Читать книгу Баллада о странниках. Англия. Линкольншир - - Страница 3

Тем временем Дэвису исполнилось пятнадцать. Его сводный брат Эрих уже пользовался успехом у местных девушек. Часто в компании сверстников ему приходилось слышать, как Эрих хвастает своими сеновальными победами. Дэвис слушал все эти разговоры, смущался и одновременно чувствовал интерес. Ему нравилось ловить на себе жадные женские взгляды. С любопытством разглядывал он себя в зеркало, удивляясь, как быстро растут его ноги и руки, пощипывал белёсый пушок над верхней губой, разглядывал изменившиеся черты лица, в которых всё меньше и меньше оставалось детского. Мальчик постепенно превращался в складного юношу, светловолосого и голубоглазого.

На Рождество Дэвис вернулся в Ховнингхэм. В Сочельник барон вместе с семейством отправились к заутрене. В церкви было тесно, на праздник приехали жители со всей округи и мест для сидения на всех не хватало. Дэвис стоял впритык с Эрихом и двумя его приятелями – близнецами Ральфом и Ричардом, сыновьями барона Мангейна. Парни уже хлебнули эля и были навеселе. Богослужение вызывало у них скуку, и они откровенно громко обсуждали присутствующих, обменивались колкостями и шуточками. Дэвис тоже присоединился к ним, не прочь поразвлечься. Эрих толкнул Дэвиса в бок и указал на девушку, стоявшую в толпе молящихся на несколько шагов впереди них.

– Глянь, вон стоит Инге Ольдерсон, дочка этого рыжего чёрта Уолефа.

Инге шёл семнадцатый год и она была по- своему красива. Не милашка, вовсе нет, но она резко выделялась среди местных девушек. У неё были огромные продолговатые глаза цвета янтаря или гречишного мёда и рыжие волосы, но не как у отца, а более тёмные, почти медного цвета, овальное лицо, словно забрызганное веснушками и точёный носик с горбинкой.

Дэвис и раньше встречал Инге мельком, но не обращал внимания, а теперь разглядывал её точно впервые. Её тонкая шея, покрытая золотистым пушком, худенькие плечи и тяжёлые косы, выпавшие из-под шапочки, отороченной беличьим мехом, приятно взволновали его. Вдруг Инге словно почувствовала его взгляд и обернулась. На мгновение их глаза встретились, и Дэвису почудилась в них насмешка.

Он сразу вспомнил историю с яблоками, полыхнул румянцем и отвёл взгляд, решив, что больше ни разу не посмотрит в её сторону. Но глаза не слушались и сами находили в толпе её беличью шапочку.

Эрих уже пробовал ухаживать за Инге, но та его резко отшила. Привыкший к лёгким победам Эрих почувствовал досаду и теперь вместе с приятелями принялся откровенно обсуждать прелести девушки. Дэвису стало противно, и он попросил их заткнуться.

– Не строй из себя монашка! Неужто не интересно, что у неё под юбкой?

– Тебе дали от ворот поворот и ты бесишься. – усмехнулся Дэвис. – Это не для тебя девушка.

– Может для тебя?

– Может и для меня.

– Вот увидишь, как я её … – Эрих сказал непристойность. Парни заржали. Дэвис еле справился с желанием съездить брату по физиономии. Возмущённые прихожане стали делать им замечания. Наконец служба окончилась и, обменявшись поздравлениями, все стали расходиться.

Уолеф Ольдерсон запрягал лошадей на заднем дворе. Инге ожидала его у ворот собора, прохаживаясь вдоль церковной ограды. Похрустывая снежком, она отпечатывала свои шажки, стараясь попадать след в след.

Эрих с близнецами налетел внезапно. Они прижали Инге к самой ограде и, бесстыдно хохоча стали говорить ей разные мерзости. Инге попыталась оттолкнуть Эриха и убежать, но тот крепко схватил её за рукав и вместе с братьями снова прижал к ограде, пытаясь поцеловать в губы. Инге вырывалась, молча, и только тяжело дышала, как загнанный зверёк. Подоспевший Дэвис поймал её теперь уже полный ужаса взгляд. Он вспрыгнул сзади на Эриха и, навалившись всей тяжестью, опрокинул его в снег.

