Читать книгу Нарцисс всемогущий - - Страница 3

Нева рябит как экран, потерявший сигнал. В памяти остались лишь следы воспоминаний. Как пыль на полке или иней на стекле.

Смахни, и нет. Ничего.

Я никак не могу вспомнить песню, под которую мы целовались в машине перед твоим вылетом в Пулково. Старая баржа на фоне Эрмитажа и самолет в небе. Эклектика. Давно замечено, что чем больше фотографируешь, тем больше ускользает красота момента. Теряется вкус мгновенья. Видеть живым глазом и видеть через объектив совсем не одно и то же. Такая тонкая грань, но очень чувствительная.

Чем тоньше вкус, тем глубже восприятие, но с другой стороны гораздо ‘уже выбор фрагментов, ласкающих глаз.

Есть определенные градус близости, испытав который, уже не можешь удовлетвориться ничем иным. Как в сцене из фильма «Константин» с Киану Ривз – пьешь, пьешь и пьешь, жадно хватая одну бутылку за другой. Но не можешь никак утолить эту жажду.

Это Блок.

Он благословил Есенина, как Державин Пушкина, а Некрасов Достоевского. По-настоящему гения может оценить только гений подобного ему масштаба.

Нужно иметь собственный крупный калибр, чтобы вместить весь диаметр, всё расстояние между противоположными полями, а не малую долю или фрагмент.

Как я мог оценить тебя? Если сам был таким маленьким и нищим в своей способности любить, а ты такой большой. Если бы тогда я мог увидеть тебя по-настоящему, то просто не смог бы пошевелиться. Я играл и баловался с твоей любовью, как и положено ребенку. Разбил, конечно же…

Мне показали другую сторону луны и все звёзды. Теперь я всегда могу, задрав голову вверх, найти созвездие Ориона, Созвездие Гончих Псов и одну из ярчайших звёзд на ночном небе Антарес.

Вместо благодарности и радости за этот подарок я выбрал возможность страдать от того, что не могу потрогать их.

N. подарила мне подарок, сама будучи этим подарком.

В ответ я подарил мою жадность, мой страх поделиться чувством, словом и буквально чем-либо материальным. Я так боялся быть смешным, неловким, жалким, нелюбимым. Так много думал об этом, что создал именно такой мир.

Я думал, что имею власть над тобой. Но власть у взрослого. Власть у того, кто создаёт правила. Власть у того, кто меньше зависим. Власть у того, кто может первым уйти. Власть у тебя.

Это мощное небо, вышедшее из берегов и затопившее собой весь город, всё, что у меня есть сейчас. Уже вторую неделю подряд каждый день идет дождь, темно в любое время суток.

Патемата математа – обучайся через боль.

Сжавшись от ледяного ветра, направлявшего холодные струи дождя прямиком на мои старые джинсы, вбежал в полупустой подземный переход. Парень в жёлтой куртке зачем-то толкнул меня, чтобы я уступил ему дорогу. Накатила странная волна обиды. Это было очень глупо, но я взбежал вслед за ним по ступенькам и толкнул его от души возле входа в метро. Гордо прошел через турникет и вошёл в вагон, чувствуя огромное облегчение и удовлетворение.

Ботинки промокли, джинсы прилипли к ногам, во влажном кармане куртки завибрировал телефон. Очередное сумасводительное сообщение, не от N.! Сколько их будет еще этих точечных ударов надежды. У девушки, стоявшей напротив меня, на куртке надпись на английском: «Самые лучшие вещи случаются тогда, когда ты меньше всего их ждешь».

Ещё один лозунг ложной надежды.

Девушки рядом болтают: «Чик-чирик, Чик-чирик!» В смысл их беседы нет резона вникать, его там, скорее всего, нет. И все же о чем они говорят?

– Ну, ты только представь. Я заказывала табачный, а пришел зелёный!

– Ты заказывала табачный цвет, а пришли зеленые?! Кошмар, конечно.

– Да.

Эскалатор ступенька за ступенькой вытянул нас из уютного подземелья на мокрую стройную улицу. В мусорной урне у выхода лежал сломанный зонтик, еще один валялся в покинутой цветами клумбе на голой земле. Сколько нужно зонтиков, чтобы переждать осень в этом городе?

