Читать книгу Манекенщики - - Страница 6

«От того с чего все это началось до того, чем это так и не закончилось»…

2112 год

13 апреля

Герцогство «Капустные Гряды»

В тот день, с рассветом, ну, то есть около одиннадцати часов утра, в дверь дома по адресу: «Герцогство Капустные Гряды, улица Зе Тедди Варриорс, 2020», постучали.

Когда телохранитель Олд'жа Айслэя открывает дверь, то два человека в серебристых костюмах оповещают ему о возложенном на них Аппаратным Домом поручении, исполнить кое они явились. Телохранитель с почтительной вежливостью приглашает их в дом и информирует о том, что известный изобретатель будет рад принять их в гостиной.

– Переезжаете? – указывает один из гостей с белобрысой взрывной шевелюрой как у сошедшего с ума ученого на полупустую гостиную и складированные вдоль стен упакованные коробки, когда они уже сидят за столом и угощаются чаем с печеньем,

– Расширяюсь. Хочу оборудовать здесь второй этаж мастерской. В подвале уже мало места, – говорит хозяин трехэтажного особняка, мужчина сорока пяти тире пятидесяти лет с идеально уложенными серебристыми волосами. Он улыбается, а потом восхитительным тоном интересуется:

– Так и о каком же поручении идет речь, лемы?

– Аппаратный Дом, кхм, хотел бы поближе познакомиться с вашим новым детищем, – деловитым голосом оповещает тот же аппаратчик – если вы, конечно, не возражаете.

– Что ж! Почту за честь, – с умеренным удовлетворением благодарит Айслэй, на нем классная серая рубашка и черные брюки с подтяжками, – творцу всегда приятно рассказывать о своих творениях, – после небольшого отступления он добавляет, – вы еще не наведывались к Замысловату? – смеется, – простите, это всего лишь шутка. – Аппаратчиков, судя по их безмятежным лицам, это не смущает. – Однако, был бы премного благодарен за уточнение: о каком именно детище идет речь? – с непрекращающимся энтузиазмом продолжает он, и вновь расплывается в добродушной улыбке.

Аппаратчик, тот самый, что с белобрысой взрывной шевелюрой как у сумасшедшего ученого закидывает ногу на ногу.

– У вас замечательный настрой, лем Айслэй.

– Да и день сегодня дивный, – замечает тот, и бросает мимолетный взгляд на пасмурное небо, готовое закатить потоп как в старые добрые библейские времена.

– Но вернемся к делу.

– Осмелюсь предположить, что речь ведется об Аэрохоккее? – тут же подхватывает Олд'ж, как ни в чем не бывало.

– Это занятная вещица, лем Айслей, но не о нем. Об устройстве гораздо большей мощности и куда больших возможностей.

– Избавьте меня, прошу, от смелых и неприличных догадок, – снова смеется хозяин трехэтажного особняка еще и с посадочной площадкой для автолоджий на крыше.

Лицо собеседника слегка добреет.

– Мы имеем в виду источник бесконечной энергии, лем Айслэй. Не могли бы вы удовлетворить любопытство госслужащих Аппаратного Дома?

– Простите, лемы, мне послышалось или вы и вправду сказали «источник бесконечной энергии»? – лем Айслэй даже ерзает на стуле от любопытства и удивления, – было бы очень славно обзавестись такой штукой.

– Интересно вы выразились: «было бы славно»? Звучит так, будто у вас его нет?

– Ну, конечно же, нет, господа, – изобретатель даже смеется, принимая такие домыслы за шутку, само собой, с должной учтивостью, – с чего вы решили?

– Интуиция!

– Прошу прощения…

Аппаратчик, ни разу за все время не притронувшийся к угощениям, отодвигает кружку еще дальше, словно хочет удвоить шансы не поддаться на соблазн, и облокачивается на освободившееся место локтями обеих рук. Собственнику первоклассного коттеджа с бассейном и русской баней на верхнем этаже становится немного неловко, но он не подает виду. Следующее действие кое выполняет представитель интересов Аппаратного Дома, это пристально смотрит Олд'жу в глаза.

– На основе совокупности практически усвоенных знаний, иными словами, опыта, мы в состоянии предугадывать последствия ситуации, в которой пребывали. Поднесся впервые руку к горячему чайнику и, получив ожог, в следующий раз мы позаботимся о том, чтобы не хватать его голыми руками, верно? Но наш мозг помнит последствия не только того, что происходило непосредственно с нами, но и то, что происходило с нашими предками. Эти знания передались по генам, они бессознательны. И как только алгоритм повторяется, мозг реагирует. Эти слабые и едва различимые сигналы человек называет интуицией.

На этом месте аппаратчик вытаскивает из нагрудного внутреннего кармана портативный планшет и включает его. Спустя несколько секунд государственный служащий представляет на обозрение изобретателя таблицу.

– Это что, таблица статистики? – предполагает Олд'ж.

– Совершенно верно! – с какой-то странной для обладателя единственных четырех восьмичастотных автолоджий в мире помпезностью восклицает гость.

– Бенджамин Франклин, Александр Хартдеген, Никола Тесла – это изобретатели, жившие в восемнадцатом и девятнадцатом веках, – подтверждает Олд'ж после того, как вычитывает имена из таблицы.

– Все верно – соглашается аппаратчик, – здесь он сделал что-то наподобие кривой улыбки.

–А что здесь делают «The Killers»? Они тоже что-то изобрели? – любопытствует Айслэй, отхлебывая из кружечки с надписью «лучшей подружке невесты».

– …Музыку, – отвечает аппаратчик. На что его коллега, который до чая был не дурак, и допивает уже третью чашку, одобрительно качает головой.

– Хорошо. Но как все это связано…?

– …С источником бесконечной энергии?

– …С интуицией?

– Статистику составлял интуитивный искусственный интеллект – ИИИ.

– То есть машина предположила, что я изобрету источник вечной энергии?

– Не изобретете, а уже изобрели.

– С таким же успехом можно предсказывать выпавшие числа в лотерее.

– Даже результаты лотереи можно математически спрогнозировать, лем Айслэй. Все очень просто: на базе статистических данных о количестве изобретателей за всю историю человечества, их попыток изобрести вечный двигатель; о количестве изобретений за определенный период истории; беря в расчет темпы технологического развития, модные тенденции, степень популярности технических наук, человеческий фактор и многие другие переменные, наша электронно-вычислительная машина с точностью до 99,999 процентов составила прогноз об изобретении вами источника вечной энергии в период с декабря 2110 года по март 2112 года включительно.

«Лучшей подружке невесты» ставится на стол, потому что Олд'ж решает погладить обеими руками свои залакированные седые волосы, а левой потом потрясти, чтобы поправить наручные часы. Сначала он хочет поинтересоваться, дескать, какого это черта? Потом он хочет сказать: «что это за бред»? В итоге из множества перебранных вариантов реакций останавливается на тактичном:

– Весьма любопытно, лемы. Весьма, весьма и весьма любопытная вещь, о которой мне ни разу не приходилось слышать за период со дня моего рождения до сегодняшнего момента. Я бы хотел сказать, что у меня нет слов, но даже на эту фразу у меня нет слов. Что происходит, господа? Простите, мне, возможно, мою необразованность, но как можно доверять машине столь иррациональные прогнозы?

– Поверьте можно, лем Айслэй. Машина прошла испытания даже на более сложно-прогнозируемых явлениях…

– А войну она предсказала?

– Что-что?