– Братец, какой чёрт тебя принёс! – Эрих грязно выругался, барахтаясь в снегу и пытаясь сбросить Дэвиса. Сверху навалились Ральф и Ричард, началась свалка. Драку прекратил подоспевший барон Эймунд, который отвесил дерущимся тумаков. Довольны остались все. Дэвис сразу кинулся искать Инге, но Ольдерсонов и след простыл.

После, прикладывая снег к разбитой губе, Дэвис подумал, что неплохо было бы Господу Богу как-то помирить Рыжего Уолефа с отцом и тогда можно будет познакомиться с Инге. Хотя, наверное, она захочет забыть этот случай и даже знать его не пожелает? Он подумал об этом и загрустил. Действительно, дурацкий повод для знакомства

Зима выдалась в том году снежная. Весна же настала внезапно и сразу. Быстро таял снег и приток талой воды переполнял и без того игривую Фосс. Река вышла из берегов и разлилась. Теперь это был бурлящий поток, в котором стремительно мчались ветки, коряги и целые брёвна. Сваи моста на границе Ховнингхэма и Исторпа были затоплены до самого настила, на котором, цепляясь за перила, целыми днями торчали мальчишки и взрослые. Били острогами и ловили сетями одуревшую в водоворотах рыбу, складывали в огромные корзины, засыпали солью и увозили на телегах.

Дэвис и Эрих как раз были отпущены из аббатства домой на Пасху и по прибытии они незамедлительно приняли в рыбной забаве участие. Толпа рыбаков толпилась на настиле, с острогами наготове, ожидая, когда промелькнёт в мутной воде пятнистая рыбья спинка. Дэвис в охотничьем азарте повис над самым потоком, высматривая форель, держась одной рукой за перила. Эрих со своей снастью пристроился неподалёку. Перила были уже старенькие, последний раз их меняли во времена отца барона Эймунда, деда Дэвиса. Эриху пришло вдруг в голову, что достаточно одного несильного удара ногой и Дэвис, оставшись без опоры, рухнет в ледяную воду. Вряд ли кто-то обратит внимание на быстрое и незаметное движение – все так поглощены ловлей рыбы.

Дэвис даже не успел вскрикнуть, очутившись с головой в ледяной воде. Плавать он умел хорошо, но бороться с бурным холодным течением, несущим брёвна и ветки было ему не под силу. Его закрутило в водовороте, затягивая в зелёную глубину, стукнуло хорошенько об камень, потом снова выкинуло на поверхность. Дэвис отчаянно закричал и тут же снова скрылся под водой. Крик услышали, но желающих догнать его в стремительно мчавшейся ледяной воде не было. Все стояли на мосту и с ужасом смотрели, как его уносило рекой. Дэвис попытался рвануться к берегу, но его снова перевернуло и стало опять затягивать в мутно-зелёный водоворот. Перед глазами его поплыли жёлтые круги, он не выдержал и вдохнул воды.

Инге Ольдерсон стояла ниже по течению от злополучного моста. Река здесь поворачивала, образуя отмель и течение было потише. Исторп находился на болотистой местности и дров вечно не хватало. Поэтому Инге с помощью длинного багра вытаскивала на отмель плавник, который её отец потом забирал и использовал на дрова. Инге из-за поворота не могла видеть того, что произошло на мосту и слышать крики из-за рёва реки, но она заметила, что река несёт человека.

Девушка смело вошла в воду по пояс и нацелилась багром, ожидая, когда Дэвиса, проплывавшего мимо, очередной раз вынесет на поверхность. Дэвис больше не всплыл, но его котомка для рыбы, перекинутая через плечо надулась пузырём и показалась над водой. Инге попыталась зацепить ее багром. Это ей удалось, крюк багра задел за ремешок от котомки, и потихоньку Инге стала подтягивать багор к себе. Когда из воды показалось тело Дэвиса, девушка быстро схватила парня под мышки и выволокла на берег.

