Читать книгу Зов горящих кораблей - - Страница 8

Я повёлся. Увязался за этим корсаром в непонятное турне не сулившее ничего хорошего. Нашим пунктом назначения предсказуемо стал – район разноцветных фонарей. Он уже не тот, что прежде. В моё время, тут ежедневно проводились фестивали, выставки, праздники, люди кутили днями напролёт и каждый день как выходной. Не только на первом уровне бывала подобная свистопляска. Сейчас от этого не осталось ничего. Да, тут горят те самые фонари на специальных петельках, приделанных к крышам домов и свисавшим как сосульки, но их осталось не так много, большинство разбито. Безлюдные дороги. Все окна были закрыты, ни души вокруг, не было слышно абсолютно ничего, как будто на кладбище. Я невольно насторожился и заострил ухо востро. Первые звуки жизни заиграли в ресторане с открытой верандой, где шумно веселилась компаниях подчистую состоящая из молодых лиц, за исключением двух: мужчины и женщины – сидели рядом в обнимку, скорее всего семейная пара. Сэм подошёл к ним и повиснув на скамье, хотел что-то спросить, но его слабые ручонки не выдержали и он под своим же весом перевалился на другую сторону снеся стол с пищей. Ну и чудовище, подумал я.

– Я приношу глубочайшие из-звин-нения! – отряхаясь, сказал он. – Я у вас здесь недавно и хотел бы узнать, как пройти на улицу старой гвардии?

Всё ещё сидевшие были шокированы такой глупостью или наглостью со стороны корсара.

– Кредиты давай! – пробасила женщина с фиолетовыми волосами, перестав обнимать своего мужчину.

– За что это!? – подивился Сэм. – За это!? Так это мне не повезло, мне что теперь, за каждое своё невезенье платить?!

Из-за стола вышел юноша лет двадцати на вид в серой куртке со светодиодными наклейками и, зацепив того за рубашку у плеча, отвёл его в сторонку.

– Друг, у моих родителей сегодня годовщина – тридцать лет вместе. Знаменательный день, как и дата. Мы потратили много кредитов сегодня, чтобы отметить этот день. Вместе. Всей семьёй, а ты вот так, хоть и не специально – портишь! Будь мне другом – оплати наш заказ, и мы разойдёмся на доброй ноте, без происшествий. Мы забудем, будь уверен. – вежливо, хоть и с нотками угрозы проговорил юноша.

– Ах ты, мурло, паршивое! – крикнул Сэм, сдирая его руку. Юноша оцепенел от такой реакции. – Да как ты смеешь! Со мной и так! Я не виноват! Случайно вышло, а он… Оплати говорит! Еда ваша – вы и платите! А ко мне не лезьте! – он собрался мигом уходить, но ещё минуту назад, я заметил, как маленькая девочка в платье и кожаной куртке, данной ей кем-то из взрослых, чтобы не мёрзла, подложила кожуру от банана позади его. Гордо разворачиваясь, ноги Сэма ступили, прямо на эту кожуру и съехали по ней, как по льду, шлёпнувшись на пятую точку.

Все начали смеяться и я в том числе.

– Алан! – вскипел он.

– Что ты хочешь от меня, Сэм? – вымученно ответил я и почувствовал себя паршиво, от усталости. Небо уже тёмное. – У тебя же есть влиятельный друг – пусть он и заплатит за тебя, в чём проблема? Зачем припираться на ровном месте?

– Они издеваются надо мной!

– Ты портишь нам вечер, вот мы на тебе и отыгрываемся! – поджав губы, ответила девочка, уже из-за спины, стоявшей на ногах женщины.

– Я просто хотел узнать, как пройти на улицу старой гвардии!

– Я знаю, Сэм. – ответил я. – Тяжело было сначала у меня спросить? – я уже глядел на него ненавистно, желая заехать ему кулаком, за его тупость.