Второй напарник перестает поглощать печенья и в недоумении уставляется на изобретателя. Белобрысый аппаратчик протаскивает взор на своего коллегу, и мгновение спустя аналогичным образом возвращается к зрительному контакту с Олд'жом.

– Я ошибся. Прошу прощения. Предсказала ли она Катастрофу? – именно это я имел в виду.

– Она не могла предсказать Катастрофу, потому что была изобретена после нее.

– Но ведь можно было смоделировать такую ситуацию.

– Допустим, но в этом не было необходимости.

– И сейчас вы хотите сказать, что у меня в подвале накрытый тентом «Perpetuum Mobile»?

– Согласно нашим статистическим данным, нам известен факт его изобретения. Местонахождение же подобных объектов вычислять наша техника еще не научилась.

– Немыслимо.

– Это Будущее, лем Айслэй.

– Я не об этом, а о том, чтобы допускать такую вероятность, как изобретение источника вечной энергии в принципе.

– Разъясните, пожалуйста.

– Охотно.

Лем Айслэй расставляет ноги и кладет локти рук на колени с готовностью произнести очень сосредоточенный монолог:

– Даже при таком высокотехнологичном уровне, какой нам предоставляет природа постапокалиптического мира, источник бесконечной энергии создать не получится. Физиками было экспериментально доказано, что в условиях нашей реальности ничто не может работать вечно, и любая энергия конечна. Изобретение любого производителя неисчерпаемых ресурсов, по крайней мере, такой примитивной цивилизацией как нашей, с вселенской точки зрения, сродни изобретению машины времени. Такой проект осуществим, если только сами боги рок-н-ролла спустятся и вручат нам чертежи. И я был бы безмерно счастлив: отдать Источник Аппаратному Дому и вписать свое имя в историю потому, что с таким бесконечным поставщиком энергоресурсов любая гонка вооружений с государствами-соперниками будет выиграна раз и навсегда и положит конец всем… катастрофам.

– Весьма вкусный чай, – этот факт отмечает про себя второй, менее разговорчивый представитель интересов власти, и наливает четвертую порцию.

– Мы, конечно, не физики, лем Айслэй, и не политики, – аппаратчик с шевелюрой опять переглядывается со своим ненасытным напарником, – но, во-первых, осведомлены, что структура реальности после Катастрофы была слегка изменена, один из примеров: ускорение вращения Земли; а, во-вторых, – он опять смотрит на любителя чая, а потом с довольной физиономией и прищуренным взглядом на изобретателя, и внушительным тоном подытоживает, – нам известно про Источник наверняка, ведь, мы как никак работаем в Аппаратном Доме.

– Может быть, Машина ошиблась совсем на чуточку? – продолжал отбиваться седовласый мужчина, – я, отнюдь, не единственный изобретатель в мире. Создателем Источника, например, может быть Операционист – знаете такого лема из Звериной Клетки? Братья Гайд… Или тот, кто создал эту вашу предсказывающую машину…

– Исключено! – хладнокровно отрезает аппаратчик, – мы знаем, что это вы. Мы в курсе о ваших контактах с австралийскими агентами, а также о том, что вы собираетесь перевозить источник вечной энергии завтрашним рейсом на «Пуле».

Олд'ж вытягивается в кресле и, не теряя хорошего расположения духа, как ни в чем не бывало, интересуется: не результат ли это очередного пророчества Машины?

Аппаратчик с высоко вознесенным подбородком объявляет о бесполезности отрицать данный факт, подкрепленный физическими доказательствами. На планшете, любезно им предоставленном, появляется половины фигуры странного большеголового существа голубого цвета и с квадратными глазами. Непонятного происхождения форма жизни поглощала какао из белой фарфоровой кружки и издавала звуки, похожие на мелодичное бормотание, по типу: «па-па-па-пам-пам-па».

Пожалуй, сорокавосьмилетнему изобретателю еще было чему удивляться в этой жизни. Он хочет рассмотреть интересное видео более детально, и наклоняет голову поближе к экрану планшета. Существо жестикулирует, макает в варенье вафли и продолжает бормотать в веселой тональности. Олд'ж замечает, что при каждом движении оно мерцает слабым светом, а глаза меняют цвет.

– Кто это? – голос изобретателя дрожит от восторга.

– О чем это вы?

Аппаратчик поворачивает планшет к себе, и со словами: «не это», нажимает на пару кнопок, а потом разворачивает воспроизводящее видео устройство обратно на обозрение лему. Теперь героем фильма становится сам Олд'ж. Его реакция как всегда достойна описания, но в этот раз описывать было нечего. Потому что лем Айслэй наблюдает зафиксированное им же самим испытания на видеоклонитор с абсолютно равнодушным выражением. У него не дергается ни один мускул на лице и совершенным образом невозможно определить дышит ли он в принципе. Оба аппаратчика безмолвно наблюдают эту картину, в то время как хозяин дома наблюдает картину другого сюжета. Печенье и чай перестают поглощаться. Казалось, на улице стих сам «29-90» и киберптицы застыли в «36-8-5» и не садились на детонаторные деревья, а на территории герцогства, в виду колоссальных площадей с засаженной всеми возможными видами капусты, их здесь обитало невероятно много.

– Наше руководство не придало бы этому значения, не коснись бы это дело национальной безопасности.

– Безопасности планеты, – вносит поправку его напарник.

– Да, именно.

Аппаратчик становится менее обходительным. Он будто бы считает, что теперь может позволить себе легкую наглость в общении, но старина Олд'ж дает понять, что он не из пугливых.

– Возможно, я полагаю ошибочно, но не сохраняет ли бизнесмен за собой право не разглашать информацию о своих клиентах, как минимум по этическим соображениям?

– Все верно, лем Айслэй, – аппаратчик, так ни разу все-таки и не притронувшийся к угощениям, скрещивает пальцы обеих рук – если только сделки совершаются между законопослушными лицами.

– Искренне прошу не сомневаться в моей преданности законам.

– Тогда как же вы объясните все это?!

Аппаратчик забирает, а точнее выхватывает планшет из рук изобретателя и потряхивает им в воздухе словно маракасами. В этот момент его напарник выпрямляется на стуле. Телохранитель, стоявший рядом, тоже подходит ближе, готовый вмешаться. Но он лишь на миг отвлекает всеобщее внимание.

– Все хорошо, Чек, – произносит Айслэй, подняв руку.

– Учитывая ваш социальный статус и вклад в индустрию, Аппаратный дом готов закрыть глаза на этот случай и, даже, в состоянии предложить вам щедрую сумму за такое изобретение.

– Искренне благодарю, – с умеренным удовлетворением говорит мужчина, и слегка покачивается. – Правильно ли я понял: Аппаратный Дом устанавливает контроль над частной сделкой, и, не вдаваясь в суть и подробности, выдвигает обвинение в сокрытии изобретения, предсказанного электронно-вычислительной машиной?

Обладатель шевелюры как у сумасшедшего ученого кивает головой и дает утвердительный ответ. Коллега как всегда с ним солидарен. После чего образуется недолгое молчание, которое сопровождается короткими отрывистыми звуками по лестнице со второго этажа дома. Андромеда в ярко-желтом пышном платье до щиколоток заостряет на себе любопытные взгляды, как и гостей, так и отца с телохранителем. Чистый звонкий голос разливается по всем ста квадратным метрам гостиной:

– Папенька, я готова ехать!

Папенька улыбается и представляет девушку гостям, а потом гостей девушке и просит подождать его в автолоджии, пока он не закончит беседу.