Жёсткий квест пытаться защититься от дождя зонтом, когда ветер выкручивает его спицы колесом. И ты идёшь с выгнутым зонтом в руках, как с огромным цветком, тянущимся к небу и невидимому солнцу. Я испытываю странную тихую радость, уходя в эту темноту утром и возвращаясь вечером домой в темноте на полтона ниже, чем утренняя темнота, с проблесками розового света в небе. Наверное, это тот случай, когда внутреннее равно внешнему, и от этого факта чувствуешь мрачную гармонию во всем.

Обрывки струй дождя, подхваченные ветром, пытаются перечеркнуть свет фонаря, серый пейзаж за ним, и многоэтажный дом с желтым светом в окнах. Холодными, чуть покрасневшими пальцами, стучу по экрану телефона, набивая сообщение. Вспоминаю, какие нежные теплые руки у N. Как мы, ещё совсем недавно, шуршали сухими желтыми листьями, синхронно двигая ногами, держась за руки.

Я пытаюсь начать Главное делать Главным, а Второстепенное – второстепенным.

Дни в офисном рабстве сгорают без следа. В какой-то день я просто обнаружу себя стариком. Вот я седой и старый, сгорбленный, стою у книжных полок.

Всё ещё по привычке закидываю очки для зрения на полку с коллекцией солнцезащитных стеклышек в модной оправе. Но уже через несколько мгновений понимаю, что пришло время держать их близко. Всегда. Это так странно. Понимать, что бо́льшая часть жизни позади. И так интересно! Время заканчивается, а ещё столько вопросов осталось.

Субботние декорации… Перед последним днем недели.

Все прошлые отношения, как книги, взятые в библиотеке. Сдаешь постепенно одну за другой. Вот и последняя сдана……

Освободиться от предвзятости к себе, пожалеть и простить. Был не прав, но уже не исправлюсь.

По привычке все еще бежишь. Но куда и зачем?

Такие странные воспоминания о том, что болело, что ранило, что сводило с ума.

Они постепенно догорают как последнее полено. Зачем все это было?

Я так ничего и не успел понять. Только теперь мои глаза еле различают буквы, которые я пишу. Во рту нестройный ряд зубов. Челюсть открывается не полностью. Я пытаюсь заниматься гимнастикой, но тело плохо слушается меня. Кожа затянута сетью морщин. Седина не надежно покрыта слоем краски и это видно всем. Я теперь подолгу сижу у воды или в саду. Могу часами смотреть, как играют дети на песке. Или ждать закат. Иногда я гуляю в парке. Мои шаги медленные и вязкие. Внутри тишина. В голове могут возникать и повторяться многократно мысли, как заезженная пластинка. Одно и то же. Словно я извлекаю из коробки открытки с хорошо знакомыми, но ничего не значащими словами и видами.

И вместе с тем. Такая странная радость быть старым. Наполниться чем-то неочевидно прекрасным. Как будто кто-то выбил из тебя всю пыль и вату. Затопил светом, звуками дождя и фортепиано, запахом осени и нежностью щенков. Больше не гнаться, не убегать и не догонять. Можно слышать по-настоящему, видеть, дышать. Я стою седой и старый у книжных полок и говорю:

«Господь мой, ты дал мне так много всего. А я, как ребенок, только ломал и выбрасывал твои дары. Я не смог достойно распорядиться даже тем малым, что мне удавалось сохранить от саморазрушительного варварства. Сейчас, когда мои дни в этом теле подходят к концу, я так ясно вижу всю нелепость уныния и тоски. Теперь я, наконец, делаю то, что должен был делать в самом начале. Я праздную и благодарю каждый день своей жизни».

Почему я не могу сказать это прямо сейчас? Какая неведомая сила держит меня в этой роли? Кто этот кукловод, больно дергающей меня за нитки, как марионетку? Почему моя жизнь как ноющая зубная боль, от которой так хочется избавиться, но страшно?