– Это уже неважно! Они задели мою гордость! И я ничего не буду им отдавать, пошли вы! Ироды! Будь мы на корибах, по вашим черепушкам давно разливали бы вино!

– А, ты пират! – не без скептицизма отозвался мужчина, до этого хранивший обет молчания.

– Раньше! – с болью в глазах крикнул Сэм, выдвинув в его сторону руку.

– Бесчестный воришка то есть. – поддержал юноша в поблёскивающей из-за наклеек куртке.

Сэм не удержался и толкнул его, тот упал наземь, прямо в грязь. Из-за ресторана на защиту брата метнулись поголовно вся семья. Сэм был неважным борцом, поймав самый простой хук, а затем, пропуская каждый идущий в него удар, даже толстый пацанёнок лет двенадцати, из-под футболки которого выходил край его пуза, смог ударить его в пах, своей еле-поднимающейся ляхой. Мне не хотелось вмешиваться, но это уже начало превращаться в избиение. Когда я увидел в руках мужчины что-то острое, то ускорил шаг и ударил его по ноге. Мой удар подвернул её и он со всего размаху в развороте чуть не засадил мне свой складной нож прямо в глаз, но я схватил его руку в сантиметрах трёх от своей глазницы. Я вырубил его первым же ударом, но что-то овладело мной, я ударил уже бессознательное тело ещё несколько раз.

– Прекрати! Прекрати! – ревя и задыхаясь, просил женский голос.

К тому моменту, его челюсть съехала в сторону, и только удар бутылкой по голове прекратил сие безумие моё. Всё вокруг поплыло, вращаясь большими кусками как в калейдоскопе.

***

Очухавшись, я обнаружил себя в неудивительном для произошедшей ранее ситуации положении: уткнувшимся щекой в жидкую грязь. Выжав себя руками, я обнаружил, что нахожусь в саду, примыкающему с виду заброшенной вилле, на вид очень знакомую, выкрашенную в синий. Подойдя ближе, было видно, что уже довольно давно никто не ухаживал за её территорией. Пустой и грязный бассейн с потрескавшейся плиткой внутри, наверняка некогда величественный сад состоял из обветшалых палок. На столиках возле шезлонгов лежала испорченная и сморщенная пища. Подойдя к двери, я, неуверенно занося кулак и продержав его с несколько минут постучал. Дверь открылась. Увиденное, неплохо так меня тряхнуло. Ошеломило. Передо мной стоял бывший канцлер Альянса.

Декард Паркер – второй по счёту глава Альянса, вступил на свой пост после революции. До неё – невзрачный страховой агент в Олд-Йорке. Когда в его городе начали разжигаться первые очаги сопротивления, он недолго думая примкнул к ним. В эту пору и открылись его хорошие ораторские и мотивационные навыки. Его харизматика незыблемо привлекала на его сторону всё новых и новых людей. Личность номер два, после Крэдвина. Второй пачкал руки, ломая режим моего отца. Именно Крэдвин должен был встать у власти, ведь именно он начал эту войну против «вероносцев», хоть и закончил её… Я, но люди избрали Паркера, ведь именно его лицо и речи они запомнили. Для них именно он был олицетворением победы над жестоким творцом Гектором, Досвэлл и его отряд отошли на вторые роли. Паркер с чистым лицом, но грязью в душе приписал себе всю славу, да он внёс неоспоримый клад в победу. Без него ряды сопротивления не пополнялись так стремительно, но обучал их военному ремеслу именно Крэдвин. Крэдвин вёл их в бой и сражался с ними. Встав у руля Альянса, Паркер заплатил солидную сумму кредитов. Около 65.000.000 на безбедную старость для уже немолодого на тот момент, сорока четырёх летнего Крэдвина. Ну и ещё, чтобы он не открывал в лишний раз рот, его заставили подписать бумажки, об отказе от власти. До конца своих дней, Крэдвин писал свои мемуары, параллельно увлекаясь кулинарией и музыкой, в последнем весьма преуспел, став барабанщиком в успешной лет семь назад группе – Stainless Metal10. Изредка проводил консультации для адмиралтейства Альянса.

