Читать книгу Четыре сокровища неба - - Страница 4

Это история девочки, которая прибыла в Чжифу в кузове повозки.

Путь занял шесть дней. Я лежала в повозке соседа Ху, засыпала и просыпалась, ела маньтоу из своего мешка и думала, думала.

Я должна стать новым человеком. Я больше не могла быть Дайюй, но могла бы стать кем-то другим, кем-то, в ком меня невозможно будет узнать. Я стану Фэном, мальчиком – так будет безопаснее. Без дома, без родителей, без прошлого. Без бабушки.

На пятый день пошел дождь. Одна из осей сломалась, и повозка перевернулась, а вместе с ней и я. Сосед Ху с руганью опустился на колени и починил сломанную ось. Вернувшись под брезент в грязной, прилипшей к коже одежде, я слушала, как дождь пальцами барабанит по дереву, и улыбалась, думая о бабушке. «Твоя Дайюй скучает по тебе», – прошептала я, закрыла глаза и представила, что бы она мне ответила.

На шестой день я проснулась от яркого солнца на лице и запаха океана. Из-за этого запаха мне показалось, что мы так и не уехали из рыбацкой деревни, но это чувство чего-то знакомого длилось недолго. Сосед Ху снял брезент и помог мне выбраться из возка. Мы были в каком-то переулке. Вокруг нас шумели голоса на диалектах, которых я никогда раньше не слышала.

– Удачи, – сказал он, нерешительно похлопав меня по спине. – Скажу твоей бабушке, что ты добралась.

Он смотрел на меня с безнадежностью, словно в последний раз ожидал увидеть меня живой. Я старалась не показывать ему, что заметила это, вместо этого кланялась и благодарила его за беспокойство. Сосед Ху вернулся к своей повозке и вывел ее из переулка.

Фэн, мальчик, рожденный ветром, сказала я себе.

Хорошо. Начнем.

– Здравствуйте, – обратилась я в пельменную. – Я Фэн, и я хотел бы поработать на вас.

– Зачем мне нанимать тебя? – рассмеялся повар. – Чтобы ты перерезал мне горло, пока я сплю, и украл все мои деньги?

– Здравствуйте, – заглянула я в магазин гобеленов. – Меня зовут Фэн, и я кое-что знаю о работе на ткацком станке.

– Прочь, – сплюнул владелец магазина. – Здесь нет места таким отбросам, как ты.

То же самое было, когда я заходила в кафе, чайную или магазин специй. Мне нужна была чистая, новая одежда, обувь, которая не воняла бы. Мой замызганный вид ничем не отличал меня от беспризорных мальчишек, бродивших по улицам – они выглядели так, словно голод был единственным, что поддерживало их жизнь. Я смотрела, как они входят и выходят из лавок, как их карманы медленно наполняются краденым. Они могли бы обчистить весь город, если бы не бдительные владельцы магазинов, которые гнали их метлами. Те самые владельцы магазинов, которые отказывали мне, не дожидаясь, что я скажу.

Я пыталась вспомнить все, что родители рассказывали мне о Чжифу. Я знала, что он постепенно заполнялся иностранцами и превращался в один из крупнейших портов во всем Китае. Он располагался на берегу океана, куда приходили корабли, груженные хлопком и железом, а уходили полные соевого масла и лапши. На узких улочках теснились яркие и шумные витрины магазинов на любой вкус и запрос. В одном месте можно было купить вино, а в другом – посмотреть на прекрасные шляпы всех цветов и фактуры. По соседству втиснулся магазинчик лекарственных трав, пахнущий имбирем и грязью. Я на мгновение задержала дыхание, вспомнив бабушкин сад, прежде чем девушка за прилавком достала свою метлу. Над магазинами располагался еще один этаж с жилыми помещениями и рабочими кабинетами, некоторые с небольшой верандой, выходившей на улицу. Я никогда раньше не видела так много зданий и так мало неба.

И еще я впервые в жизни увидела иностранцев. «Вайгожэнь», или «люди из чужеземных стран» – так называли их мои родители. Иностранцы толпились в магазинах, их тела были большими и уверенными, их кожа выглядела так, будто ее оттерли дочиста. Я не знала, что волосы могут быть любого цвета, а не только черного – на головах иностранцев были цвета грязи, сандала, выцветшей кожи, соломы. Я даже видела мужчину с волосами цвета моркови. Я не могла перестать таращиться на него и отвела глаза, только когда он поймал мой взгляд.

Я бродила по этим причудливым улицам, звуки города увлекали меня: кричали купцы, играла музыка, незнакомые слова выскакивали из уст, не похожих на мои. Я бродила от дома к дому с тем же полным надежды лицом, но везде было одно и то же: для таких, как ты, здесь работы нет.