Заяц боится лису, лиса боится волка, волк боится медведя. Страх сильнее тебя. В учебнике по квантовой физике говорится, что если один носок левый, второй автоматически становится правым. Вопрос в том, кто делает этот выбор? Ведь их невозможно различить, пока выбор не сделан. Иногда бывает очень сложно понять – это все еще квантовая запутанность или уже шизофрения?

Всё живое беззащитно и нуждается друг в друге. Даже хищники, даже деревья, даже писатели-алкоголики.

Все мои любимые душещипательные авторы – алкоголики, часто с девиантным поведением и более чем часто заканчивающие жизнь незаконным способом-самоустранением. Печальный итог несбывшихся страстей и нереализованных желаний. Автор беззащитен, как природа, как росток, как нечто голое и абсолютно открытое разгулу любой стихии. Так сложилось, что и я, пишущий сейчас эти строки, возможно не имея на это полного права, все же имею дерзость причислять себя к Авторам. Черт, конечно, имею.

Ведь моя религия – Логос. Мои Боги – смертные, осмеливающиеся реализовывать, воплощать свои безумные мечты в жизнь. Идя по улице, я поднял голову и увидел светящееся окно, на подоконнике пакет то ли с кошачьим кормом, то ли с зёрнами кофе. Материальный мир…Жалюзи, горящая лампа, две фигуры на фоне окна. Мир, в котором два живых существа плетут общую паутину реальности. Маленькие радости живых людей. Как же давно все эти теплые ощущения мне абсолютно не доступны.

Существуют какие-то качественные миры, в которые меня, к сожалению, не инсталлировать, как не старайся. У меня очень маленький опыт адекватности. Узкий круг моего общения всегда состоял из асоциальных личностей или, как сейчас, на моей работе, из людей с низким порогом восприятия прекрасного и практически полным отсутствием способности строить логические цепочки.

От этого моя жажда слияния с прекрасным не становится меньше. Но мало кому хочется сливаться с чем-то странным, местами пустым, невнятным и часто непонятным. А мне, в свою очередь, претит близость с неосмысленным и неосознанным, чего в избытке.

Сегодняшний день почти не помню, как и многие другие такие же пустые дни. Помню только N. Она как шрам, как тату – не смыть, не удалить. Где-то в области сердца равномерно гудит электростанция и шумит кинопроектор. Крутится кино.

N. наклоняет ко мне голову, целует меня и ее волосы ложатся на мое лицо, она скидывает футболку, садится ко мне на колени и обнимает меня ногами и руками, всем телом.

Говорят, в раю можно выбрать эпизод жизни и бесконечно долго пребывать там. Если рай существует и мне удастся туда попасть, я не буду долго думать о месте и времени, которое мне хотелось бы закольцевать. Я давно выбрал свой эпизод для вечности… N. наклоняет ко мне лицо, скидывает футболку, садится ко мне на колени…

В «Фантастической симфонии» Берлиоза задействованы две арфы, две флейты, два гобоя, два кларнета, четыре фагота, четыре валторны, два корнета, две трубы, три тромбона, литавры, большой барабан, малый барабан, два колокола, фортепиано, струнные числом не менее шестидесяти человек! Все это для того, чтобы выразить невероятную силу чувства влюбленного композитора. Я тоже хотел бы создать что-то невероятно прекрасное для тебя, что-то посвященное тебе, что-то увековечивающее твое имя в истории этого мира.

Иногда мне снится музыка, и, хотя я и знаю ноты, я не спешу ее записать. К сожалению, даром композитора Господь меня не наделил. Если честно, с другими талантами тоже всё сложно. Но я знаю тридцать три буквы русского алфавита и даже двадцать шесть букв английского. Господи, спасибо. За буквы, белый экран, на котором их можно разместить, а также за слезы и вино.

В философии Дао говорится, что ничто не может быть познано как «вещь в себе», но только как часть чего-то, как элемент взаимодействия или последовательности событий.

Итак, вот моя последовательность. Моя история, сотканная из слез, вина и букв холодной зимой внутри меня и снаружи, которая длилась мой самый длинный в жизни год и девять самых длинных месяцев.