Читать книгу Москва – Гребешки - - Страница 19

Следом за этим дёргающимся мужчиной, истинным хроническим эпилептиком, и его грудастой аппетитной толстухой, которая была очень довольна собой, показались два молодых человека… стройных как рояль, свежих как мимоза, прытких как лань

Эти парни шествовали с эдаким гордым видом умных, грамотных, вежливых и компетентных во всём людей.

Они были в новеньких светлых костюмах-тройках, в чудесных галстуках (один в полоску, другой в крапинку) и дивных модных очках.

Они вышагивали очень и очень важно и величаво, вальяжно и значимо, весьма-весьма царственно и даже с чувством чересчур высокого человеческого достоинства.

Как гуси на выпасе.

Как индюки на прогулке.

Как гусары на долгом привале.

Как министры при назначении на пост.

Как олигархи и их дети при награждении государственными орденами.

Оглядевшись по сторонам, эти отменные модники-мажоры направились к местам, которые находились прямо перед Геннадием Витальевичем.

«Ого! Вот какие джентльмены! Вот какие сэры! Вот какие красавцы! Вот какие кавалеристы лихие! – моментально пронеслось у него где-то там… в далёком-далёком подсознании, в самых-самых дальних загогулинах, нет… не в загогулинах… а в закоулках головы. – Важные, однако, они перцы! Царственные, однако, персоны! Величественные! По всей вероятности, это птицы очень далёкого полёта. Сверх далёкого. Не далёкого, а высокого. Да. Высокого. Сверх высокого. Небесного. Может даже, они являются самыми главными, самыми значительными, самыми величественными топ-менеджерами самого первейшего ранга из какой-нибудь огромной международной компании. Из какой-нибудь трансатлантической или межконтинентальной. Не с Луны ли свалились… эти… эти… эти инопланетяне чудные… красавцы писаные… неземные… Не с Марса ли… Или Венеры… Или далёкого Альдебарана… А может… может из правительства российского… либо из парламента федерального. Да. Это точно. С тех они краёв. Это так, по всей видимости…»

У одного из мажоров очки были с огромными квадратными зеркальными стёклами в изысканной дорогой чёрной роговой оправе, а у другого, наоборот, с очень маленькими кругленькими в шикарном золотом обрамлении. Как у Лаврентия… у Павловича…

Молодые люди привычно катили за собой по два небольших чемодана с яркими наклейками на бортах. Наклейки-ярлыки громко кричали про те места, где эти чемоданы и их обладатели побывали: «Москва», «Рублёвка», «Жуковка», «Архангельское», «Якутск», «Покровск», «Владимировка», «Мохсоголлох», «Жатай», «Бердигестях», «Улан-Удэ», «Кяхта», «Тарбагатай», «Бодайбо», «Кызыл», «Грозный», «Назрань», «Нальчик», «Киев», «Шепетовка», «Париж», «Лондон», «Вашингтон», «Нью-Йорк», «Женева», «Антверпен», «Копенгаген», «Брюссель», «Осло», «Стокгольм», «Хельсинки», «Токио», «Пекин», «Пхеньян», «Ямайка», «Мадагаскар» и тому подобное… Много всего разного…

Чемоданы этих чудных высокопоставленных и великосветских мажоров катились за ними по ковру на маленьких скрипучих колёсиках с неприятными на слух звуками: ширк-ширк… скрип-скрип… вжик-вжик… хрык-хрык… крык-крык… грык-грык…

На плече у каждого то ли знатного топ-менеджера, то ли регионального (а может, и гораздо выше) депутата, то ли федерального министра, то ли ответственного помощника какого-либо весьма важного государственного персоналия, принадлежащего к высшему обществу, к элите, висело по красивому пузатому портфелю из очень хорошо выделанной африканской тёмной крокодиловой кожи.

Кожа на портфелях блестела и притягивала к себе внимание.

Кожа была великолепна, кожа играла на свету своими выступами и впадинами, на ней отчётливо были видны грозные кровавые следы от острых зубов других крокодилов, с которыми этот бедолага однажды боролся за первенство в своём регионе, за право на безусловное обладание всеми без исключения красивыми самками… за выживание, наконец.

Кто победил в том сумасшедшем поединке – неизвестно. Да это и неважно уже.

Важно то, что из той кожи, чудной и крепкой, умельцы знатные заморские пошили такой замечательный во всех смыслах портфель.

Кожа играла на свету своими чудными прелестями и своими дивными изъянами.

А как же иначе? Прелести и изъяны в любом материале есть. И в любом обществе тоже они существуют. Наше – не исключение.

Но мы немного отвлеклись.

