Читать книгу Журнал наблюдений за двадцать лет - - Страница 14

Как-то, в очередной раз, пришёл я на смену. Кажется, что это был вторник. На улице уже было всё запорошено мягким пушистым снегом, а температура опустилась намного ниже нуля. В больнице вертелась обычная суета и мало кто замечал изменения. У нас рассчитались двое пожилых средних медработника. И на их место взяли Уланова и как-то упомянутую мной Марину Семёнову, которая была к тому времени беременна. Работать ей было не обязательно, поэтому основным занятием на работе у неё являлось перенос округлившегося живота с одного места на другое. В её поведении тоже наблюдались сдвиги: теперь она иногда бросала в мой адрес сухие реплики, и я был сильно удивлён, что Марина научилась разговаривать с неодушевлённым предметом.

Уланов был весьма доволен карьерным ростом. Он с удовольствием использовал своё служебное положение для «наведения порядка». У него всегда был наготове шприц с аминазином. И заметив какое-нибудь незначительное нарушение порядка, он незамедлительно пускал его в ход. Разумеется, четвёртая палата была образцом дисциплины даже у него. Полушкин не замечал самовольного назначения инъекций медбратом, к которому предписывалось относиться по-особенному. Придерживаясь собственной доктрины «создания благоприятного психологического климата в отделении» заведующий распространял её и на свои отношения с руководством больницы. Это было поважнее, чем интересы каких-то там больных. Многим это нравилось. Собирая весь негатив на себя, Андрей избавлял своих коллег по смене от некоторых проблем, связанных с медицинской этикой. В плюсе были все: и сам Андрей, который смог почувствовать себя могущественным; и медсёстры, прячась за его спиной-им можно было, не отвлекаясь на работу, заниматься своими делами; и сами больные теперь ощущали святость великих страдальцев, ведь все их беды теперь можно было персонифицировать на медбрата-самодура, а не на свою дурную голову. К тому же Уланов был окрылён той мыслью, что у него намечается свадьба и настанет новый увлекательный период в жизни. И теперь, при каждом удобном случае он ехидно меня поддевал:

– Ну что, Виталик, когда сам-то женишься? Как-то ты неправильно себя ведёшь. Люди могут подумать о тебе всякое-нехорошее…

Мне было нечего ответить. Все те знакомые девушки, которые были ещё свободны, избегали общения со мной. И я не мог упрекнуть их в этом. Дело личное. Если они меня считали хуже мигрантов из Средней Азии или бомжей-алкоголиков, то это их дело. Никто мне ничего не обязан. Неприятные издевательские упрёки со временем лишь нарастали. В них чувствовалось одно только злорадство. Ладно, утешал себя я, люди тоже когда-нибудь столкнутся с непреодолимыми препятствиями и бедами, вспомнят, может, тогда они мою невольную грусть и тоску.

Статус среднего медработника давал у нас ещё одну привилегию – допуск в комнату охраны для игры в карты. Комната была расположена слева, сразу у входа в отделение. И работали там сотрудники милиции, которые по каким-то причинам были не востребованы в других отделах. Было их всего три смены по двое и работали они сутки через двое. Две смены были довольно стабильны. Их звали – «смена Митьков» и «смена раздолбаев». Третья смена постоянно ротировалась и менты менялись там часто. По будням на день приходил их начальник отделения Егор Петрович, который был большим фанатом азартных игр. Эта компания могла целый день сидеть за столом и тасовать колоду. Когда прошёл слух, что кого-то переводят в медбратья, то сотрудники охраны решили, что это буду я. Они любезно пригласили меня к себе, в каморку, и мы пропустили несколько партий в какую-то карточную игру. Сегодня же, осознав свою ошибку, они старались не встречаться со мною взглядами. Жоржик настойчиво рекомендовал мне снова поупражняться в карточной игре, но, вход в «клуб картёжников» оказался опять закрыт для меня. Видя неприязненные лица ментов, я решил: когда пойду на повышение – ни за что больше с ними не сяду. Скажу наперёд: так оно и вышло. А пока что – сидели там пятеро: три охранника, Вадик и приходящий в дневную смену – трудинструктор. Зачастую, начальству требовалась большая настойчивость, чтобы обеспечить исполнение ими своих служебных обязанностей.