Но могло быть иначе. Действующие из тьмы и шагающие по свету, только при помощи своих марионеток – совет Круга, сделал из Паркера ту самую одну из. Фактически, имя Паркера чёрным по белому значилось как канцлера – главы правительства, но на практике – стал править совет. Паркер достаточно долго играл в кошки-мышки с советом, стараясь максимально противиться их воле, но не мог ослушаться их полностью, по неведомой мне причине. Возможно, у них имелся на него какой-то компромат. Эту роль предлагали и Крэдвину, но тот сразу сказал, что не будет играть в политические игры, и предпочёл уйти молча с фурой набитой кредитами, а Паркер думал, что ему по силам тягаться с советом. Прическу, несмотря на годы, он не поменял, пришедший из Франции помпадур, всё также почётно свисал с головы, лишь изменённый цвет. Официальный для Альянса синий – стал чёрным. Широкая и ровная эспаньолка только подчёркивала белоснежные зубы. Одним словом – модельная внешность. Несмотря на финансовые сложности, которые нынче испытывает практически каждый житель второго и третьих уровней, Паркер живёт припеваючи. Много служанок с пикантными формами, погружёнными в работу, картины, заполонившие стены, авторства: Микеланджело, Гасперони, Фьджерса, Бабски, Чанг. Это понятное дело не весь список, но я не так силён в фамилиях несущих живопись в наш мир. Ковёр из медвежьей шкуры на входе, с потолка свисала кровать, которая может смело вместить на себе человек шесть-семь – не меньше. Невообразимых размеров стол, на котором лежало столько пищи, что можно было бы накормить всех бедняков города. Торты, фрукты, суши, супы, соки, различные сорта рыбы и мяса, алкоголь и многое другое, всё и не разглядишь, количеству еды не было конца. Его вилла была одноэтажной постройкой, состоявшей из одной во весь дом комнаты. Здесь было абсолютно всё: золотой унитаз и ванна, мраморные колонны и скульптуры, крохотные кроватки для персонала, кухня с огромной печкой и грилем, камин, шкафы с одеждой, стойки с рыцарскими доспехами, много чего было обито мехами и драгоценными камнями, пол подчистую был из золота. С виду брошенное богатым хозяином вилла, скрывала в себе такое великолепие и богатство.

– Я уже отправлял за тобой своих лакеев, потому что, у Сэма не хватило сил дотащить тебя до дома. – кабы извиняясь ответил он и подал влажную тряпку, которой я начал стирать вросшуюся в кожу и одежду грязь.

– Откуда ты откопал это чудо? – с пренебрежением спросил я, выискав лежавшего и издыхающего у камина, от усталости Сэма.

– Маррон! У вас кажется есть работа – займитесь сначала ей, а потом извольте мять бока о перины. – обратился он к Корсару. – Что-ж, я думал, ты в более оптимальной форме, но годы без практики, конечно, сказались – по ходу набьёшь шишки! – он по-житейски перекинул руку мне через плечо. – Выпьешь?

– С удовольствием. – ответил я на приятное предложение.

Мы сели у камина, хорошо ухоженный лакей подал нам два бокала с вином:

– Чтоб слаще спалось. – приговорил он, с поклоном удаляясь.

– Помнится мне, мы хорошо ладили, когда я был канцлером, а ты фельдмаршалом. Надеюсь и сейчас, мы сможем найти с тобой точки соприкосновения. – Паркер, воспоминаниями прошлого, будто старался давить на разум, зная о незаживших ранах прошлого.

– Всё зависит от предложения и его условий. – хмыкая, сухо ответил я, наконец заливая освежающее горло и разгоняющее голосовые связки вино.

