Читать книгу Девочка со спичками - - Страница 7

НИИ

Оглавление

Просторная, заостренная, из края в край уставленная стульями и столами аудитория была похожа на выпущенную стрелу, которая внезапно воткнулась в деревянную преграду. В торце помещения жутковатым выпуклым наростом сгрудились ступени, которые поднимались ярусами все выше и выше, пока не упирались в строгий, сизый и пустой, как в протестантской церкви, потолок.

Ступени, словно образующие мозг какого-то исполинского существа, были изломанными и неровными, а их горизонтальные грани, предназначенные для сидения, то и дело отклонялись от прямой линии. Раньше, до покраски, они были из светлого дерева. Должно быть, их хотели срифмовать с аскетичной, скандинавской обстановкой НИИ, но внезапный творческий порыв неизвестного дизайнера навсегда нанес им непоправимый урон – ступени выкрасили отталкивающей рыже-золотистой краской. На гранях «мозга» можно было сидеть, но только цепляясь крепко и постоянно меняя позу, иначе тело безнадежно затекало минут через десять.

Кира заглянула в аудиторию: у «мозга», сосредоточенно сопя, стоял профессор Стрелковский и стучал кончиком ногтя по шарику микрофона, висящему в воздухе. Этот полноватый активный пожилой мужчина с паутинками волос над глянцево-розовой лысиной постоянно легонько раскачивался, когда говорил. Казалось, еще чуть-чуть, и Давид Борисович оторвется от поверхности и полетит к потолку, как морщинистый воздушный шар.

Его тяжелое дыхание астматика, отдававшее то хрипом, то свистом, досталось ему от службы в армии. Тогда он несмышленым молодняком вылетел из своего первого института и отправился на передовую одной из многочисленных локальных войн тридцатых, чтобы вжиматься в окопы и уворачиваться от пуль. Первые, тогда еще не слишком меткие вражеские роботы шмаляли по солдатам короткими очередями. Одна из таких шальных пуль и задела Давида, пройдя шею навылет. Раны затянулись, но звук – это устрашающее дыхание смерти – остался с ним навсегда. Со временем звук обмелел, истончился и превратился в призрак, стал просто особенностью, которой сам Стрелковский почти не замечал.

Во время последних, но особенно жестоких войн тектонический разлом между Западом и Востоком окончательно разошелся. Кира хорошо помнила, как она об этом узнала.

Ей исполнилось восемнадцать. Она тогда еще не успела толком завести друзей после поступления в университет, поэтому встречала день рождения одна, гуляя по улицам в тонкой ветровке впервые после длинной холодной зимы.

В Москве остро пахло озоном и пылью, автомобили только-только начали переобуваться в летнюю резину и деликатно щупали сухой асфальт. В тот день объявили эмбарго на ввоз любых товаров и предметов с территорий западнее российских границ. И Кира даже не узнала бы об этом, если б не услышала, идя по Никитскому переулку, как двое в пиджаках и галстуках раздраженно обсуждают, что же им с этим делать.

Никто ее не ждал, и она никого не ждала, но побежала, словно куда-то опаздывая. Чтобы побороть тревогу, Кира стала сворачивать в улицы и переулки, потом надела очки и через силу принялась изучать историю зданий, мимо которых пробегала. Дома в центре впитали в себя не один десяток войн и революций – но только в виде новостей разных лет, которые волнами, лишь иногда докатывались до столицы. Город как будто существовал в параллельной реальности, ничего не принимая всерьез, – и многие москвичи вместе с ним. Подумаешь, что-то горит. Подумаешь, убили губернатора. Подумаешь, разбомбили военную часть. Все происходило так буднично и обычно – менялся цвет штукатурки, лили дожди, весной роботы сбивали снег и сосульки с крыш, но Москва оставалась все той же – быстрой, жестокой и неостановимой, и ничто не причиняло ей боль, ничто ее не смущало, ни от чего не сжималось в страхе и тоске ее каменное сердце.