Чем была примечательна работа во вторник? Тем, что с ночи вы были в четверг. А что в четверг у нас? Правильно – баня! И проводила её именно-ночная смена. Сколько ни просили сотрудники переложить баню на дневную смену-всё было тщетно. Обычно, старшая сестра объясняла позицию руководства так:

– Вы что, не знаете, какая у вас недоработка выходит за год? Я буду тогда вынуждена увеличивать количество рабочих смен в месяц, и вы будете периодически работать в выходные. Кого это не устраивает-можете искать работу в другом месте, к нам и так целая очередь стоит…

Искать работу в конце девяностых желающих было немного. Приходилось жить с тем, что есть. Иногда смене везло – в ветхой бойлерной что-то ломалось и баню отменяли. Но это было нечасто. Бывало, за недоработку, выводили какую-нибудь смену специально проводить помывку больных. Было у меня такое один или два раза. Скорость проведения зависела от нескольких факторов: количества больных, количества «постирушек» во время помывки, сноровки медперсонала и буфетчиц во время завтрака. Рано заканчивать-тоже нежелательно. Если старшая сестра это проведает-могла и оставить всю смену сидеть в раздевалке для восполнения недостающего времени к часам работы.

Сама банька была маленькой, душной и грязноватой. Располагалась она между кухней и прачечной на территории больницы. Дорога из отделения туда была густо усеяна шлаком. После завтрака смена выводила больных группами. Некоторые старались набить баню как можно большим количеством больных, но мои наблюдения показывали контрпродуктивность подобных действий. Охрана организовывала что-то вроде оцепления. Санитар и санитарка заходили в предбанник и приносили с собой пижамы, трусы и куски мыла. Их задача была распределить это всё между больными. Женщины при этом находились в пикантной ситуации и вынуждены были развлекаться «мужским стриптизом». Правда, дело было уже привычное. Нередко слышался громкий смех какой-нибудь Люси Савенковой, когда Коля-Демон в очередной раз тряс перед ней своим половым органом. Средний медперсонал водил больных туда-обратно и следил, чтобы все были одеты в холодное время.

А вот тут был нюанс. Верхняя одежда была не у всех. А выдаваемые больничные фуфайки и валенки многих не устраивали по причине своей нечистоты. Следить за этим должна была хозяйка, но она вся была увлечена торговлей. Если больные ходили на морозе раздетыми-то потом они болели и очень страдали. К тому же, если старшая сестра видела такой недочёт-то можно было получить выговор. А не мыть – тоже нельзя! Вот и крутись, как хочешь. Обычно, начинали-«как выйдет, до первого замечания», а получив это замечание, приходилось что-то изобретать.

В обязанности сестры-хозяйки, кроме фуфаек, входил и сбор грязного белья с последующей транспортировкой его в прачечную. На самом деле, сбором ведали младшие, им приходилось обычно договариваться с уборщиками. А относили бельевые тюки идущие на помывку пациенты. Очень неохотно. Если добровольцев совсем не было – таскали медбратья. Иногда помогал трудинструктор. Он, по нашей традиции, должен был мыть баню, в конце. Об этом персонаже надо рассказать в отдельном абзаце.

Числился у нас такой – Лёлик Кузин, молодой и слегка манерный парень. Числился-потому, что работающим его видели редко. Большую часть времени он играл в карты с ментами. В промежутках заигрывал с молодыми медсёстрами и санитарками, у которых пользовался большой популярностью. По четвергам же обычно случалась какая-то мистическая аномалия и Лёлик появлялся только к половине двенадцатого. Некоторые ругались, конечно, но толку от этого было мало. Лёлик пользовался покровительством Елены Александровны, и она ничего не хотела о нём плохого слышать, а у Полушкина был «благоприятный психологический климат». Потому я и не любил баню. Мало того, что задержишься часов до одиннадцати, (а стоять несколько часов в душном предбаннике-целое испытание). Так ещё и мыть приходилось самому. Вернее, конечно-мыл специальный больной, а мне надо было уборку организовать и проконтролировать. Когда вся смена была уже дома я только выходил за ворота и встречал там, идущего не торопясь, Лёлика со светлыми невинными глазами, который наверняка уже придумал очередную отговорку, и он снисходительно тянул мне руку для рукопожатия.