– Отлично! – в лице бывшего канцлера появилась нотка позитива. – Как ранее, ты мог узнать от моего человека. Существует неназванный архипелаг, на котором по слухам, находится лекарства от этого и других блядских заболеваний. – вдруг он спохватился, чуть не выронив бокал. – Veuillez excuser mon arrogance11. Сейчас я весь на нервах и иногда позволяю себе jurer12. Только когда охвачен волненьем. Надеюсь, ты понимаешь.

– О, да. – подхватил я.

– Я рад. Потому что, именно тебе, я хочу доверить вести ход истории. Продумать «План а», «План б, в, г». На случай провала основного. Я готов спонсировать любые твои затраты, но попрошу лишь одного.

У меня были подозрения о том, что он может попросить, так что, я не решил строить из себя дурачка:

– Ещё раз в канцлеры собрался?

Паркер стиснул скулы и поднял спину, кабы раздражаясь:

– Такого ты обо мне мнения?

– А чего ещё ты можешь хотеть? – выпив рюмку, я усмехнулся с очевидности задаваемого вопроса. – Я слишком хорошо знаю подноготную Альянса, Паркер. В случае успеха миссии, если он случится, то мой максимум – ноль кредитов и место в музее славной истории, а то и не факт – я в чёрном списке! И что-то мне подсказывает, что ты не станешь сильно чахнуть, стараясь восстановить меня в добром свете. Моя фамилия связана с прошлым, которое народ вспоминает с ещё большим-с страхом. В глазах народа – я такой же фанатик, что и отец. Тебе выгодно, чтобы так и оставалось. Иначе, я стану твоим конкурентом в очереди за славой, почётом и лаврами, а ещё и претендентом на мантию канцлера, а если хорошенько углубиться, то мы оба знаем, кто должен был править – после смерти творца. – говорил я так тихо, что все слова ускользали от посторонних ушей.

Наступила гробовая тишина, напряжение и температура в теле повышались с каждой секундой. Подчинённые Паркера были удивлены моей дерзости, выдвинутой прямо в лицо их покровителю. Особенно мои слова тронули горничную лет шестидесяти пяти, она аж разинула рот от удивления. Остальные выпучили глаза и смотрели на меня как на клоуна или обезумевшего беженца из жёлтого дома. Молчание и тишина могли бы быть вечными по продолжительности, если бы один из лакеев, одетый во всё чёрное с яркими вышитыми узорами – не выронил поднос с едой, но он был не один такой. Мигом его поддержали ещё несколько человек. Конечно не специально, а из-за спазма в мышцах, возникшего из-за неудачных поз, когда они замерли во время моей речи, которую всё-таки услышали. Паркер кротко кашлянул и рассмеялся. Его поддержали все работники. Отвратительное зрелище. Они широко разевали рты, выпучивали свои глаза настолько сильно, что было бы не удивительно, через секунду увидеть великий звездопад из глазниц в роли астероидов. Паркер вдруг прекратил смеяться, после того, как смех сменился на грохающий кашель. Он судорожно задвигал руками, ища что-то в карманах своего халата. Как подстреленный, он дёрнулся и с дрожащими руками, с явным усилием достал прозрачную таблетку, внутри которой переливалась из стороны в сторону бирюзовая жидкость. Паркер целенаправленно швырнул её в человека лет семидесяти, от чего тот заплакал и выбежал на улицу. Прикрывая лицо. Паркер успел лишь выкрикнуть, подавляя кашель ударами кулака в грудь:

– Джеймс! Дж-е-е-е-ймс! Я со зла это! Тьфу ты! Я… Просто ты опять забыл и не ту положил! Вернись! Прошу же! Вернись! – но совершённое Паркером действие, похоже, слишком тронуло старика и тот, демонстрируя свою обиду – хлопнул дверью, да посильней, а пока бежал, с его ноги слетел башмак.

