-то или кулаком, или ногой бил изнутри (и это точно были не соседи). Было страшно, но нам просто некуда было переезжать, да мы и не придавали этому уж слишком большого значения.

Мои восемнадцать лет мы скромно отпраздновали в тесном кругу с моими двумя «сокамерницами», с которыми мы учились в одной группе. На следующий день вечером, когда я стояла в дальнем конце коридора со шлангом и полотенцем на шее, ожидая своей очереди в помывочную, с удивлением увидела молодую девушку, которая постучалась в нашу дверь. Она, казалось, выглядела несколько аляповато – на вид наша ровесница, но одета в одежду женщины средних лет. Я долго на нее смотрела, прежде чем узнала в ней тетю. На тот момент ей было 39 лет. Узнав ее, я помчалась со всех ног к ней.

Она собиралась приехать ко мне еще накануне, но из ее машины вынули аккумулятор, поэтому она договорилась с мужем, с которым разводилась, что тот присмотрит за их маленькими детьми этим вечером. Мы тепло провели вечер, я предлагала ей остаться у нас на ночь – нам было никак не наговориться. Но она должна была вернуться к детям. Мы договорились, что она приедет ко мне на пельмени ровно через две недели – во вторник. Я никак не могла дождаться этого дня.

Наконец вторник наступил, я наготовила пельменей, прождала весь вечер – Лена так и не приехала. Тогда не было мобильников – нельзя было ни позвонить, ни написать, чтобы узнать, что могло случиться. Я расстроилась, подумала, что она, возможно, не смогла ни с кем оставить детей, но в скором времени она приедет ко мне.

В ночь со вторника на среду, уже под утро, мне приснился странный сон – мы едем с ней на машине домой. Вдруг она исчезла из машины, которая ехала, не останавливаясь, а я так и осталась ехать в этой машине домой. После сна осталось щемящее чувство.

Днем, когда я возвращалась с учебы в общагу, я увидела автобус, который как раз ехал в мой родной город. Снова тоскливо защемило сердце – я удивилась и подумала, что я уже на втором курсе, что я уже так не скучаю по дому, да и, кроме того, через два дня, в пятницу, как раз на этом рейсе я еду домой. Отчего стало так тоскливо?

Еще два дня, погруженные в учебу. В пятницу еду домой – на мне осеннее пальто апельсинового цвета, белый свитер, светло-желтые с белым штаны. Едва я успела зайти в подъезд, из квартиры выскочила мама. Побежала мне навстречу со словами «Лена умерла». Первая мысль – неужели разбилась? Ей требовались невероятные усилия, чтобы сесть за руль, она всегда нервничала, была очень сконцентрирована, а незадолго до этого она с детьми перевернулась в машине. Нет, не разбилась.

Я практически не ношу черное или просто темное, и тогда дома из темного не было ничего. На похоронах ярко светило солнце, и я была апельсинового цвета.

Ее смерть была странной. Версий было несколько, но одна более всех заслуживает доверия. За пару дней до смерти – она как раз приехала с детьми к матери – привезли чугунную печку. Когда ее выгружали, печка поехала, и Лена приняла ее на себя, животом. Скорее всего она получила тупую травму живота – а это сильнейшее внутреннее кровотечение. После этого она привела в порядок огромный деревенский дом, намыла полы, все окна, помыла детей в бане. Вечером во вторник ей стало плохо, она позвонила брату, моему отцу, попросила приехать за ней и забрать ее в город. Он, видимо, не оценил всю опасность ситуации, сказал, что выпил пива, и не поехал за ней. В ее смерти потом он винил себя.

Они вызвали скорую, которая забрала Лену в больницу. Ее мать поехала с ней. По ее словам, после осмотра врача у Лены стал «расти живот» – по всей видимости, вся брюшная полость была заполнена кровью. Лену отправили в срочном порядке на операционный стол, а мать поехала к детям. Когда она приехала, маленький Ленин сын сидел за столом и говорил одну фразу: «мама не вернется».