Вернёмся, пожалуй, к коже. К той, к крокодиловой. Или крокодильей. Как вам будет угодно. Она была роскошна. Она напоминала далёкую громадную жаркую Африку, прародину всего человечества. Именно здесь нашли самые древние останки рода Homo и вида Homo Sapiens, и его вероятных предков, из которых мы потом получились: и люди, и человеки. Одни стали хорошими; другие плохими; третьи так себе, ни рожи, ни кожи, седьмая вода на киселе; четвёртые вообще никакими… то ли есть они, то ли нет их, по-разному в жизни бывает. Жизнь штука сложная, многообразная и противоречивая.

Огроменные Индийский и Атлантический океаны тут же встали пред глазами.

Жаркие и знойные прерии растянулись на многие-многие сотни километров.

Тропики и субтропики проявились во всей своей красе. Ах, какая прелесть…

Акулы запрыгал из воды, готовые сожрать любого и каждого… Ой! Ай! Уй!

Замаячили величавые пирамиды Хафры и Хеопса, руины и развалины Карфагена.

Великий Сфинкс и не менее великий Нил нарисовались. А в протяжённом Ниле уйма этих… всяких… сожрать любого готовых.

Крокодилы и аллигаторы вдруг забегали… пасти свои раскрыли… зубы острые и длинные показали… Ой! Как бы чего худого не вышло… О, Боже… Спаси и сохрани…

Но разговор сейчас не об этом.

Разговор сейчас о вещах, которые затащили в салон самолёта эти два хмыря, ой, то есть… мажора. Да ещё в таком громадном количестве. По два чемодана на брата – это уже перебор. Даже больше чем перебор. Да ещё портфели пузатые…

Это вопиющее нарушение! Возмутительное безобразие! И даже злостное!

Почему они, эти молодые и хорошо одетые красавцы-мужчины, не сдали свои многочисленные манатки в багаж, оставалось вопросом.

У многих присутствующих и видевших это форменное безобразие и нарушение в голове мышки и крыски забегали… – мол, как это так… дескать, это же… это же… это же сущее вредительство… это же хулиганство откровенное… это же наглость неописуемая.

Но никто и слова не сказал. Нет. Не вымолвил.

То ли боялись связываться, то ли не хотели высовываться… по причине того, что и к ним тогда могут возникнуть вопросы: почему… зачем… ну и так далее…

Даже стюардессы промолчали: то ли языки проглотили, то ли поскромничали, то ли ещё что…

Тем не менее, они ничего им не сказали, не настыдили и не наругали, не сделали замечания, не потребовали немедленно сдать в багаж чемоданы эти противные… и даже не призвали к ответственности за такое злостное нарушение авиационных порядков, законов и уставов. Девушки только очень вежливо и стыдливо, но всё-таки весьма и весьма настоятельно, посоветовали им разместить эти вещи на полу под сиденьями впереди стоящих кресел; мол, так положено на борту воздушных судов.

Ребята же молча, упорно и стремительно, ни на кого не обращая абсолютно никакого внимания, втиснули по одному чемодану на верхние багажные полки, а два других бесцеремонно запихнули за спинки своих кресел, и они оказались прямо перед огорошенным Геннадием Витальевичем.

Лишь благодаря слегка увеличенному расстоянию между рядами, там оставалось ещё немного свободного места, но вот сидеть перед стоящими почти вплотную здоровыми кожаными «гробами» оказалось не совсем приятно и не совсем ловко.

Они мешали. И ещё как мешали.

Как соринка в глазу. Как бельмо. Как бородавка. Как шипишка.

Как корова на сене. Ни корова, а эта… как её… Да это уже не важно. Ни про корову сейчас разговор и не про других жвачных, а про людские неудобства.

Ни повернуться, ни ноги вытянуть, ни вздохнуть, ни… ничего другого ни сделать.

Да вот ещё многочисленные гадкие яркие наклейки отвлекали внимание, на и так расстроенную человеческую психику сильно действовали, на глаза давили, на печень, на селезёнку, на сознание…

А ещё… а ещё под нажимом громоздкой поклажи этих нахальных молодых людей дорожная сумка Геннадия Витальевича переместилась ещё дальше, почти вплотную к борту самолёта.

Он попытался было сделать этим наглецам беспардонным замечание и укорить, что, мол, они себе позволяют, почему ведут себя так кощунственно, аморально и очень бестактно, но в это время сюда шустро, как лань лесная, как козочка, как белочка, как сорока-белобока… подскочила юркая вездесущая стюардесса и быстренько старательно расправила плотную тяжёлую шторку, отделяющую салон богатого бизнес-класса от низшего (нищего) экономического.