Мы украдкой переглянулись с Сэмом, он был ошарашен не меньше моего. Ему на подносе подали новую. Три сантиметра в ширину и длину. Чтобы запить такую, ему пришлось преодолеть рвотный рефлекс, но что не сделаешь ради здоровья. Сейчас, бывает невозможно протянуть и пары дней без лекарств. Подцепил какую-нибудь заразу, а под рукой или в руке нет кредитов на лекарства – пиши, пропало. Смерть даже от простой ранки – дело пары часов или дней, тут уж как повезёт.

Отойдя от побочного беспамятства, Паркер вытащил что-то мелкое из своего глаза, налив себе полный бокал вина, вместо половины как принято в высшем свете и буквально выдул её за несколько секунд, похлопал глазами и уставился на меня, приставив ладонь к подбородку и подставив локоть на перину кресла.

– Я уж стар – если вдруг не знал ты, мне почти шестой десяток отраду. Скоро грянет помешательство в tête intelligente13. Нате же грабли я ступать не буду. Я хотел тебе вернуть должок – выдвинуть как канцлера твою кандидатуру. Сын должен избавиться от ярлыка отца, но не обязан лишаться места своего. Ты как я – видел невиданное вне кулис и делал то, что не желал и был обманут, как и я. Вступил в игру – желая новое создать, а получил новую обёртку со старою начинкой. – ловко ворочал он слова, старый лис, усладой ушки пригревает.

– Ты хочешь свергнуть совет? – прямо спросил я.

– Ну не свергнуть – тут мы так грубо говорить не станем. Я и люди хотим, чтобы на престол взошёл истинный правитель, как было предначертано творцом. – аккуратничал Паркер.

– И ты готов это спонсировать?

– Готов и даже желаю!

– Ну. – я отпил из бокала, который в этот раз показался мне тяжелей.

– В Блаунзе со старыми контактами не связывайся. Я пробовал. Все первосортники уже рассажены по тюремным камерам, прикованы к койкам в Жёлтом доме или почивают в канавах, на радость крысам.

– Я твой последний билет! Вот оно что, а я уж подумал-с… – расхохотался я, внемля неожиданно открывшемуся откровенью.

– Я хочу вернуться в политику! Мною вертели, как хотели на протяжении всего срока моего правления! И будь я второсортен, то стерпел бы, но я не хотел быть марионеткой. Меня избрали, и я должен править был. Самостоятельно! Мне обещали полную власть!

– Винить тут можно только себя и свою наивность. – скупо, не трогаясь ответил я.

– Тут прав ты, ami béni14, но это не означает, что должны мы, всё забыть и ручки покорно сложить! Я боролся! И да – ты мой последний билет и я готов отдать всё – лишь бы извести совет!

– Ладно. Как сказал твой пират – мне терять нечего. Я согласен.

Мы пожали друг другу руки. Декард позвал своего писаря, тому пододвинули третий стул и он начал составлять контракт, кряхтя себе под нос. Писарь Декарда с виду чем-то напоминал мне пингвина. Мелкий, в чёрном смокинге с белой рубашкой, расстёгнутой внизу и нелепая походка с покачиваниями. Писарь составил ценную бумагу чрезвычайно быстро и тут же отдал её мне. Для ознакомленья. Не найдя подводных камней, я поставил подпись, за ней последовала и подпись Декарда. Обсужденье наше мы условились перенести на завтрашнее утро, не тратя сил в поздний час и не мороча уже смыкающиеся и слипающиеся очи.

***

Паркеровы слуги определили нас в томный подвальчик. Протекавшие капли бренчали о твёрдый пол, повсюду мусор, битое стекло, которое судя по всему, раньше было окошком, на месте дырки, из которой веял ветер вперемешку с пеплом. Ржавые полки, которые до настоящего момента, со дня на день, должны поддаться разлагающей их гнили – дождались своего звёздного часа. Почему дождались? Потому что, как только я спустился и глаза мои только дали общую характеристику обстановке, Сэм закинул свою сумку на эти полки, привинченной витрины и та, естественно рухнула прямо на него. На полу теперь оказались множество вещей. Старые тряпки, стройматериалы, побрякушки, безделушки, не имевших ценность. А ещё, парики, давно протухшая еда, пропыленные книги, комиксы, фотоплёнки. Что только сейчас не лежало на полу. Комната изначально мрачно серая, как тюремная камера преобразилась, став краше из-за краски, высвободившейся из металлических ведёрок, при этом окрасившей и его нательные тряпки.