– Надеюсь, мы вас не задерживаем, – вновь обращается аппаратчик к хорошим манерам, после того как андромеда покидает лемов, поднявшись по лестнице обратно.

– У моей дочери сегодня помолвка, ставит в известность Олд'ж.

– Ах, вот, что! Примите наши искренние поздравления. У вас чудесная дочь, лем Айслэй,

– Благодарю.

– Семья это важно. Но это вы и так знаете.

Тут изобретатель впервые за все время диалога настораживается, но представитель интересов Аппаратного Дома вовремя его успокаивает.

– У нас тоже семьи, лем Айслэй. У меня восьмилетний сын, у моего напарника Атлетика – трехлетний сын и десятилетняя дочь. Вы думаете, к чему вам это знать? Я объясню: во-первых, мы хотим, чтобы вы доверяли нам. Конечно, мы не зовем вас пивка накатить и не напрашиваемся на день рождения. Ваше к нам доверие – это момент солидарности к таким же семейным людям, как и вы. Мне хочется думать, что вы понимаете, о чем я говорю.

Олд'ж меняет положение своего тела в знак распознавания сути монолога и отпивает немного чая. Словно, приняв это действие за сигнал, второй аппаратчик, он же Атлетик, отец двоих детей, принимается вновь уплетать угощения. В этот раз с удвоенной силой, как будто другого шанса так плотно пообедать уже в этой жизни не представится.

– Во-вторых, лем Айслэй, если брать во внимание «во-первых», мы дорожим своей работой с удвоенной степенью, чем лет десять или… – аппаратчик прерывается и, переводя свой взгляд с изобретателя на Атлетика, обращается к нему с вопросом, – Атлетик, сколько лет ты уже состоишь на должности агента Аппаратного Дома?

– Четырнадцать, Жмит.

– …чем десять или четырнадцать лет назад. Нам нужно кормить своих детей. Эта работа – часть жизни каждого из нас. И если какая-то электронно-вычислительная машина Будущего говорит нам, что тогда-то и таким-то человеком был создан источник вечной энергии, а наш босс говорит, что мы обязаны этот исторический момент не упустить из виду, мы идем и выполняем свою работу. Вот так-то, лем Айслэй. Даже, если у вас ничего нет, мы не можем позволить, чтобы правдивость сведений Машины, разработанной учеными Аппаратного Дома, была подвергнута сомнению. Поэтому, поймите нас правильно, мы не можем уйти отсюда с пустыми руками, как бы и нам самим, возможно, это хотелось.

Салон «Лонгфелло».

Рассказывает Лейрон.

11:34. – Если они через пять минут не выйдут, я предлагаю заняться кое-чем. Мне это сегодня очень надо.

Меня зовут Лейрон, и эта двинутая дура, которая сейчас высказалась, опять начинает меня раздражать. С того самого момента, как мы приехали на Острова Большой Надежды у меня возникает дикое желание отстрелить ее болтливый язык. Вероятно, подобным страстям, забушевавшим в моем организме, поспособствовал ее, не закрывающийся вот уже полчаса, рот. Иногда, кстати, под причину попадал и образ, который она создала себе. Я очень консервативен в плане имиджа, и считаю, что андромедам все-таки не мешало бы носить длинные, желательно до пояса, волосы, и короткие юбки, а не это «пуховое одеяло» вокруг ее нижней части тела, когда не представляется возможным как следует рассмотреть ее ноги и все такое. Зачем андромеде, в принципе, прятать ноги, они ведь такие красивые у женщин, а я-то просто в экстазе, когда лицезрею их. А еще вместо сережек в ушах она носила пули, говоря якобы, что когда в нее стреляли, эти пули застряли в мочках, и она решила их больше никогда не снимать. Что за чушь! Я бы поразился, если бы узнал, что кто-то в состоянии в это поверить – она снимала их каждый раз, когда занималась со мной сексом. Врунья!

Я тяжело вздохнул и посмотрел на горизонт, где начинался город, до которого тянулись бесконечные грядки с капустой. Карбонатный «72-33» завис в районе шестиэтажек, не проливаясь на землю уже почти час. Это могло объясняться тремя причинами: либо «36-8-5» стал слишком плотным, а это значит, без шлема на улицу надолго не выйдешь; либо «72-33» вовсе не собирался спускаться одинокими каплями, а это уже говорит о том, что химичат операторы в службе Погоды; ну или он просто застрял в текстурах.

Сейчас неплохо было бы отведать алкалоидно-тригонелинового коктейля с домашними булочками. И когда я говорю о домашних булочках, то, конечно же, подразумеваю булочки из моей любимой пекарни в Звериной Клетке. Их еще делают с вареной сгущенкой, а от вареной сгущенки я просто выпадаю в экстаз.

– Мне непонятно, – опять говорит она мне, – к чему нужен был этот маскарад? Что изменится от того, что они вырядились как идиоты-аппаратчики?

– А мне нравится творческий подход Кенга, – наконец, и мне выпадает шанс выразить свое мнение, – я бы даже был не прочь, чтобы он возглавлял нашу команду. А то Кед чересчур любит выделываться.

– Скажи это ему, и он порвет тебя! – огрызается Милли.

Это курву, кстати, зовут Милли. Полное имя – Миллениум.

– Так он и так меня слышит. Да, Кед?

На заднем сиденье нашей крутой тачки восседает главный в нашей банде чувак по имени Кед. Он игнорирует мои слова, потому что занят чтением какой-то книги. Поэтому ему наплевать. На обложке написано, «…ы», больше ничего не разобрать, книга изрядно потрепанная…

Я спрашиваю, на всякий случай, еще раз, слышит ли он меня, но Кед находится не в этой вселенной. А раз не в этой, то и черт с ним. Хотя, может, он притворяется, чтобы потом при подходящем случае припомнить мне. Хитрый су**н сын. Тоже тот еще **ндон.

– Слушай, мне нужно забеременеть в течение двух часов.

Эта нимфоманка опять завелась. Но я понимаю ее. После той самой Великой Катастрофы, ну вы знаете, цикл у женщин изменился, и зачать детей они могли теперь только раз в год, а эта недоделанная мать, хочет продать своего ребенка и купить ракетную установку, пока на них действуют скидки. На это я уже два раза отвечал ей, что целесообразнее было бы планировать такие вещи хотя бы месяцев за девять, ведь, это не лишено смысла, как минимум, а, если брать за максимум, то и вовсе логично. Милли же имела свойство не прислушиваться к советам, и вследствие такой жизненной позиции оба раза отвечала мне, что еще успевает; а если не успевает, то, мол, разберется «без сопливых». Я же, в свою очередь, имел все основания задаваться вопросом, почему она не может выдвинуть свое предложение на рассмотрение Кеду. На кой х**н, – ругался я про себя (чтоб было понятно, насколько эта герла доводила меня до белого каления), – в принципе, я должен был ввязываться в это дерьмо? Будучи человеком относительно не жестоким, и в какой-то мере с натяжкой, конечно, где-нибудь в доле, равной одному-пяти процентам, даже и сентиментальным, я, быть может, вовсе и не хотел бы, чтобы моего родного ребенка кому-то продали. Не исключено, что и завязал бы работать на мафию, на Операциониста и, в конечном итоге, позаботился бы о хорошем воспитании нового гражданина общества, как и полагается настоящему отцу. А эта с**а пусть нянчит свою ракетную установку.