Она перевернула его лицом вниз и, ухватив поперёк туловища, попыталась приподнять, чтобы вылить из лёгких воду. Дэвис не подавал признаков жизни и был слишком тяжёл для неё. Отчаявшись, Инге стала звать на помощь отца, но шум реки заглушал её крики. Она снова попыталась его приподнять и на этот раз у неё получилось. Вода всё-таки вышла, Дэвис судорожно вздохнул и закашлялся.

Возвращение к жизни было мучительным. Тело корчилось на песке в приступах кашля и рвоты, а когда удалось отдышаться, начался сильный озноб. Дэвиса колотило дрожью и ему казалось, что даже сердце его уже покрылось корочкой льда и не может больше биться.

– Давай, вставай, пойдём! Ну вставай же! – Инге снова попыталась его поднять, но ей это было не по силам. Дэвис валился на песок, ноги отказывались слушаться. Он чувствовал страшную слабость и очень хотел, чтобы его оставили в покое. Но Инге снова стала звать отца, она вспомнила рассказы о том, как люди, попавшие в ледяную воду, умирали от остановки сердца и очень испугалась. Она не переставала тормошить Дэвиса, тащить, растирать, пытаясь согреть. – Ты не засыпай! Ты слышишь меня? Ты слышишь? – настойчиво повторяла она.

Уолеф колол на дворе дрова и криков дочери слышать не мог, но что-то вдруг его будто толкнуло, он ощутил какое-то непонятное беспокойство и решил сходить до реки, проверить, всё ли в порядке с Инге. Уже на подходе он услышал её крики и понял, что происходит что-то страшное. Уолеф понесся бегом, не разбирая дороги, ломая кустарник и перепрыгивая камни, а, когда, наконец, увидел свою мокрую, перепуганную дочь и на руках у неё полумёртвого юношу понял, что на этот раз несчастье случилось не у него.

– Домой бегом! Огонь разведи! И сама переоденься! – крикнул Уолеф дочери. Подбежал и наклонился над Дэвисом, встряхнул его – Живой?

Тот сумел только мотнуть головой.

– Держись тогда! – Уолеф взвалил парня на плечи и зашагал в сторону дома быстро, как только мог. Впереди бежала Инге.

В очаге гудело пламя, и Уолеф растирал Дэвиса какой-то резко пахнущей мазью. Руки его были мозолистые, точно наждак и царапали кожу, но Дэвис сперва ничего не чувствовал, потом постепенно к нему вернулось ощущение рук и ног и способность ими двигать. Холод понемногу отпускал и, вскоре Дэвису даже стало жарко. Его завернули в простыню и засунули под одеяла. Инге поила его горячим элем с мёдом. Она сидела рядом с ним и в её продолговатых глазах блестели слёзы, а подбородок ещё подрагивал.

– Ты зачем плакала? Со мной уже всё хорошо. – Дэвису действительно было хорошо. Он глотал горячий эль и внимательно рассматривал Инге – она была сейчас совсем не похожа на ту Инге, в церкви. Сейчас это была просто испуганная маленькая девочка с рыжими косичками.

К ним тихо подошёл Уолеф и Дэвис хотел было подняться.

– Лежи, лежи… Я в Ховнингхэм человека отправил, он сообщит барону, что ты здесь.

Дэвиса разморило от тепла и эля и стало клонить в сон. Во сне он видел Сфинкса с лицом как у Инге Ольдерсон. Сфинкс поглядел на него насмешливо, потом протянул ему свиток с непонятными письменами и велел читать. Дэвис читал, с трудом разбирая буквы, не понимая смысла прочитанных слов. Лицо Сфинкса изменилось и стало лицом барона де Рокайля. «Читай вслух!» – приказал он. Слова путались, наползали друг на друга, в горле пересохло, но Дэвис не мог ослушаться и читал… читал…

Барон метался по берегу реки, как раненый зверь, пытаясь отыскать хотя бы тело своего сына. Получив ужасное известие, он сразу бросился к мосту и там ощупывал руками обломанные доски перил, словно спрашивая их: «Как же это могло случиться?» Он вдруг осознал, что любил Дэвиса все эти годы, любил сам того не ведая, не проявляя свою любовь, а теперь поздно. Чувство вины захлестнуло его, перехватив горло. Потеряв сына, которого не умел ценить, Эдмунд потерял всё. Ales. Кому теперь нужна его бессмысленная жизнь, его замок, его богатство? Клотильде? Эриху? Им нужны. И замок и деньги. А Дэвису нужен был только он сам.