– Маррон! Когда ты жил на карибах, у тебя было другое прозвище?

Немного подумав и переварив минувшие года, он дал ответ:

– Да вроде нет, а почему ты спрашиваешь? – ответил он вопросом на вопрос, с любопытством заострив на мне свои глазёнки. – Странно, я просто тут прикинул и подумал, что нынешнее – ты дал себе сам. Иначе не могу объяснить – как ты мог получить прозвище весельчак.

– Ты не знаешь меня! Потому и не знаешь, почему меня так прозвали! – глаза Маррона начали слезиться.

– Де Фаре, Сэм очень раним – не обижай его. Сам видишь, пацан совсем зелёный! – прозвучал голос откуда-то сверху.

Мы с Сэмом немного ужаснулись от него.

– Он толковый парень! Я ручаюсь за него! Не будь так строг к нему, и он тебе отплатит за лояльность своей полезностью. У нас общая цель и мы не сможем её оседлать, если ты, Алан – будешь придираться ко всему. – голос доходил до нас, как бы сказать, волной, импульсом и приходилось немного подождать.

Я и не сразу понял, что он принадлежит Паркеру, хоть голос его источником и была дырка в стене, выходящая на свежий воздух.

– Спокойной ночи, парни! До встречи утром и конец связи! – последнее эхо как по приказанию склонило меня ко сну.

Кабы извиняясь, я хлопнул корсара по плечу и лёг спать. Заснуть было самой сложной задачей на данном отрезке времени. Я лежал на матрасе, и даже одеяло с подушкой имелось. Целый постельный комплект с нежно розовыми цветами, только местами в дырках, да и ощущения были, как будто я спал на холодном полу. Когда я не мог моментально заснуть, то невольно окунался в воспоминанья. Вийербан – мой родной город на территории Франции. Я бегаю по единственному оставшемуся в городе полю, являвшемуся центром химической промышленности. До сих пор помню, когда впервые увидел идущий на посадку лайнер. В небе они были меньше чернильной кляксы, а когда шли на воссоединение с землёй вырастали до непостижимых для ребёнка моих лет размеров. Тогда… Города были… яркими. Солнце освещало их почти каждый день, даже зимой, давало жизнь цветам, животным, людям, давало пищу… Заставляло наши души… Светиться. Сейчас пади расскажи об этом тем, кто родился в пору, когда солнце прячется в тучах – примут за дурачка. Я родился в две тысячи девяносто пятом году, в обычной семье. Отец – Гектор, географ и биолог в одном лице, обычный рядовой учёный с заумными и трудными для пониманья речами. Седая, сальная чёлка с плешью посерёдке. Помню, он всегда носил очки с толстыми линзами и без одного ободка, который я поломал, быв младенцем. Он даже одежду редко менял, кажется. По крайней мере, я помню, что он старался покупать примерно одни и те же вещи, да и образы, которые я ещё помню, подсказывали мне это: серая рубашка, заправленные под шорты песочного цвета, к шортам покупались подтяжки, которые крепились красными петлями в форме звезды, доставшиеся от моего прадеда. Военного человека. В них не было необходимости, отец носил их больше так, на удачу. Я был вторым ребёнком, после Алисы. Моя старшая сестра. Озорное, веснушчатое, улыбчивое и никогда не прекращающее смеяться чудо. Жутко обожала нянчиться со мной. В первые годы после… Произошедших перемен… Мой идол! Алина никогда не падала духом, шла вперёд, как чёртов танк. Ей пришлось стать мне второй… Мамой. Мама… Мама… Ангел мой. Гвен Де Фаре. Работала в больнице, я в точности не знал, чем она занималась, отец и Алина говорили, что она лечит людей. Без чётких объяснений. Сейчас кстати в медицине нет чёткого распределения на специальности – врач есть врач. Без всяких навороченных приставок. В отличие от нас, она не была кровной француженкой. Ей пришлось бежать из Англии, которую поглотили гражданская и великобританские войны. Ещё задолго до моего рождения, люди перестали искать компромиссы, идя в лобовую и ссорясь, каждый день, с причиной и без. Будь мы разумней и терпимей, возможно удалось бы избежать пришедшей в мир третьей мировой и природного катаклизма. Каждый считал, что именно он прав, а другие – неправы. Каждому хотелось доказать свою правоту, но когда что-то и получалось, все поголовно почему-то останавливались на пол пути. Предпочитая денежную гармошку и своё место на жарком американском пляже. С ледяным мохито в одной руке и силиконовой грудью в другой. Резкое закрытие глаз на происходящее, скрытие фактов и как итог – планета разбушевалась. Пережевала и перемолола нас. Миллиарды жизней. Они так стремились к космосу, что позабыли о родной обители. Наверное, сейчас сидят и смотрят на нас откуда-то свысока-издалека. Я бы предпочёл умереть колонизатором планеты, чем видеть то, во что превратился, до чего довели мой дом и жить здесь.