– Не уверен в уместности данной процедуры.

Она опять кривит лицо с таким видом, будто ей кончили в рот.

– Черт! Что ты сказал?

Ну, вот видите, как она общается. Сейчас, не дай боги, она еще и заведется!

– Почему ты не можешь говорить нормально? Обязательно вот это вот «не уверен в уместности», «соизволю выразить свое мнение» – такое ощущение, что ты диктор из телепередачи. Тебе надо было идти заливать в уши Айслэю вместе с Кенгом или вместо него. Тот тоже любитель предложения усложнять. Как же вы меня все достали!

И она говорит об этом на полной серьезности. Я просто поверить не могу. Сидит и на лицо вываливает все дерьмо о тебе.

– Этот тоже молодец! – теперь она накинулась на Кеда, – уткнулся в книгу и делает вид, что он е**ный профессор…

– Слушай, прострели-ка ты себе голову, Милли! – не выдерживаю я.

– Ах, вот как ты со мной теперь разговариваешь?!

– Может, хватит?..

Но эту суку в восьмом поколении было уже не остановить. И как только у Восемнадцатидюймовика получалось с ней ладить. Ну и влип же я!

11:37. Лучший способ заставить замолчать женщину, это замолчать самому и не усугублять. Но я просто усыпляю ее, нажав на сонную артерию на плече.

У меня появляется идея послать за коктейлем курьера. Все-таки никому из нас нельзя отлучаться. Но Кед, наконец, отвлекшийся от своей книги отговаривает меня, типа: эти парни ненавидят ребят из Звериной Клетки (по номерам-то видно), и повадились плевать им в еду и напитки. Такой аргумент действует на меня болезненно, ибо я совсем не испытываю симпатии к сомнительной затее пить напитки со слюнями курьеров, и, даже начинаю думать о своих предыдущих здесь заказах, переживая теперь, все ли в порядке было с теми бутербродами с кукурузным паштетом.

11:42. Я уже начинаю беспокоиться. Нам следует ждать команды и не покидать тачку, однако, мне кажется, что в доме Айслэя что-то пошло не так. Мои опасения подтверждаются, когда с крыши его особняка взлетает автолоджий.

– Что за?.. Кед, смотри!

– Дав-вай в дом!

И кто делает эти чертовы бардачки в этих чертовых тачках. У меня получается открыть его раза с семисотого. Я достаю оттуда шлем и вместе с ним выбегаю на улицу под грозное шапкой над землей нависшее небо. Кнопка звонка чуть не отваливается от истерического надавливания моего пальца. Дверь не открывается и не поддается крепкому толчку. Я стреляю в домофон, иногда это срабатывает. Проклятье! Но не в этот раз.

– Эй! А ну стоять! – слышу я сзади, и даже не успеваю обернуться, потому что кто-то прижимает меня лицом к стене, застегивая мои руки в наручники. Криу-криу! Щелк! Подкрались, черти, незаметно! Временная глухота от прозвучавшего слишком близко взрыва дверного проема дезориентирует меня полностью. Клянусь, я настолько зол, что хочу скрутить всем тут шеи голыми руками, без всяких там выяснений обстоятельств. Ну-ка, и сколько их там? По количеству разных голосов, как будто целая толпа людей. Кто эти ребята? Йорклиционеры? Грабители? Манекенщики? Вообще-то, у меня аллергия на пыль и грубое отношение к моей персоне. Кого-то боль запугивает, а меня она приводит в безумную ярость. Я даже про шлем забываю. Валяется там где-то.

– Заходим! Заходим!

Действуют не так как мы. А грубо и бесцеремонно. Как будто не терпится попасть внутрь дома. Похоже, Айслэй серьезно насолил ребятам, раз они дверь ему взорвали.

– Летите за «Пастернаком», а мы обыщем дом!

Рассказывает Миллениум.

11:43. – Мил-ли, мать тво-ю, оч-нись!

Пять, четыре, три, два… передо мной приборная доска!

Это тачка! Я в тачке. В машине. Фьюх! Все в порядке. Не в каком-то баре, где меня на столе имеет двухголовый чувак, а в старом добром «Лонгфелло». О, боги! Привидится же такое. Это все стресс. И как же я здесь, черт возьми, оказалась? Ах, да! Мы же вроде собирались заняться сексом с Лейроном. Так занялись или нет? Плохо помню, что было. Вроде он рассказывал о том, как в детстве ему чуть не откусили х**. Ну и фантазии у этих мужиков…

– Слы-шишь, Мил-ли?

Кед трясет меня за плечи… я же уже очнулась, чертов кретин!

– Что случилось?

– За-во-ди тач-ку!

Там что-то взрывается. Черт! А где другой придурок? А другой придурок стоит прижатый к стене дома Айслэя йорклиционером. А чего это тут? Решил сходить за «le coffee»? Вот тебе и результат. Не слушаешь никогда тетю Милли, и вечно в тебя попадает всякое дерьмо. А эти-то, откуда тут нарисовались? К счастью для Лейрона, я знаю, что нужно делать. И, если он будет продолжать стоять также ровно, в ожидании, что кто-нибудь наконец-то его т***нет, то, возможно, не лишится своей толстой сексапильной задницы.

Кед бросает свою чертову книгу и перелезает на переднее сиденье. Щелк! Щелк! Треньк! Треньк! Пулемет готов к работе. «Ваша цель?» ― спрашивает бортовой инженер. А Кед самодовольно, как всегда в своей выпендрежной манере, выговаривает:

– Все, кро-ме, Лей-ро-на!

Словно что-то там пробормотавшая противотанковая пулеметная установка начинает строчить. Несмотря на их бронекостюмы, все эти йорклиционеры (сколько их там? около десяти?), все они у нас здесь как в тире, разбрызгивая кровью и сотрясаясь в конвульсиях, будто наркоманы от передозировки, падают замертво. Бортовой инженер опять интересуется: «включить «Dead Cell»?»

– Да, Бро, включить «Dead Cell» – подтверждаю я, и меня пробивает на ржач.

Люблю я эти тачки со встроенными пулеметами и аудиосистемой в комплекте.

11:45. После того, как не остается ни одного живого йорклиционера, в пределах видимости, мы приступаем к следующему этапу по осуществлению нашего дьявольского плана. А именно, подъезжаем к зданию поближе, и я кричу перепуганному Лейрону, чтобы он не думал, что я спасаю его не в меру упитанный зад из-за каких-то там чувств к нему, а просто потому, что мне необходимо забеременеть в ближайшие два часа, и было бы неплохо совокупиться с тем, кого я более менее знаю. А посему вместе со своими поджилками пусть запрыгивает в «Лонгфелло».

Лейрон запрыгивает, а Кед, какого-то х**на выпрыгивает.

– Куда ты? – кричу я ему.

А он вбегает в дом. И видимо, по его душу, оттуда начинают доноситься выстрелы. Секунду спустя он вылетает через окно и, оказавшись на земле, больше не двигается. Я вижу у него в груди солидную дымящуюся дыру.

– Черт! – выкрикивает Лейрон, будучи уже в салоне. Он тоже наблюдает эту картину.

– Блин! Кеду по ходу больше всех нужно было! – мне тоже не весело от того, что нашего главаря больше нет. В порыве злости я сдаю назад, потому что хочу хорошенько разогнаться.

– Что ты делаешь? – спрашивает меня Лейрон, у которого ч**н твердый даже в спокойном состоянии. Как-то я у него даже спросила, не мутация ли это какая-нибудь.