Осознавая это, барон застонал от горя. Если бы только можно было бы всё вернуть – он стал бы другим, он бы пальцем больше не тронул Дэвиса, он бы проводил вместе с ним все свои дни. «Господи, не наказывай меня так! – восклицал барон, – Я скверный человек, плохой отец, но пощади, Господи!» Ему захотелось броситься в воду вслед за сыном. Люди, свидетели происшествия стояли поодаль, не решаясь подойти, в страхе оказаться случайной жертвой гнева отчаявшегося человека. Барон приблизился сам, пошатываясь, обвёл всех безумным взглядом и выдернул из толпы зевак Эриха, основательно тряхнул его: «Ты, гадёныш? Ты это сделал? Отвечай!»

– Я тут не причём, он сам упал. – Эрих испуганно вырывался – Спросите, вам любой скажет!

– Вернусь – убью! – барон грубо оттолкнул пасынка и пустился вдоль берега реки. За ним двинулись люди. Под вечер Эймунд, обессилевший от бесплодных поисков, побрёл уже, было в замок, чтобы наутро снова продолжить поиски тела, но у моста его опять ждала толпа любопытных.

Увидев Эймунда, толпа загудела и вытолкнула благообразного старичка, в котором барон узнал слугу своего врага – Рыжего Уолефа. «Не до тебя сейчас!» – устало махнул рукой Эймунд, но услышав, что Дэвис в Исторпе, сперва принял это известие за дурную шутку. Потом, понемногу осознав, пошатываясь на ослабевших ногах, Эймунд схватил первого попавшегося оседланного коня и, не медля ни секунды, умчался в Исторп. Рыжий Уолеф сам вышел ему навстречу. Гордый барон Эймунд де Рокайль, увидев его, спешился и, не говоря ни слова, упал на колени перед своим врагом.

– Да, брось, – просто сказал Уолеф и взял баронского коня за повод, чтобы отвести в конюшню, – Пойдём лучше выпьем.

Вражда закончилась. Много было выпито эля, много было потревожено воспоминаний, спето песен. Пили соседи три дня, пили, пели и вспоминали, пили, пели и вспоминали. Гуляла вся округа. Когда в Исторпе кончился эль – послали в Ховнингхэм за новым. Когда опустели погреба в Ховнингхэме – отправили гонца в Дакуорт.

У Дэвиса начался сильный жар и Эймунд решил оставить его в Исторпе, на попечение Уолефа и Инге. Почему сломались перила, выяснить так и не удалось, но Эймунд сильно подозревал, что гибель Дэвиса порадовала бы леди Клотильду, поэтому не торопил его с возвращением.

Дэвис пробыл в Исторпе три недели и ни минуты не пожалел об этом. Это были для него самые чудесные дни. Он грелся у семейного очага Ольдерсонов, как кот греется на весеннем солнышке. Никогда ему ещё не было так хорошо и уютно. Инге вела себя так, будто знакомы они были давным – давно. Она присаживалась рядом с ним о своим женским рукоделием и пока штопала, шила, вязала – болтала обо всём на свете. И это так легко и непринуждённо у неё получалось, что Дэвис сам не заметил, как выложил всё, что накопилось у него в душе за долгие годы одиночества.

Он увлёк её своей мечтой о странствиях, и Инге тоже захотелось увидеть прекрасные далёкие земли, где бывал её отец, и откуда была родом её мать. Теперь они вместе томились желанием поскорее увидеть огромный мир и вместить его в своё сердце. «Как страшно, наверное, умереть и не увидеть всю созданную Богом красоту!» – говорила она. А Дэвис удивлялся её способности всего бояться: пауков, темноты, привидений, одиночества, разбойников. Но вместе с тем Инге любила рисковать, балансируя на грани ужаса и восхищения. Дэвису было с ней легко и интересно. Иногда они беседовали с Уолефом. Поначалу, Дэвису было немного неловко из-за истории с яблоками, и однажды он открылся датчанину, рассказав о том, что заставило его так поступить, о своих чувствах и угрызениях совести.

