Читать книгу Опалённые любовью - - Страница 5

Мой бывший родился на Украине и прожил там на воспитании бабушки и тети до семи с половиной лет. Они заменили ему родную мать. Он долго уговаривал меня к ним поехать, но я после очень прохладного знакомства с тетей со стороны его отца долго не решалась туда ехать. Мы не были официально женаты, а там я ожидала найти более традиционные представления об отношениях. Наконец я согласилась. Еще я опасалась, что их не пойму, потому что ни разу до этого не была на Украине. Он меня успокоил, сказав, что на Полтавщине говорят на суржике – смеси украинского и русского языков.

Мои опасения частично оправдались – насчет языка. После долгой дороги на поезде мой мозг сделал «кря» при первых звуках их речи – все это казалось мне сплошной тарабарщиной, я не могла и слова выделить из потока речи. Много лет спустя, после нескольких рабочих поездок в Минск и прослушивания песен группы «Океан Ельзи» на украинском языке я начну понимать язык и даже переводить его на русский для беларусов и английский – для американцев.

В чем я абсолютно заблуждалась, так это в том, как меня примут его украинские родственники. Они меня приняли как родную, полностью и безоговорочно. Мне не позволяли ничего делать по дому, а семья большая, да еще мы с собой друга взяли, а дом в деревне без водопровода – мне не дали вымыть ни одной тарелки за все время. Все, что я могла сделать, – это напоить собаку. Со мной обращались как с любимой дочерью и сестрой.

Я бесконечно им признательна за их тепло и сердечность. Даже сейчас мы иногда переписываемся. Они были не только ласковы ко мне и моему бывшему, но были дружны и любили друг друга. Муж тети, дядя Саша, при несчастном случае потерял ногу почти полностью, но он никогда не роптал на свою судьбу и вел совершенно обычную жизнь – работал наравне со всеми и даже как-то научился ездить на велосипеде с одной ногой.

Вдруг в сентябре звонок – умер дядя Саша. Его смерть была быстрой и очень странной.

Они живут не просто на Полтавщине, а под Миргородом, рядом Сорочинцы – это все гоголевские места. И там тот дух чертовщины и колдовства, который так остро чувствуется в произведениях Николая Васильевича, силен и по сей день. Это пронизывает даже воздух. Как-то мы зашли на рынок в Миргороде, а там на входе стоит огромный стол, заваленный засушенными травами. Я проводила много времени с отчимом в рейдах, много знала о растениях, а потом, когда я стала постарше, о целебных и не очень свойствах трав мне рассказывала наша соседка по даче. Так что не только атмосфера, царившая у этого лотка, меня испугала – я вылетела оттуда пулей.

Нам сразу сказали, что такая скоропостижная смерть вызвана чьей-то завистью, кто-то что-то нехорошее то ли сделал, то ли пожелал. А было чему завидовать – такой любви в семье, такого взаимопонимания ни до, ни после я никогда не встречала.

Я поехала на похороны, потому что полюбила эту семью, и мне хотелось их поддержать хотя бы своим присутствием. Я ехала спокойно, потому что точно знала, что нам никто не навредит.

В сентябре там жарко, а ехать туда долго – мы приехали только ночью после похорон.

Утром девятого дня ко мне в комнату входит дочь покойного, Вита, и говорит: «Сегодня мы вызываем папину душу, чтобы попрощаться. Ты придешь?»

От изумления я несколько раз переспрашиваю, пытаюсь понять, что она имеет в виду. Для меня «вызвать душу» – это то, что мы с сокурсниками делали на святки вместо подготовки к экзаменам. «Вызывали души» известных людей и задавали им всякие вопросы. Чертовщина, конечно, но чем только студенты не занимаются во время сессии.

Мои расспросы и ее терпеливые ответы ни капли картину не прояснили. Но в любом случае я собиралась быть там, потому что это было важно для них.

Вечером в комнате, где до похорон стоял гроб с телом, собрались близкие. В эту комнату после похорон почти не заходили, ночевать в ней тоже было нельзя, да и вряд ли бы кто согласился. Комната прямоугольной формы, одно окно – на нем в течение сорока дней нельзя вешать занавески, приоткрыта форточка. Вдоль длинной стены стоит скамейка, на ней расселись пришедшие, перед нами стоит стол. В дальнем правом от входа углу стоит еще один стол, на нем стакан с чем-то прозрачным (уже не помню, водка или вода это была), глубокая миска с зерном пшеницы и горит толстая церковная свеча.

Выключили свет, за окном густые сумерки, ветра нет. Встала вдова, тетя Таня, и произнесла три раза: «Александр, приди на свой последний ужин».

Чувствую себя странно, хорошо, что в комнате много людей, а рядом сидит мой гражданский муж.

Я сказала себе: «Поверю, что есть что-то большее, чем тело, большее, чем наш материальный мир, если увижу сейчас хотя бы намек на необычное».

Все сидели, не проронив ни звука. Я смотрела на пламя свечи, огонь горел ровно и безмятежно. Вдруг огонь стал вдвое меньше – так бывает, когда прогорает фитиль. Огонь стал меньше, больше ничего не происходит – сидим. Мне надоело смотреть в одну точку, и я перевела взгляд на стену и чуть не охнула от изумления. На стене четко была видна тень человеческой фигуры, которая склонилась над столом – над миской и стаканом. Тень не очень плотная – такая, какую бы отбрасывал легкий шелк.

Я в недоумении пытаюсь найти адекватное объяснение тому, что я вижу. Пытаюсь найти то, что может давать такую тень, и не нахожу – на окнах нет даже занавесок. От осознания, что я стала свидетелем чего-то важного, у меня проступают слезы, я боюсь шелохнуться.

Вдруг в дом врывается маленький внук покойного – ему лет пять на тот момент. Мы еще слышим, как с грохотом открывается входная дверь, он еще бежит по длинному коридору, не успевает открыть дверь к нам в комнату, как вдруг резко становится светлее – это огонь стал вновь таким же, как и был прежде. То есть фитиль не прогорал. Тень исчезла.

У меня еще остается сомнение в том, что я видела – ну мало ли мне показалось. Нет, не показалось. Те, кто смотрели на свечу, тени, естественно, не видели. А те, кто смотрел на стену, видели ровно то же самое, что и я.

Потом я долгое время безуспешно спрашивала у всех, кто с Украины, об этом странном обычае. Никто ни о чем подобном никогда не слышал. Все изумляются и, мне кажется, мало кто верит в то, что это случилось на самом деле.