– Мщу за Кеда!

– Полегче!

– Заткнись! Откуда здесь появились йорклиционеры?

– Не слышу!

Я повторяю более громко.

– Не знаю, они скрутили меня, когда я звонил в дверь! – отвечает он, наконец, что-то вразумительное.

– А на кой черт ты звонил в дверь?! Нам велено было сидеть в тачке!

– Лоджия Айслэя улетела пять минут назад, а Кенг и Ико до сих пор в доме. Кед велел идти проверить!

– А почему я была в отключке?!

– Не знаю, ты вдруг заговорила про секс и отрубилась!

– Что серьезно, так и было? Тема секса никогда не была для меня скучной.

– Может, вызовем подкрепление?

Что он сказал? Вызвать подкрепление? Ну не придурок ли? И от него я хочу детей?

– Пристегнись лучше! Будем воевать с тем, что есть! – выпаливаю я вслух.

Машина отлично паркуется прямо в гостиной дома Айслея, прошибая, ко все чертям, кирпичную стену, наведя тут порядок.

– Хах! – смеюсь я, – видал, из чего делают стены для зданий? Из какого-то, на**ен, дерьма!

И я приказываю пулемету вновь открыть огонь.

– Цель: все, кроме Кенга и Ико.

– И Айслэя с его дочерью! – добавляет Лейрон.

– Ты же сказал: они улетели.

– Я сказал: улетела их тачка!

– Ну, ты и придурок! Может быть, ты и спровоцировал этих йорклиционеров своей разведывательной, бл**ь, вылазкой, а мы потеряли Кеда!

– Ага! Гуляла такая группа захвата поблизости и меня увидела. Они давно собирались нас всех здесь накрыть. Этот Айслэй, по ходу, хитрый джентльмен – все просчитал.

Нашелся чем защититься. Вы посмотрите на эту самодовольную харю. Его сейчас разбомбит от гордости.

Я рефлекторно откидываю голову в сторону, потому что в нас летит гром-бомба, которая скатывается по лобовому стеклу на капот и взрывается. Пулемет замолкает.

– Машина крепкая, выдержит! – ухмыляюсь я.

Потом еще одна разрывается справа от нас.

О, боги! Ну, ни х**а! Был раньше у Лейрона отличный пистолет, стреляющий нормальными пулями, а сейчас он достает этот «молекуляр». Кем он себя возомнил, долбанным манекенщиком?

– Кем ты себя возомнил, долбанным манекенщиком? – спрашиваю я у него.

– Крутая пушка, – отвечает он меня с таким видом, как будто я не знаю, что задела его за живое. Перед малолетками будешь красоваться с этой жужжалкой.

Вот у меня-то пушка крутая. Я беру запасные кассеты для «флэшбустера» и, открывая дверь, покидаю тачку. Мои гриндерсы приземляются на раздробленные части мебели, смятые коробки и разбитые кирпичи; а пули из моего тысячезарядного автоматического турбопулемета летят прямо в голову йорклиционеру на лестнице, а потом еще в одного и еще и еще… Мистер Сексапильная Задница добивает троих у выхода из кухни. И мы решаем сначала зачистить первый этаж, а поэтому всю кухню разносим в кашу. Случайно туда попадает гром-бомба и тоже разносит все во фреш-коктейль. На званый обед из свинцовой спаржи спешат из разбитых окон йорклиционеры, и, в намерении не оставить никого голодным, мы с Лейроном пуль не жалеем. Помню, несколько лет назад мы с ним зависали на фуршете аналогичного уровня при штурме Аппаратного Дома. Поэтому-то этот кретин, что-то вроде моего брата по оружию, типа…

Рассказывает Лейрон.

11:52. Будучи всегда возбужденным от заносчивости Миллениум, особенно в делах применения оружия, для меня стоило титанических усилий поддерживать температуру своего рассудка не выше комнатной. Безусловно, эта андромеда хорошо обращалась со всякими пулеметами, автоматами, гранатометами, но вот что и осторожность – якобы, ее конек, с этим я готов был поспорить. К примеру, вот заехать на тачке в дом – это что умно? А тогда перед штурмом Аппаратного Дома она забыла бронежилет в туалете. До сих пор мне непонятно, для чего его там, в принципе, нужно было снимать.

– Прикрой меня сзади! – кричит она мне, типа: чтобы я ее прикрыл. Нашей целью было освободить от йорклиционеров весь дом: первый, второй и третий этажи, но наша наступательная операция очень быстро потребовала обновления статуса. Похоже, йорклиционерский департамент созвал сюда каждую крысу, у которой был в наличие хотя бы один пистолет. И тогда мы, на всякий случай, сбросив пару гранат, пошли дальше.

Я закурил потому, что потрудиться пришлось и на лестнице второго этажа. «Молекуляр» никуда не годился для ведения непрерывного огня, поэтому иногда приходилось помогать себе кулаками. Вынужден признать, что турбопулемет Милли все-таки круче. Неприятный момент заключался еще кое в чем. Когда мы добрались до третьего этажа, то эта потаскуха чуть не подорвала нас обоих. Она взбесилась от тщетности нашего старательного прорыва.

– Черт! Ну, и где они?!

Ни одной живой души мы здесь не застали – вот каков был итог. Ни в доме, ни на крыше. Такое стечение обстоятельств сподвигло меня забеспокоиться еще больше. Не могли же они все вчетвером улететь. А если бы и могли, то Кенг в любом случае предупредил бы. Мы спустились обратно на третий этаж. Я аккуратно потушил сигарету в пепельнице и присел на корточки, чтобы потрогать воду в бассейне. Успокаивающая гладь воды оживила мое воображение, и я предположил, что, возможно, их отъезд – часть какого-нибудь неведомого нам плана. Только слишком замудренного, на мой взгляд. У Милли, по этому по поводу, я так понял, были свои предположения. Но вместо ответа на мой вопрос, касательно этой темы, она скинула с себя одежду и запрыгнула в бассейн.

Вот видите! А то, что у нас на хвосте Армия Спасения уже ни кого не интересует. Я приступил к ее охране. Пока она трясла своими смуглыми бедрами под водой, дуло моего «молекуляра» было на страже входной двери, из которой в любой момент сюда могли вломиться йорклиционеры. Женское тело под водой извивалось, словно она кому-то отсасывала. Я увидел, как с ее грудей струйками скатилась вода, когда она вынырнула, и не хотел больше сдерживать себя.

– Эй, детка, – говорю я.

Милли вылезает из воды, и берет в руки «флэшбустер», а потом направляет его на входную дверь. В этом вся Милли: она любила совмещать работу с развлечением. Хотя, я не уверен, что убийство людей, для нее являлось работой. Как только дверь открывается, готовая выстрелить Милли и готовый выстрелить я, облегченно вздыхаем. Перед нами предстает Кенг.

– Привет, Кенг, – здороваюсь я.

Он весь пыльный и вспотевший, видать, как и мы немного повоевавший с йорклиционерами, с растрепанным париком в руках он здоровается в ответ и сообщает о том, что надо выдвигаться в погоню за Айслэем. План провалился. Чертов мастер Руки-Крюки всех их облапошил, подменив себя очень реалистичной голографической копией, в тот момент, когда показывал свой подвал. Сам же смылся еще до того, как началась облава йорклиционеров.

– Вот ведь, ублюдок! – звучит от Милли.

– А где Ико? – спрашиваю я.