Уолеф молча, не перебивая, выслушал признание Дэвиса, одобрив его желание всё уладить. Потом сказал задумчиво,

– Я, выходит, тоже тогда виноват, что с отцом твоим так получилось. Не надо было тебе этого видеть. Не подумал я… Вот ведь как! Живёшь, думаешь, что всё правильно делаешь и даже не знаешь, что кого-то обидел.

Дэвис оценил способность Уолефа отвечать на любые вопросы. Даже в аббатстве от их любопытства часто отмахивались или советовали читать святых отцов. Дэвис старательно читал, но святые отцы не всегда давали чёткий и ясный ответ. Уолеф же никогда не отмахивался, всегда старался объяснять просто, избегая цветистых выражений и пространных рассуждений, коими грешила литература того времени.

– Сэр Уолеф, как ты думаешь, что такое ад? – спрашивал Дэвис.

– Черти, котлы, смола, червь неусыпаемый, мучения. Эта картинка тебя не устраивает?

– Не совсем. Тела ведь у меня не будет и что мне тогда смола? Мне же не будет больно.

– А-а, ну я вот что думаю. Ад – это больше душевные муки. Ты ведь понимаешь, что такое ненависть, обида или зависть? Здесь, в нашем мире, у нас это проходит, если человек, конечно, этого хочет. Но когда человек уходит в мир иной, эти чувства остаются с ним в вечности и он вынужден вечно их испытывать, не имея возможности от них избавиться. А если человек ушёл в загробный мир счастливым и спокойным – он блаженствует.

– Так просто?

– Нет, конечно, я привёл конкретный пример, на самом деле я уверен, что всё сложнее. Люди уходят слишком по – разному.

– Получается, «рай» и «ад» это всё условно?

– Ну да, в нашем человеческом понимании.

– Да вы еретик, сэр Уолеф.

– А что, когда-нибудь из меня получатся хорошие дрова, – шутил датчанин.

Уолеф открыл перед Дэвисом свои главные сокровища – книги. Дэвис был в восторге. Такой библиотеки не было даже в аббатстве. Особенно Дэвису нравились карты – это были новые, совершенно неизведанные земли. Дэвису захотелось сложить эти карты, чтобы получить одну большую, которая бы показывала весь мир, где живут люди.

Он принялся жадно читать, но многие книги были написаны на незнакомых Дэвису языках, например на греческом, еврейском или арабском. Эти языки не изучали в аббатстве. Тогда у юноши зародилась мысль, которая воплотилась в реальную цель – продолжить обучение в университете. Но на это требовалось согласие отца.

Всё хорошее когда-нибудь заканчивается и Дэвису пришлось снова вернуться в Ховнингхэм. С большой неохотой покинул он гостеприимный Исторп, хозяев которого, уже успел полюбить всей душой.

Леди Клотильда встретила пасынка презрительным взглядом и процедила сквозь зубы: «Дерьмо не тонет!» Но на этот раз Дэвис отряхнул её ненависть так же легко, как собака стряхивает с себя воду.

К семнадцати годам Дэвис окончил школу и теперь помимо семи рыцарских добродетелей обладал знаниями основ математики, риторики, геометрии и астрономии, в совершенстве знал латынь и мог рассуждать на богословские темы.

Желание продолжить учёбу в университете полностью завладело им, но отец ничего об этом не хотел и слышать. До той поры получение университетского образования в Англии считалось уделом духовенства, а для рыцаря занятием совершенно бесполезным. Однако стремление Дэвиса горячо поддержал аббат Брантон, его наставник в Фаунтези. Он сам лично явился в Ховнингхэм и сумел убедить барона, что грядут иные времена, когда светское образование будет приобретать всё большее значение, совсем как в эпоху Древнего Рима. Отечество всё более нуждается в образованных молодых людях, и лондонская знать всё чаще отправляет своих сыновей учиться в Оксфорд. Последний аргумент сильно поколебал сомнения барона относительно университета, и он после долгих раздумий всё же дал своё согласие.