Кира петляла по улицам и запутывалась все больше и больше, пока вдруг не остановилась в начале какого-то переулка. Она давно сняла очки и быстро втягивала в себя воздух, чтобы продышаться и успокоиться. Проезжая часть была перекрыта промышленными роботами. Все они делали одно и то же: закрепляли рядом с каждой вывеской и витриной на русском точно такие же вывески – на китайском.


– А-а-а, Кирочка… – довольно протянул Стрелковский, завидев ее у входа в аудиторию. – Я тут решил заранее прийти, даже техников еще нет, сам вот пытаюсь настроить.

Микрофон разнес его голос по пустому пространству. НИИ – старый, степенный, с едва уловимой плесенью в потайных углах под сводчатыми потолками – загудел, как колокол, и Кира непроизвольно зажала уши.

Стрелковский поморщился и отошел от микрофона.

На первом курсе Кира восхищалась Стрелковским, все лекции слушала, открыв рот, потом напросилась лаборанткой, бегала ему за кофе и булочками – и принимала от него все – и похвалу, и брань, и даже пьяные слезы за полночь в преподавательской. Он долго жаловался ей, смущенно утирая нос и глаза бумажной салфеткой, что жену свою десять лет как похоронил, да так больше ни с кем и не сошелся, – и кому, кому теперь нужны все его труды, и ученые степени, и Нобелевская премия, о которой он вполне прагматично и амбициозно помышлял? Иногда Кире казалось, что Стрелковский смотрит на нее слишком пристально, будто намекая, что хваленые труды могут достаться ей, но она спешно отбрасывала подобные мысли, а Давид Борисович так же спешно отводил взгляд.

Он опекал ее, среди студентов Кира была его любимицей и имела право входить к нему в кабинет в любое время дня и ночи – притом, что требовал он от нее запредельно высокого уровня курсовых и лабораторных. Каждая ошибка Киры страшно удивляла его. Он аккуратно отводил ее в сторону – Стрелковский никогда не ругал при всех, берег ее самооценку – ласково смотрел ей в глаза и говорил что-то вроде: «Кирочка, мы же с тобой метим в большую науку, постарайся, ты точно можешь лучше».

И она старалась, и ныряла все глубже, и все точнее подбирала слова, и так ее ум постепенно превратился в безжалостный нож, который свободно рассекал водянистые параграфы учебников и вытаскивал из них суть – то, что могло превратить неуклюжий прототип «Мыслекапсулы» в идеальную машину будущего. И Стрелковский чувствовал это, и просто ждал, пока она завершит начатое, и то и дело клокотал любопытным коллегам с кафедры: «Мечникова-то? О-о-о, Мечникова далеко пойдет!»

– Так, а что это я стою! – хлопнул Давид себя по коленкам, обтянутым клетчатыми брюками. – Мы же прототип еще не подготовили! Пойдем-ка, и посигналь Вересу, пусть тоже подъедет, руки нужны. Сегодня будут сразу несколько инвесторов, говорят, кто-то из АП даже надумал приехать – кто-то мелкий, но все же. В пять обещались. Они, кстати, просили проверить исправность «Визитрона» по всему институту – некоторые из них будут проекциями, дистанционно, – поэтому Верес пусть пошевелится.

– Из АП? – с подозрением спросила Кира, и внутри неприятно защекотало. Ей очень хотелось спросить, кто именно будет оттуда, но она сдержалась, чтобы не вызывать у Стрелковского подозрений.

От того, с какой скоростью все развивалось, ее слегка подташнивало: с вечеринки прошло чуть меньше двух суток.

«Твою мать!» – мысленно выругалась Кира, чувствуя на шее удавку, и поплелась за Давидом готовить прототип «Капсулы» к показу. Судя по тому, как был возбужден и обрадован Давид, он всерьез полагал, что визит людей из АП – невероятная удача, счастливая случайность; что кто-то из них и вправду заметил его публикации на научных ресурсах. И Кире меньше всего хотелось его сейчас разочаровывать.