Мама-мама, почему ты выбрала моего отца себе в мужья, не имея отбоя от симпатичных военных, врачей, богатых и известных личностей. Молодая Гвен Гилмор. Ты поверила в перспективность мужчины, годящегося больше на роль дядьки. Тринадцатилетняя разница в возрасте. Имея возможность идти вверх по карьерной лестнице или вовсе никогда не работать, она выбрала того, у кого прошло уж полжизни, не было никаких перспектив, только какое-то великое открытие могло изменить его жизнь, но она выбрала настоящую любовь, дав отказ своим личным амбициям. В отце, по её признанию, её подкупала: честность, преданность, а главное он никого из себя не строил, был таким, какой он есть. Наша семья не была богатой, но была счастливой. Лучше всего, я помню день, когда всё закончилось…

Цунами, шедшее на нас, скрывало собой небо, а пепел извергающих вулканов стал могилою для солнечных лучей и издыханьем для лёгких, земля разламывалась и тряслась под ногами, с неба падали какие-то горящие сферы. Мы чудом успели спастись, сев на один из спасительных пароходов. Страх и беспомощность перед происходящим, слёзы от потери близких, дома. Люди не знали, что делать. Земля будто взбунтовалась против нас, возжелав стартовать новый цикл, но вместо спасения жизней, люди больше увлекались пострелушками и перебросами ядерок на головы друг другу, одна из таких вызвала поднятие, ещё спокойных вод и поднявшаяся волна, как нож прошлась по маслу… Разделила наш пароход надвое. На лучшие НЕ военные корабли были установлены пушки и отправлены воевать в один ряд с военными, а людям приходилось тонуть на ржавых корытах, давно списанных со счетов. Билет в один конец. Наша Le people15 – была сконструирована в две тысячи двадцать четвёртом и служила для водных экскурсий по водам окрестностей между городами, а не покорять просторы океана. Даже не будь этой разбушевавшейся воды, пароход не выдержал бы такой пытки. Он вмещал в себя максимум пятьдесят человек, а в тот день, в него влезло несколько сотен, странно, что мы ещё смогли отплыть, а не пошли ко дну из-за перевеса. Все стояли очень близко друг к другу, создавалась давка, мы спали на полу, вынужденные нюхать зловонья друг друга.

Я бы мог и дальше смотреть сны своего прошлого, что мне пришлось пережить, по очередному кругу, так как прошлое донимало меня каждую ночь, но какое-то бренчание, отключившее меня от мира снов, бренчание, тянущее в тот мир, в который я не хотел возвращаться.