Когда наступила ночь, я забралась под брошенную тележку с фруктами, набив живот битыми яблоками и грушами – все, что я смогла купить на деньги, которые дала мне бабушка. Было не так холодно, как прошлой ночью. Я завернулась в куртку, и мне приснилось, что двое мужчин вернулись к нам домой и забрали мою бабушку.

Следующий день не принес ничего нового. Я оказалась в деловом районе, где вдоль улиц стояли здания причудливой формы и стиля, их окна были то квадратными, то округлыми, похожими на цветы, заключенные в изогнутые металлические прутья. Я прошла мимо иностранного отделения почты из серого кирпича с окнами, похожими на туфли с круглым носком. Пока я ломала голову над этими окнами, появился светловолосый мужчина. Он разговаривал сам с собой, его усы изгибались вслед за губами. На мгновение я задумалась, не сжалятся ли надо мной иностранцы. Не предложат ли они кров, еду, работу? Но как только эта мысль пришла мне в голову, светловолосый мужчина заметил меня и двинулся в мою сторону. Я бросилась прочь, прежде чем он успел подойти ближе, встревоженная вожделением в его глазах.

Что же делать? Хотела бы я, чтобы бабушка дала мне больше информации перед отъездом. Хотела бы я, чтобы родители рассказали мне больше о Чжифу или чтобы я больше о нем помнила. А сильнее всего я хотела, чтобы ничего из этого никогда не происходило, чтобы мы могли снова стать семьей, которой были, когда Чжифу казался всего лишь сказкой и моей единственной обязанностью была забота о саде.

Злилась ли я? Да. На родителей – за их исчезновение. На бабушку – за то, что она отослала меня и не поехала вместе со мной. На тех мужчин, которые вошли в наш прекрасный дом и разрушили его. Эта новая жизнь бесцельных скитаний по улицам была не той, которую я себе обещала. Когда-то я мечтала, что продолжу дело родителей, возможно, даже создам собственные красивые вышивки. Я ловила бы рыбу в океане, обменивала ее на муку, сахар и водоросли у семей моих подруг. Мы всегда были бы сыты, и мы были бы семьей, способной пережить времена года, империи и даже смерть.

К вечеру пятого дня я так много ходила, что мои пятки чувствовали себя так, словно по ним били камнями. У меня было легкое головокружение, тело казалось невесомым, а в голове клубился туман, мешавший вспомнить, по каким из этих улиц я уже ковыляла. Я умру с голоду, прежде чем вообще найду работу, сказала я себе. Я превратилась в парящее тело, нить, пойманную ветром, и никто вокруг не заботился обо мне и не замечал. Возможно, я уже исчезла – пришла в голову дикая мысль. Когда тело поедает себя изнутри, что остается последним?

Я мечтала о пельмешках, которые готовила бабушка: пухлых тяжелых кармашках, набитых свининой с зеленым луком или креветками с кабачками. Мне нравилось есть их прямо из кастрюли, чтобы можно было обжечься исходящим паром бульоном, вытекавшим после первого укуса. Если я закрывала глаза, то могла снова ощутить их запах – это сытное тепло, гладкое слоистое тесто и обещание того, что прячется внутри.

Это было не просто мое воображение. Я действительно чувствовала запах. Мои глаза распахнулись, и жизнь вновь вернулась ко мне. Всего в нескольких шагах впереди слева была пельменная. Я рванулась к ней, но быстро остановилась – ее хозяин подметал полы, а внутри не горели фонари. Заведение было закрыто.

Если раньше голод толкал меня в туман, то теперь голод вытаскивал меня из него. Я помчалась по переулку вокруг пельменной, пока меня не вынесло в грязный коридор, пахнущий перезрелыми апельсинами. Я чувствовала, как желудок пульсирует в такт сердцу.

Там я и выжидала.

Как я и предполагала, появился владелец пельменной. Он закончил подметать полы и теперь вышел через заднюю дверь с подносом нераспроданных пельменей в руках. Он выбросил содержимое подноса в кучу мусора и вернулся в дом, заперев за собой дверь. Я огляделась. Сгущалась ночь, и в коридоре никого не было.

Я бросилась вперед, рот наполнился слюной. Пельмени лежали поверх какой-то грязной тряпки, но они все еще были перламутровыми, почти лопались изнутри. И несмотря на запах гнилых фруктов и грязной воды, я вожделела их. Я собрала все пельмени и засунула их себе в штаны. Той ночью я спала на ступенях церкви, а еда радостной тяжестью лежала в желудке.