Давид был формальным руководителем «Капсулы», но все в НИИ знали, что аппарат придумала Кира. На втором курсе она с горсткой одногруппников собрала первый работающий прототип. Но, чтобы продвинуть проект и получить нормальные инвестиции, безвестных молодых студентов было мало. И тогда Кира пришла к своему научнику – пробивному пожилому ученому со связями. Тот ухватился за «Капсулу» как за последний шанс оставить след в науке. Мечникова без сожаления отдала Стрелковскому лавры первооткрывателя, а сама удовольствовалась ролью кофаундера «Капсулы» с пятьюдесятью одним процентом акций. Это был королевский подарок, за который Стрелковский не скупился для Киры на протекции и похвалы. С тех пор она фактически стала его названой дочкой и партнером в одном лице. Они подписали внушительное количество документов, и, хотя по ним выходило, что Стрелковский не имеет права в одиночку распоряжаться стартапом, продавать и обменивать его, первую скрипку на публике Давид с тех пор никому не позволял играть – даже Кире. И это ее вполне устраивало. Она обменяла публичность на покой и тишину лаборатории в подвальном этаже, где можно было безнаказанно проваливаться в цепочки ДНК, нейроактивность мозга и математически выверенные модели сна и бодрствования – и часами молчать, не чувствуя за это вины.

Вот и сейчас она даже не заметила, как пролетели целые часы, – ее руки машинально распаковывали цифровые архивы, запускали фрагменты нейронок для теста и настраивали «Капсулу» для деморежима.

Кира заглянула в пустую лабораторию на минус первом этаже и подошла к клетке с белыми мышами. Она заметила, что у них закончилась вода. Обычно во время презентаций они со Стрелковским транслировали сны мелких грызунов и показывали, как влиять на то, что видят мыши, через «Капсулу», как управлять их состоянием и, частично, мыслями – если можно было так называть обрывки их инстинктов и телесной памяти.

Мечникова подлила мышам свежей воды в емкость, из которой тянулась тонкая трубочка автоматического поильника, и, выдохнув, откинулась на черный неопреновый стул.

Покаталась на колесах туда-сюда.

«Половина пятого», – вязко подумала она, даже не глядя на часы.

Кира хорошо чувствовала время, к тому же слышала, как загудели в коридоре большие вентиляционные шахты подвального этажа, нагнетая дополнительный воздух в главный зал НИИ – туда, где на небольшой подиум водрузили прототип «Капсулы». Стрелковский стоял рядом с ним и отдавал последние указания.

Одна из мышей посмотрела на Мечникову из клетки не моргая – неподвижная и слишком удобная, чтобы ее не взять. Кира протянула руку, но вдруг отдернула: пленница укусила ее.

Кира наспех схватила другую мышь, сунула в банку и побежала по коридору, стараясь сфокусироваться на укушенном пальце, чтобы заглушить ярость и страх, которые вдруг забились изнутри, как бегающий и пищащий в банке грызун.

«Он нашел меня. Так быстро. И теперь он не отстанет».

Эта мысль оглушительно стучала в висках, но Кира гнала ее от себя, и бежала, мчалась вверх по лестницам, чтобы запыхаться и выгнать из себя страх, и войти незаметно через дверь под изломанными ступенями «мозга» прямо в большой зал, потому что знала: такие, как он, чувствуют страх.

Они всегда его чувствуют.

Кира торопливо сунула мышь кому-то из ассистентов, стоящих в зале. Отойдя к стене, она натянула на лицо медицинскую маску, а на голову – голубую шапочку-одуванчик, спрятав под нее темные волосы, и смешалась с толпой научных сотрудников.

Почувствовав себя в относительной безопасности, она бегло оглядела «мозг»: ступени едва ли были заполнены на треть. Посетители сидели кучками по двое-трое, некоторые держали в руках AR-очки, кто-то сложил на колени верхнюю одежду. На галерке сидела целая группа людей в темных пальто, которые даже не разделись и вообще не смотрели на сцену. Среди них был белоснежно-седой остроносый человек, который то и дело что-то бормотал, не обращаясь ни к кому конкретно и глядя стеклянными глазами в пространство. Кира поняла, что он говорит с кем-то, кого нет в зале, – наверняка в ушах у него наушники. Место рядом с седовласым было единственным свободным в этом ряду, остальные вальяжно заняли его коллеги и проекции чиновников всех мастей с флажками на лацканах цифровых пиджаков. Их фигуры то и дело вспыхивали и подергивались: «Визитрон» из-за старости и толстых стен института работал из рук вон плохо.