14 апреля

На самом деле, если вы захотите попасть в прошлое, то для этого достаточно расположить все атомы во вселенной в то же самое положение, в каком они были в нужный вам момент времени. Но технический прогресс, до этого еще не дошел. Поэтому, даже в Будущем машину времени так и не придумали. По крайней мере, это официальная информация…

Рассказывает Ясми.

…Но придумали симуляцию путешествия во времени. Это напоминает видеомагнитофон двадцатого века. Если какой-то момент вашей жизни записан на специальное устройство, как мы его называем – «Свема», то вполне реально эти самые события смоделировать с точностью до 99,7 процентов. Остальная доля, это хаотичные мыслительные процессы, не относящиеся к делу. Разумеется, повторно переживая записанные события своей жизни, вы не в состоянии будете изменить что-либо или же каким бы то ни было способом повлиять на исход в реальности.

Здравствуйте. Меня зовут Ясми, я, оператор «Свемы». Моя работа заключается в организации процесса воссоздания события и, соответственно, в наблюдении за работой Машины на случай, если вдруг пойдут неполадки. Для реалистичности процесса и самой картинки необходимо знать все до мельчайших подробностей о месте и времени, в котором происходила запись, а также яркость света, расположение теней, направление потоков воздуха, цветовые разрешения, наличие запахов и звуков – модули это обеспечивают. Если, кто читал то, как в той книге:

«У нас было много всего: различные киноленты с записями значимых событий наших жизней, матрицы с воспоминаниями, картридеры с нашими ощущениями и чувствами, различные файлы с сохранениями погодных условий».

Но всегда есть необходимость проконтролировать программу, на случай ошибок и сбоев, вроде какого-нибудь поезда, который вас собьет из-за того, что вы его не увидели, так как вовремя не прогрузились текстуры.

Рассказывает 908-ой.

11:49. Черт дери! Где это я?

Похоже, меня все еще зовут 908-ой. Я опять проснулся на памятнике Сида Вишеса, испытывая недостаток в кислороде, простите, его сейчас называют «12-092». К жуткой боли в голове и в легких прибавлялось напористое желание освободить содержимое своего мочевого пузыря. Позволяю проделать с собой такой конфуз, потому, что какого дьявола буду я тут чиниться, если я самый крутой в мире человек. Таблетки-синтезаторы, как глоток чистого воздуха… снова прошу прощения – «36-8-5». А-хах. Если кто не понял, то это я остроумно пошутил. Такой талант пропадает, между прочим.

…К тому же я мокрый. Похоже, с утра лил дождь. Все тело горит, ноги не слушаются. И, ко всему прочему, противная на ощущения боль в спине, скорей всего, ввиду возлежания на твердом камне длительное количество времени. Кости просто ныли. Голова, говорю про нее еще раз, зверски раскалывалась. Универы, площадь – я понимаю, что ничего не изменилось, и это площадь Сида Вишеса. Сам Вишес, поразился бы, узнай он, что в честь него назвали такое недостойное место.

Хочется пить. Холодная бутылка электронного пива приводит меня в нормальное человеческое состояние. Перед глазами всплывают числа «15», «04», «21», «12». Какого черта, они делают в моей полупьяной голове, не ясно. Ага,… значит, с малышкой «мы тут с друзьями в десять вечера распиваем спиртные напитки» мы так и не переспали! …Или переспали? Черт возьми! Моим детям не нужен будет такой отец…

Чудное зеленое солнце. Светло настолько, что могу рассматривать прохожих. Безнадежно, да я и сам понимаю это, ищу вчерашнюю знакомую. Очевидно же, что х**н с маслом! А-хах! Еще раз, кстати…

12:17. Посылаю курьера за добавочной бутылкой «эликсира». Сижу вот, согнув одну ногу в колене и, положив на нее руку. А жизнь не такая поганая штука, как о ней имеют свойство рассказывать неудачники. Иногда только весенний карбонатный дождь омрачает настроение.

«Буржуйский квартал» – как я прозвал его для себя. Да-да, это я про площадь Сида Вишеса со всеми прилегающими к ней в комплект зданиями. Половина зданий – всякие общеобразовательные учреждения, где молодые иждивенцы нашли своих покровителей, а те, в свою очередь, дурачков, которым можно с хелпом преподанных знаний внушать идею о собственной значимости. Знания – ничто. А вот Пистоль – все!

И я демонстрирую себе самому великолепное оружие, изготовленное в шестнадцатом веке. Это весьма классная и мощная вещица, между прочим. Иридиевый корпус в серебряной окантовке. Серебро – это как символ очищения. И с кодовым замком, чтобы из него не мог выстрелить абы кто.

С этим оружием я закулисный властелин жизни.

Понимаете, все эти студенты с Сида Вишеса, они же позеры. Они выставляют напоказ свое наигранное стремление получать знания. А на кой черт им поступать в общеобразовательные учреждения? Студентам со строительного курса я могу сказать, что научился класть кирпич и разводить цемент на низкооплачиваемых подработках. Квалификацию водителя я получал, уходя в погоне от мафиозников. Живописью я занимался, когда пьяным опорожнялся на стены. Да и зачем им эти знания, собственно? Чтобы получить диплом, который, при очень большом везении, сделает их востребованными у крупных фирм-работодателей, на чьих предприятиях эти выкормыши Аппаратной Образовательной Системы будут просиживать свои штаны за одноразовыми стаканчиками «кофе» и киселя, в то время, как пролетарский состав повесит на себя ярмо на грязной работе, делая им заработную плату?!

Короче говоря, все они мнят о себе слишком много.

Другая половина всех этих построек представляет собой жилые помещения и всякие торговые объекты вкупе с остальными, получившими право носить звание (обзывание) достопримечательностей этих долбанных Островов Большой Надежды, в каждом квадратном кубометре воздуха и квадратном метре асфальта содержащих пресыщенность, лжедуховность, лицемерие и прочее дерьмо подобного типа. Как я могу говорить так, поскольку сам из себя ничего не представляю? Ну как же? Я – человек с совершенным атрибутом избранности!

Существовать при образе жизни, когда ты, говоря шутливо, находишься «подшофе», весьма сносно. Состояние, покамест кровяные тельца слипаются и не доставляют в мозг должным образом кислород, принуждающий испытывать всю паршивость этой жизни очень остро, называется пьяным состоянием. И мне нравится пребывать в нем.

13:05. Мне надоедает сидеть и умываться небесными каплями потому, что будучи мокрым, я превращаюсь, по ощущениям, в селедку (да-да, я еще помню, что это такое). Решаю выяснить события прошлой ночи с хелпом «Свемы».

13:24. Вваливаюсь в их контору.

– Доброе утро, лем. Что вас интересует?

– Вы – оператор?

– Совершенно верно. Вы хотите воссоздать событие?

– Да, а сколько это будет стоить?

– Все зависит от длительности и количества одушевленных объектов. Какой длительности ваш модуль?

– Один час.

– Количество объектов?

– Я не помню.

–Давно было?

С меня срывается неуместная ухмылка. И чего это я?

– Нет, недавно. Позавчера. Я просто был нетрезв.

– Ясно. Давайте посмотрим ваш модуль.

Меня приглашают в просторную белую комнату со множеством миниатюрных экранов на потолке. Как только они включаются, я оказываюсь на улице Сида Вишеса в компании…

– Вау, вау, вау… Лейла?! Лейла Элси Улита Айслэй?! – имитирую я фальшивый удивленный тон персонажа из одного моего любимого фильма, попутно протягивая девушке ионную сигарету, – и какого черта вы здесь делаете?