Боясь осложнений во время операции, врачи вызвали вертолет, но поскольку операция проходила хорошо, его развернули. Операция прошла благополучно. Лена умерла после операции около семи утра в среду из-за оторвавшегося тромба – в то время, когда мне приснился тот сон.

Она снилась мне еще лишь один раз – три или четыре года спустя – там тоже была машина, и мы, кажется, ходили с ней по огороду. Я обычно не вижу во сне покойных. Проснулась в странных ощущениях. О чем был этот сон, стало ясно в тот же день.

Мы с женихом и моей подругой поехали в тот день на озера – позагорать и покупаться. Лето выдалось холодным, поэтому несмотря на то, что народу на берегу было много, в воде не было почти никого. Мой жених хорошо плавал, а я всегда до жути боялась черной глубокой пресной воды. Но мне хотелось перебороть свой страх и научиться плавать. Мы зашли в воду вдвоем, он быстро отплыл на середину озера. Я посмотрела на расстояние между нами и почувствовала в себе силы доплыть до него и обратно. Я сказала ему, что хочу доплыть до него и вернуться с ним обратно. Попросила его не отплывать, потому что боялась, что не хватит сил, если расстояние увеличится. И вот я плыву и вдруг понимаю, что расстояние между нами почти не сокращается, а о его спину бьется легкая волна. Я спросила его, не отплывает ли он. Он ответил отрицательно и добавил, что это я не сдвинулась с места. Зачем он так сказал, я не знаю до сих пор. Он хороший пловец, я ему поверила, подумала, что мне сил не хватит и надо выйти на берег. И просто опустила ноги. Пошла ко дну. Стала тонуть. Когда люди тонут, это происходит мгновенно, за считанные секунды, и тихо – без единого крика. На мое счастье, он увидел это, доплыл до меня и вытащил на берег. Не знаю, как я его не утопила. Отчетливо помню, как вода заливалась напрямую в желудок. Меня колотило от ужаса. Через час-другой прямо к моим ногам вытащили утопленника – его пытались реанимировать, но было поздно. Приехавшая скорая констатировала смерть. А я вдруг поняла, что мое тело сегодня могли вот также вытащить из воды и вот также не откачать. Но я осталась жива.

После этого случая я решила для себя, что должна уметь оказывать первую помощь, потому что эта беспомощность ужасна – а если вдруг ты не сможешь помочь близкому человеку. Тьфу-тьфу-тьфу. Уже была дважды, эти курсы стоит посещать время от времени, чтобы освежать в памяти. А главное, даже если ты не умеешь оказывать первую помощь, подойди туда, ты все равно сможешь чем-нибудь помочь. Если надо качать сердце, того, кто это делает, сменять надо часто, поскольку это физически тяжело, даже опытный реаниматолог не сможет качественно выполнять сердечно-легочную реанимацию долгое время, а научить, как это делать, можно быстро.

У Лены остались маленькие дети – Максиму тогда было шесть, а Лизе – четыре. Естественно, после Лениной смерти они оказались нужны только своему отцу. Еще на похоронах я подошла к нему и предложила свою помощь – он работал сутками, и с детьми надо было иногда оставаться на ночь. Он убрал все Ленины фотографии, запрещал детям говорить о ней. Они, маленькие, смогли найти и долго прятать ее ночнушку, которая хранила ее запах. Они засыпали с ней в обнимку.

Она долгое время мечтала о детях, но не могла родить, и вот у нее появились двое чудесных вымоленных у Бога малышей. И, кажется, после неудачного брака она встретила кого-то, в кого влюбилась. Может, поэтому тогда, когда я видела ее последний раз, она выглядела такой помолодевшей? Почему же она, которая всю жизнь проработала в медицине, сразу не забила тревогу? Почему ушла, оставив малышей?

После ее визита странные звуки в шкафу внезапно прекратились – стало тихо, словно она забрала это что-то с собой.

Я жалею о том, что была еще ребенком, что не могла ее выслушать и поддержать, как может поддержать взрослая женщина. Я жалею о том, что нам не хватило времени узнать друг друга лучше.