Стрелковский постучал по микрофону, и гудение голосов в зале постепенно затихло.

– Господа, рады приветствовать вас в НИИ нейробиологии и генетики имени Бахмутова. Меня зовут Давид Стрелковский, и сегодня вас ждет поистине впечатляющее зрелище. Сразу подчеркну, это лишь прототип, и в полной мере все возможности «Капсулы» могут быть…

Кира почти сразу отключилась от заученной речи Стрелковского, которую он повторял при ней минимум раз двести, и стала следить за зрителями.

В какой-то момент, когда в зале погас свет и Давид начал разворачивать висящие в воздухе большие проекции экранов для демонстрации снов, она краем глаза заметила всполох рядом с седовласым.

На пустом месте возникла проекция молодого парня, почти подростка, похожего на офисного клерка. Он прижимал к груди папку, красный широкий галстук был ему велик, русые волосы он будто нарочно растрепал. Это насторожило Киру, потому что проекции обычно выглядели аккуратнее, чем люди: они никуда не спешили, не могли потеть и беспокоиться. Ведь они были всего лишь фотореалистичными изображениями. И чем лучше работал проектор, тем более реальными они казались, особенно издалека.

Кира еще раз смерила клерка взглядом, но тот очень внимательно и серьезно уставился на подиум, сложив виртуальные руки с папкой на коленях, и лишь изредка поправлял на носу очки в черепаховой оправе модной формы «мягкий квадрат». Она хмыкнула и перевела взгляд на седовласого: тот что-то тихо говорил клерку на ухо.

– Прямое внедрение нейросети в человека во время бодрствования очень сложно в исполнении, – вещал Стрелковский, медленно ходя туда-сюда, а висящий в воздухе микрофон двигался за ним. – Сознание и реакции будут заглушать импульсы машины. Во сне блокирующая функция сознания ослабевает. Проще говоря, сон – это дверь без замка. И нам остается только войти внутрь.

Давид сделал театральную паузу и эффектно взмахнул рукой.

Аппарат на сцене тихо загудел, развертывая панораму смазанных образов спящей в центре зала мыши.

Кира скользила глазами по зрителям и наблюдала, как их лица из разочарованно-скучных постепенно становятся потрясенными. Она обожала такие моменты. Зрители в тревоге двигались к краям неудобных деревянных граней «мозга», чтобы рассмотреть происходящее получше и в который раз убедиться: вот оно, новое чудо света, чтение мыслей возможно и осуществимо, и они смотрят на это прямо сейчас.

Мечникова видит, как седовласый снова что-то бормочет клерку, но тот резко отмахивается, случайно роняет папку, и та рассыпается градом пикселей и исчезает. Словно в замедленной съемке, Кира наблюдает, как клерк поднимает руку, желая задать вопрос. Их взгляды пересекаются: она – у стены, он – на верхушке «мозга», на предпоследнем ряду, взгляд сверху вниз. Одно мгновение, но этого достаточно.

Кира, задыхаясь, бежит к дверце в «мозге», чувствуя всем телом: он узнал ее, даже в маске, даже в толпе людей.

Она не слышала, что он спросил, да это было и не важно, – она просто мчалась сломя голову по лестнице в свое безопасное подземелье, к своим мышам, чтобы он никогда, никогда не нашел ее и забрал свои поганые деньги обратно. Она знала, что он их предложит, прямо сегодня, он скупит их с потрохами, весь институт, но ее он не сможет найти – и она никогда, никогда не отдаст ему «Капсулу».

– А там что? – Цифровой клерк, окруженный свитой из реальных людей и проекций, с любопытством приподнялся на цыпочки и посмотрел сквозь бликующую стеклянную стену на клетку с мышами, рядом с которой сидела Кира. Повернувшись спиной к посетителям, она склонилась над микроскопом.