– Разве не видно? Мы с моими друзьями распиваем спиртные напитки, прощаемся.

Молоденькая девушка в очень дорогом наряде из бирюзового платья и замысловатых туфлях стоит передо мной и наслаждается дымом.

– А как же ваш папенька? Как это он отпустил вас? – при уменьшительно-ласкательном упоминании отца девушки, я впадаю в истеричный гомерический смех.

– Мой папенька ничего подобного не знает и, вряд ли, для него это будет полезно. Он занят сборами в путь-дорогу дальнюю, и ему явно не стоит докучать своим присутствием, – оправдывается модница, делая вид, что не понимает причину моего веселья.

– Права не имею вмешиваться, конечно, но, коли ваш папенька контролирует вас каждый миг, стало быть, вас он уже спохватился.

– Ох, увольте. Он думает, что я в спальне давно уже под властью Морфея.

– Эх, и плутовка вы!

– Вот и мои друзья так же думают… А что, позвольте поинтересоваться, ВЫ так поздно делаете на площади Сида Вишеса?

– Жду кое-кого.

– И этот кое-кто придет?

– Не думаю. У этой добропорядочной андромеды весьма заботливый отец, и, вероятно, она, в противовес своей естественной натуре, и папенькиного спокойствия ради, давно уже ожидает прихода Морфея, как и полагается приличной барышне в столь поздний час.

Но героиня не реагирует на мою импровизацию, а отвечает так, как это было на самом деле.

– Искренне рада, что вы заводите новые знакомства.

– Все ваши друзья – лицемерные недоумки, андромеда Айслэй.

– Я тоже была рада с вами повидаться, 908-ой. И уж, пожалуйста, не серчайте на меня, я по-прежнему люблю вас. Жаль, что у нас не получилось прийти к компромиссу по поводу наших взаимоотношений. Когда наиграетесь с «Тимолеоном», не сочтите за труд избавиться от него.

«Как же хочется выпить», – думаю я и, бросая оплату, удаляюсь.

13:62. В Будущем исчисление времени немного отличается. Сегодня с Островов Большой Надежды в Австралию отправляется крупнейший в истории машиностроения Локомотив, способный разгоняться до скорости звука. Ввиду своей нестандартной формы и, разумеется, скорости его окрестили «Пулей». Чтобы мне стать его пассажиром необходим билет, на который самая дешевая стоимость в сто тысяч эмблем. За эти деньги также можно приобрести поддержанный автолоджий или снимать комнату в Вертикаль Холле около месяца; стартовать с небольшим бизнесом или нанять тридцать пять барышень заработкового характера, с которыми будет дозволено делать что угодно в течение целой ночи. Если таких денег нет, а у меня, естественно их нет, то, казалось бы, никто не отменял вариант попытаться запрыгнуть на поезд без билета, на ходу, как в старые добрые времена. Однако, скажу вам, что с поездом массой 52 тысячи тонн, у которого на крайней правой отметке на спидометре стоит значение 1500 км/ч, это будет не совсем просто. Поэтому, я поработал над составлением другого плана.

14:02. Прежде чем покидать центр города, предпринимаю третью попытку дозвониться до своей сестры. К ней у меня важное дело. К сожалению, как и вчера, к телефону она не подошла. Для меня это странно. Может, она переехала? Почему тогда не сообщила?

14:36. Приезжаю в Горизонт-Холл на окраине города, в жалкую ночлежку для недостаточно обеспеченных граждан Островов Большой Надежды – теперь это так называется. В мое время все эти неудачники назывались наркоманами, алкашами и бездельниками. Но так как в Будущем манекенщики и йорклиция бдительно следят за каждым отдельно взятым гражданином, а в частности за производительностью его труда во благо постапокалиптического общества нашей планеты, то без подобного социального прикрытия, хотя бы в названии, этим людям путь заказан. Манекенщики зарабатывают на том, что этих неудачников убивают; а специальные государственные конторы на том – что этих неудачников защищают; и вся эта тема о продвижении человеческой цивилизации путем пресечения тунеядства и невежества лишь очередной «лемовский дракон».

Но я и сам манекенщик, хоть и бывший. Да и кто будет это выяснять. Вчера я распотрошил одну богатенькую андромеду с билетом на рейс Локомотива. И так как в билете написано не «908-ой», а «Жоржетта Пуловер», придется соответствовать. Естественно, у манекенщика никто не будет спрашивать, куда и зачем он тащит труп. Поэтому красотка Жоржетта лежит сейчас и истекает кровью в ванне, в номере «301», который я снял накануне. До отправления Локомотива чуть более четырех часов. За это время я успею что-нибудь перекусить, немного выпить для храбрости (все-таки перед мертвецами я до сих пор немного мандражирую), потом выскоблить все внутренности бедняжки, как следует промыть и высушить ее кожу, натянуть ее на себя, сделать косметические процедуры, и сдать номер в таком же виде, в каком мне его любезно предоставили.

18:29. На станцию «Сент-Пистолс» я прибываю на полчаса раньше. Точнее, прибывает Жоржетта Пуловер. На ней великолепное черно-белое платье в полный рост (мое любимое), и белые кроссовки, а с собой небольшой коричневый саквояж.

Она расплывается в красивой и безупречной улыбке на паспортном контроле. Ее аура в порядке. Андромеда настолько молода и привлекательна, что с багажом ей помогает совсем юный и наивный паренек, который даже провожает ее до каюты, не прося чаевых. Настоящий кавалер! А-хах!

Каюта первого класса – это как раз то, что мне нужно. Такие каюты звуконепроницаемы, двери в них запираются посредством уникальных жидких ключей с дубликатами только у машиниста, видеотерминал перемещается в любую точку, и в не громоздком и вместительном холодильнике присутствует трехдневный запас горячительного. Только вот проводники не рекомендуют употреблять алкоголь на околозвуковых скоростях. Поэтому бьюсь об заклад, что упоминание об этом запасе всего-навсего маркетинговая уловка.

18:46. Немного подкрепившись «маркетинговой уловкой» (все-таки перед важными делами я до сих пор немного мандражирую), собираюсь с хелпом голографической карты, предусмотрительно захваченной с собой, определить текущее местоположение Лейлы. Только, если верить датчику слежения у нее в кольце на пальце, от меня она находилась не так близко, насколько я предполагал. Ее не было даже на перроне. И какого х**на это значит? Не передумала ли она ехать? Не передумал ли ехать ее «папенька»? Не передумал ли ехать машинист Локомотива, и все были в курсе кроме меня? И почему мне не хватило ума заглянуть в карту раньше, хотя бы, перед тем как пройти паспортный контроль?

Спокойствие. До отправления еще чуть больше четверти часа.

18:55. До отправления тринадцать минут. Тут я уже начинаю волноваться. Становится душно. Стаскиваю с себя кожу Жоржетты, надеваю в синюю клетку рубашку, серые брюки и возобновляю дегустацию местных напитков.

19:06. Вновь смотрю на карту – никаких сигналов. Делаю вывод, что попасть на поезд все-таки сложнее, чем сойти с него, поэтому планирую оставаться на нем до последнего. Только до чего «до последнего»? До прибытия в Австралию или до отправления с «Сент Пистолс»? Сойти на середине не получится, разве только будут свободные комнаты у Посейдона. Поэтому вариант очевиден: ехать в Австралию.

И как же так, черт возьми, вышло?