После случая на реке отношения с сыном у него сильно изменились. Старея, Эймунд всё больше и больше нуждался в его обществе. Он всё чаще доверял Дэвису свои дела, посвящал в свои планы, подготавливая, таким образом, своего будущего преемника. Это не могло укрыться от леди Клотильды, которая исходила желчью, пыталась во всё вмешиваться, но ничего не могла поделать. Суровый муж отвёл ей роль приживалки, и волей-неволей приходилось это терпеть.

Впрочем, поведение Эриха также вызвало у барона тревогу, пасынок вёл себя всё более разнуздано, становясь игрушкой собственных страстей. Он напоминал ощерившегося пса, который изнемогает от желания загрызть хозяина, но боится палки. Его управляющий Джон Креггс всё чаще докладывал о далеко небезобидных проделках Эриха и просил денег, чтобы возместить ущерб или отдать долг. И Эймунд всё чаще с тревогой думал о том, что отсутствие Дэвиса может вселить в этого пса уверенность.

Несмотря на то, что Дэвис клятвенно обещал отцу навещать его как можно чаще, а через два-три года окончательно вернуться в Ховнингхэм, Эймунд с грустью понимал, что юношей движет не только жажда познаний, но и жажда приключений. Это не просто желание сменить обстановку, но и желание убраться подальше из родного дома. Как странно устроен мир, думал барон, где дети никогда не ходят проторенными тропами, а лезут напролом, рискуя сломать себе шею, и повторяют всё те же ошибки, которые делали их отцы. Из поколения в поколение та же судьба, та же песня и невозможно что-либо изменить.

Наконец, барон нашёл надёжный способ, как ему казалось, получить гарантии на возвращение сына. Условием своего согласия на получение образования в университете Эймунд сделал помолвку с Инге Ольдерсон. Он решил, что такого рода обязательства удержат молодого человека от решения надеть монашескую сутану или пуститься странствовать по свету.

Эймунда не смущало незнатное происхождение Инге, он был достаточно богат, чтобы не беспокоиться о приданом невесты, и более ценил в ней ум, обаяние и чистоту. Дэвис не был против этого решения, хотя о женитьбе, семейной жизни, он всерьёз и не думал. Но раз уж отец поставил так вопрос, то никакой другой девушки, кроме Инге, он рядом видеть бы не хотел.

Леди Клотильда выразилась по этому поводу кратко: «Снюхались с оборванцами!», но никто не обратил на неё никакого внимания.

Отцы сговорились, позвали гостей, был выпит не один бочонок эля, Дэвис и Инге были объявлены женихом и невестой. Они обменялись кольцами и поклялись хранить друг другу верность. Во время церемонии Инге вела себя глупо, хихикала, кусала ногти, разговаривала с какими-то неестественными ужимками. Дэвис даже разозлился на неё.

– Что происходит? – спросил он её, когда они вышли из-за праздничного стола в сад и остались одни. – Ты ведёшь себя как… дурочка.

– Что не так? – ответила она с вызовом в голосе, обнимая ствол яблони – Я помогаю тебе исполнить свою мечту, учиться, повидать мир, узнать много интересного. Вся эта помолвка – не более чем формальность, не так ли, пропуск «в рай»? Ты уедешь, у тебя начнётся новая жизнь, а я останусь здесь, с этими яблонями, – она обиженно шлёпнула ладошкой по дереву.

С глухим стуком упало яблоко. Дэвис стоял в замешательстве, не зная, что сказать. Конечно, к данным обязательствам он относился серьёзно, впрочем, как и ко всему, что касалось обязательств. Он хорошо относился к Инге и, как ему казалось, любил её, но университет в тот момент действительно был для него важнее отношений с девушкой. В конце концов, он успокоил её тем, что обещал приезжать на каникулы, потом перевёл всё в шутку, подчеркнув, что такой умной девушке не нужен тёмный необразованный мужлан, который только и умеет пить пиво и хвастаться своими охотничьими трофеями.

Инге развеселилась, живо описав картинку, как Дэвис хвастается охотничьими трофеями, и инцидент был исчерпан. На следующий день Дэвис собрал свои немудрёные пожитки, рекомендательные письма, данные ему аббатом Брантоном, и покинул замок Ховнингхэм, чтобы приступить к изучению гуманитарных наук в Оксфордском университете.