– Кирочка, выйди, познакомься, это один из наших главных инвесторов, Федор Михайлович, он очень заинтересован! – Стрелковский хлопотал и беспокойно жестикулировал, пытаясь подать Кире знак, чтобы та вышла, но она сидела на месте.

Клерк оживился и сдвинул очки чуть ниже на нос:

– О, это Кира? Насколько я знаю, она кофаундер и владеет контрольным пакетом акций. Добрый вечер, Кира Евгеньевна!

Кира, словно защищаясь, прикрыла рукой шею, на которой вдоль верхних позвонков была набита веточка папоротника. Не снимая маски, она встала и спокойно прошла в дверь лаборатории мимо удивленной толпы.

– Компания не продается! – бросила она и пошла по коридору прочь. Ее фиолетовые кеды гулко стучали по полу, а позади нее Стрелковский нес какую-то чушь про женщин в науке и про то, что он с Мечниковой обязательно поговорит.

Клерк отделился от толпы и, остановив всех жестом, быстро пошел за Кирой.

Седовласый выразительно глянул на Стрелковского, и тот остался на месте.

Девушка шла и слышала легкое, но устрашающее жужжание проекторов, которые включались и выключались поочередно, по мере того как проекция клерка приближалась к ней. Кира вела его к выходу во внутренний дворик НИИ через анфиладу подсобных помещений, куда сотрудники обычно бегали покурить.

Она остановилась только перед дверью во двор. Снаружи, из-за стекла, закат теплыми низкими лучами ощупывал коридор. Кира обернулась.

Федор Михайлович стоял напротив и нагло улыбался.

– Долго имя выбирали? – Она пыталась справиться со страхом.

– А что? – как ни в чем не бывало ответил клерк. – Я люблю Достоевского.

– Он бы этому не обрадовался… – пробормотала Кира, пытаясь избавиться от ощущения сюра. – Как бы там ни было, повторю еще раз: «Капсула» не продается.

«Он не отстанет. Господи, пусть он уйдет!»

– Да я и не собираюсь ее покупать. Просто хочу инвестировать, как мы договаривались. Переговоры? – мягко улыбнулся клерк.

– Я договаривалась, не зная, кто вы. Да и сейчас не знаю, могу только подозревать. Но подозрения слишком сильные. И если они оправданны, то «Капсула» не продается. И в нее нельзя инвестировать. И переговоров я не веду.

– Вот как? – Клерк снял очки и медленно сложил их в карман, обнажая ничем не прикрытое, идеальное и искусственное, как белый пышный блин, лицо, на котором выделялись знакомые илистые глаза. – А позавчера в клубе ты была намного сговорчивей. Да и сосала неплохо.

Кира задохнулась от гнева.

Так же медленно, как клерк только что складывал очки, Кира достала из кармана зажигалку и сигарету, сделала шаг к двери – та пискнула и раздвинулась.

– Знаете что, Игорь Александрович, – сказала она, и клерка передернуло. – Идите на хуй.

Дверь за ней захлопнулась, и он увидел, как она снимает маску, неторопливо, с удовольствием прикуривает, выпускает вверх перышко дыма и устало прикрывает веки.

Игорь беспомощно смотрел на нее – а за ней, за нее были вся весна, весь город и шум бегущих куда-то улиц, весь этот яркий, щемяще-прекрасный, огромный мир, и солнечные лучи, которые откусывали жадные куски от его проекции, а он даже не мог выйти наружу: «Визитрон» не работал вне здания.

Соколов закрыл глаза – и открыл их снова только у себя в кабинете для видеоконференций. Он растерянно стоял на белом ковре, на который бесшумно осыпались с его кожи маленькие магнитные контакты. Но на самом деле пикселями осыпался он сам – в том коридоре, где она смотрела ему в глаза.

– Ах, не продается… – тихо и зло сказал он, глядя в пустую стену – туда, где минуту назад была Кира. – Это мы еще посмотрим.

Девочка со спичками

Подняться наверх