Читать книгу Москва – Гребешки - - Страница 12

Надолго затянувшееся навязанное автопутешествие по гигантскому аэродромному полю продолжалось. Автобус двигался, вилял, петлял и круги выписывал. Люди ехали… охали и ахали… ныли и выли… стонали и вопили… Голова уже у них у всех закружилась и вспухла. Тошнота к горлу подступала. Тоскливо было и муторно.

Жара неимоверная… к тому же… палила нещадно. Жгло со всех сторон.

Народ молчал.

Народ терпел.

Народ терпеливый у нас. Жизнью и временем сие проверено.

Но кто-то из пассажиров, по всей видимости, не вытерпел. Ему надоела такая безумная катавасия. Ему приелась такая сумасшедшая чехарда. Ему наскучила такая полоумная и умалишённая езда. В салоне раздался душераздирающий крик. Вроде как кто-то кого-то ножиком режет, копьём острым тычет… либо топором здоровым башку отрубает. Вроде как кто-то кого-то жизни лишает…

Кто он? Где он? Что за палач такой кровавый тут появился…

Вот он… этот фрукт несогласный…

Вот он… этот перец фаршированный…

Вот он… этот гражданин хороший…

Вот он… этот товарищ дюже справедливый…

Что ему надо? Этому несогласному, правильному и принципиальному…

Этот человек, весьма приятной наружности седовласый мужчина в шикарной синей бостоновой тройке с дорогим перстнем на среднем пальце правой руки, терпел, терпел, но не выдержал эдакого сущего безобразия со стороны ответственных работников аэропорта.

Он стал орать что-то нечленораздельное… Он стал криком кричать нечто умное и поучительное. Он вопил и пузыри ртом пускал. Он был зол! Он был гневен!

Затем этот гражданин хороший и товарищ справедливый громогласно поддержал высказывания той миловидной дамы в сером в тёмную полоску строгом английском костюме.

«Прошу внимания! – громким уверенным голосом начал он свою обличительную речь. – Я тоже хочу высказать решительный протест. Я согласен с той женщиной, которая призывала нас к реальным действиям. Я помогу написать письмо во властные органы по поводу скотского отношения к нам в этом чёртовом аэропорту. Пусть их, этих нерадивых, недобросовестных технических работников, накажут по полной программе. Пусть они, вахлаки, прощение у нас попросят. Пусть отольются им наши горькие слёзы.

Я сейчас к вам обращаюсь, господа авиаработники! Стоп! Никакие вы не господа! И не! хорошие! И вообще вы никто. Ноль вы! И тот без палочки. Как назвать-то вас… Слов даже подобрать не могу. Нет таких слов в нашем славном русском языке. Да-с! Нет-с! Да и не господа вы никакие. Суслики вы! Вот самое подходящее слово. Правильно та женщина вас таким словом назвала. Вы что, суслики? Совсем одурели? За быдло нас всех держите? За скотов. За животных. В аэропорту нас мариновали-мариновали, в накопителе своём дурацком держали! И надо же придумать такое слово – накопитель! Это ещё надо постараться… Я повторяю слова той женщины. Она права в этом вопросе. И Лев Толстой прав… вместе с Чеховым и Некрасовым. Булгаков тоже прав… Про Достоевского я уже ничего не говорю. Он бы про вас столько «Идиотов» написал, что вам и не снилось. Да-да! Именно так бы и было. Не спорьте со мной! Мы тоже про вас, про идиотов, напишем куда следует. Пусть все знают, как вы тут гонки по вертикали устраиваете. Ни гонки, а эти… тараканьи бега… Червяки ползут быстрее, чем автобус ваш едет. Голова уже кругом идёт. Печень болит. В животе всё перевернулось вверх ногами. А вокруг что? Грязь у вас сплошная. Убожество! Срамота! Позор полный! Жаловаться на вас надо!

И куда вы нас везёте? В Африку? Или в Австралию? На кенгуру там посмотреть?

Всё! Я не желаю с вами общаться. Хватит и того, что я сказал.

Но мы этого так не оставим. Мы бороться будем. Сражаться!

Мы сегодня же напишем коллективную жалобу на вас! Я не я буду!»

Пассажиры внимательно выслушали седовласого мужчину, одобрительно кивнув уставшими головами. Немного побалагурили меж собой и успокоились.

Надоело уже всем нервы свои рвать, надоело уже всё это негативное лопатить.

Каждый к себе вернулся, в своё гнёздышко. У каждого индивида своих бед невпроворот. У каждого человека своих неоконченных дел полно.

Путешествие по бетонке продолжалось.

Когда будет конец… Неизвестно…

Пассажиры стояли.

Пассажиры терпели.

Пассажиры стоически переносили все эти невзгоды.

Все ждали, когда они к самолёту приедут.

Все думали, когда наказание это кончится…

Когда… когда… когда…

***

Автобус нудно и протяжно проскрипел по небольшой пологой дуге, выполнил двойную «змейку», резко сделал крутой разворот в обратную сторону и остановился.

Всё. Приехали. Стоп машина! Стоп мотор! Всё! Баста! Конец путешествию!

Дежурная строго-настрого предупредила, чтобы все оставались на своих местах, ждали дальнейшей команды, и направилась в сторону стоявшего пухленького аэробуса голубого цвета с полосатым бело-сине-красным флагом на высоком киле. Наискосок там была изображена чудная бархатистая лилия яркого лилового цвета. Для чего? Непонятно.

Шоферюга двери не открывал – чётко исполнял ценные указания своей строгой до тошноты начальницы, такой «сурьёзной и правильной» женщины, такой крикливой бабы.

Народ стоял, сидел, лежал, валялся, маялся, волновался, страдал и ждал…

После отрепетированного взмаха рукой полной тётки с красной повязкой на голом предплечье, стоявшей у самолёта, водитель не спеша открыл двери, и орава измученных и истерзанных людей стала дружно вываливать из душного салона автобуса на палящий солнцем открытый воздух, насквозь пропитанный жгучими парами масла, тосола, мазута, бензина, керосина и вонючей солярки. На бетоне виднелись следы размазанного солидола.

Многих затошнило. Некоторых вырвало.