Набираю очередной раз сестру…

19:07. И вот Локомотив вздрагивает от разогревающихся турбин. А из динамиков доносится хорошо поставленный мужской голос:

– Уважаемые пассажиры, говорит главный машинист Локомотива Лейк Клейк Шейк, от своего имени и от имени нашей опытной команды я счастлив приветствовать всех вас на борту чудо-юдо сверхскоростного поезда «Пуля», который ровно через одну минуту отправляется в замечательное пятнадцатичасовое путешествие с Островов Большой Надежды до Австралийского континента. Средняя скорость нашего Локомотива достигнет отметки 1300 км/ч, а это значит, что, если вы слышите мой голос, то скорей всего, говорить я уже закончил минуту назад, а–ха-ха-ха… ― на этом месте он смеется. ― На протяжении всего этого увлекательного маршрута, любезный персонал из наших добрых и прекрасных андромед постарается сделать ваше пребывание в условиях околозвуковых скоростей максимально комфортным. Каждые три часа по каютам будут разноситься еда и напитки. А если захочется поменять обстановку, то заботливые повара накормят вас в ресторане, а милые проводницы приготовят ванну. Желаем вам приятной поездки и хорошего настроения. Спасибо за внимание!

А сходить до ресторана и отведать богатейских харчей – пожалуй, отличная идея. Пока Локомотив будет разгоняться до скорости звука, успею, как следует побаловать свой желудок гастрономическими шедеврами. Заодно и проведаю обстановку.

19:09. Еще чуть-чуть добавив градус (просматривать из иллюминаторов в фойе с высоты движущегося «шестиэтажного дома» такое огромное пространство под землей как станцию «Сент-Пистолс», факт размещения которой для меня до сих пор остается непостижимым, хочу отметить, все-таки мандражно) я следую в ресторанный отсек, где заботливые повара обещают накормить меня отменными блюдами. И, если на этом щекотливом моменте они «не ударят в грязь лицом», то возможно, чуть позже, попробую заказать себе и водные процедуры. Почему бы и нет? В конце концов, не каждый день выпадает шанс побалдеть в горячей воде в мчащейся на скорости звука ванне.

Будущее! Мать его!

Ну, и дела! Черт меня побери! Не скажу, что интерьер лучше, чем на моей «Надежде» в былые времена, или хотя бы приблизительный, но высокую оценку заслуживает без сомнения. Это ж как еще нужно постараться: разместить такую красоту, чтобы на скорости 1300 километров в час все не развалилось? Скажу я так: вот эти вот желтые ковры на стенах в сочетании с фиолетовыми шторами на иллюминаторах и целым раскинувшимся ботаническим садом на металлическом каркасе под потолком отлично бы смотрелись в каюте пиратского судна семнадцатого века. Надо же и официанты – люди! Я словно опять дома.

Высокая официантка–баскетболистка, как самого дорогого и ценного гостя усаживает меня на обшитый бархатной тканью изящный стул за зеркальным столом и вручает меню. А тут тебе и пшеничный хлеб, и овощные закуски, и тараканьи снеки – вкусности, достойные самого короля… так же как и цены. Ну, да ладно. Подзываю фаворитку любого спорта, связанного с мячом (это из-за ее высокого роста), и интересуюсь, какое бы вино она посоветовала к мясу гепарда-киборга. Я остаюсь доволен: она отлично реагирует на шутку. Люблю иногда блеснуть остроумием, знаете ли. «И скромностью» – добавила бы Лейла. А, кстати, вот и она…

…Сидит за столиком… Стоп! Удивлен ли я? Конечно же, черт возьми, удивлен. Я обездвижен и лишен дара речи. Разумеется, я сразу понимаю, что кольца на ней нет. Правда, отсюда не вижу, чтоб утверждать точно. Между нами четыре столика. Сломался датчик слежения? Вот уж не уверен. Догадалась о нем сама? Не смею сомневаться в ее умственных и интуитивных способностях, однако, не на пустом же месте могло ей это прийти в голову. Вот и сижу я и ломаю себе мозг и сердце, пока смотрю на нее, а в это время олимпийская богиня проявляет завидное ангельское терпение, ожидая от меня, то ли еще шуток, то ли номера телефона…

В итоге я заказываю порцию «пальмового белкового ассорти со специями» и бутылочку «Грейтфулд Дэда».

– Dank je, ― говорю я минерве. Да, я тоже знаток манер, между прочим, и все такое.

Будучи вместе, я много раз представлял себе такую ситуацию: когда Лейла веселится уже не со мной; ситуацию, когда мы настолько отдалились: я – от нее, а она – от меня, как небо от земли, что нас вместе уже и представить не получится. И вот, пожалуйста! Получите, распишитесь! Наверняка, ее спутник сумел по достоинству оценить образ дочери Айслэя. Желтое платье, которое сейчас на ней, мне очень нравилось. В купе с длинными агатовыми волосами от этой женственности и нежности невозможно было оторвать глаз. И таинственный незнакомец, сидящий напротив нее и, соответственно, ко мне спиной, вероятно, этим и занимался – с хищностью пожирал ее глазами. Я могу обозревать лишь его короткую стрижку, состоящую из узкой полоски русых волос по центру головы, и приличную черную рубашку с закатанными рукавами. Они смеются, и готов поспорить, обмениваются не анекдотами.

Как же легко ей всегда удавалось заводить знакомства. Это в ней цепляло меня и одновременно раздражало, одним прекрасным днем познакомив меня с таким чувством как ревность, а позже и с таким чувством как зависть – самым тяжелым краеугольным камнем отношений. Только перед кем же еще как не перед самым близким человеком выставлять напоказ свои самые грязные и мерзкие качества? Казалось бы, познакомить свою вторую половинку с обратной стороной своей праведной личности, дабы сойтись в правильности позиции, при которой рассматриваться могут лишь те отношения, в которых нет места тайнам и секретам, максимально плотнее, и, соответственно, сблизить свои обнаженные души, хорошая идея. Только это выбор каждого. Выбор каждого: допустить или не допустить такую ошибку. Потому что это, мать его, ошибка, и ничто иное. Она имеет право быть либо сознательной, либо несознательной, и оба варианта эти одинаково коварны и опасны. А коварность и опасность их в том, что они приводят к одному и тому же плачевному результату. Хотя бы потому, что ни один человек не обязан любить другого человека за его тараканы в башке, а вот за светлые качества и помыслы будет любить крепко и непринужденно. Само собой, при таких добрых отношениях правильным будет демонстрировать красоту своей души, чтобы радовать любимого человека, а не заставлять его окунаться в омут с вашими демонами. Тем более любовь она должна заставлять становиться лучше и помогать избавляться от пороков, а иначе это не любовь, а что-то совсем другое и, вряд ли хорошее.

Иногда нужно несколько раз умереть, чтобы понять такую простую и трехгрошовую истину. А иногда и несколько раз расстаться с любимым человеком…

И, вот, казалось бы, сейчас, когда это все остро и явно осознаешь. Когда хочешь исправить ошибку, стать лучше, чище, светлее, то должен не сидеть как забитая крыса и жалеть себя, кусая локти и выдавливая слезы, а подойти к этому человеку и заявить о себе как о новой исправленной версии, повзрослевшей и изменившейся в лучшую сторону…

Да только вот, знаете что? Зачем я буду усложнять себе операцию по похищению этой девушки? Ведь, она еще не в курсе моего нахождения здесь. И пусть пока так и остается.