Читать книгу Баллада о странниках. Англия. Линкольншир - - Страница 4

В Оксфорде Дэвиса закружило в водовороте студенческой жизни. После долгих лет дисциплины и послушания в аббатстве университет казался ему океаном свободы, разгулом вольницы. Он был в восторге, как щенок, которого отпустили порезвиться на лужайке возле дома. Дэвису нравилось всё: лекции, преподаватели, студенты, порядки, традиции, природа и архитектура. Если бы ему предстояло родиться заново, то он несомненно предпочёл бы Оксфорд.

В кутерьме ночных попоек, поединков и студенческих шалостей ему, как ни странно удавалось ещё и учиться, причём достаточно успешно. Оксфордские наставники были им довольны и снисходительно смотрели на его проступки.

Дэвис быстро сошёлся с двумя приятелями. Одного из них звали Гуго Райнон, он был несколькими годами старше Дэвиса, неизменный участник всех студенческих кутежей, соблазнитель чужих жён и наивных девиц, и неистощимый выдумщик шалостей и проказ, не всегда, впрочем, безобидных. В Оксфорде не нашлось бы, наверное, ни одного человека, которому Гуго не был бы должен денег или обязан чем-либо ещё, многие желали бы его хорошенько отдубасить.

Его давно уже собирались вытурить из Оксфорда, но он всё как-то выкручивался. Предполагали, что Райнон доносит на студентов канцлеру, поэтому ему всё так легко сходит с рук, но достоверно об этом никто знать не мог.

Второй приятель был закадычный друг Гуго – Хаули Колуол. Простоватый малый, который был безответно предан Райнону и поддерживал его во всех начинаниях, не затрудняя себя размышлениями о том, насколько они благие. Дэвис прибился к этой парочке, чтобы не чувствовать себя отщепенцем, ведь настоящих друзей у него никогда не было. Да и этих он настоящими друзьями не считал, просто ему не хватало развязности Гуго или спокойной уверенности Хаули. С этими парнями Дэвис был вхож в любую компанию, становился частью студенческого братства.

Вскоре он подметил, что беспорядочная на первый взгляд суета оксфордского общения имеет свои законы и центры притяжения. Этими центрами могли быть как отдельные люди, так и сообщества этих людей. Одним из таких центров была одиозная личность, известная под прозвищем Бедуин. Он был родом из Турина, отпрыск древнего, но обедневшего рода, уходившего корнями ещё к тирренской знати и временам Древнего Рима. По-настоящему его звали Патрисио Франческа делла Варрано, но на английский лад именовали Патриком де Варано.

Патрик изучал медицину, читал лекции и проводил занятия в анатомическом театре, где препарировал даже трупы мертвецов к ужасу слушателей богословского факультета. Занимался он и переводами восточных рукописей. Ему было где-то около тридцати лет. О его прошлом было известно мало. Говорили, что он участвовал в крестовом походе в Карфаген, потом долго скитался по пустыням Востока, прежде чем достиг Британских островов, за что и получил своё прозвище.

Внешне он был не слишком красив – высокого роста, худой, с неправильными чертами лица, украшенного небольшой бородкой. Тёмно-русые вьющиеся волосы и зеленоватые, глубоко посаженные глаза – на первый взгляд ничего примечательного. Но окружающий его ореол таинственности и обаяние харизмы притягивало к нему людей. В глазах его, то плескалась печаль, человека много пережившего, то проскальзывала усмешка, то горел настоящий огонь одержимости какой-либо целью или идеей. Бедуин всем был нужен, все шли к нему за помощью – никто лучше него не мог облегчить похмелье, к нему приносили раненых и избитых, к нему обращались, когда надо было кого-нибудь примирить или замолвить словечко у канцлера или просто излить душу. Никто лучше него не мог петь и играть на лютне, а о его умении владеть мечом ходили легенды.

Дэвис смотрел на Бедуина издалека с благоговейным ужасом, как смотрят на кумира и даже не держал в мыслях когда-нибудь приблизиться к человеку, которого, как ходили слухи, побаивался сам канцлер Оксфорда. Он чувствовал, что Патрик совсем другой породы, в отличие от Гуго и Хаули, несравненно более благородной, и не столько по происхождению, сколько по духу.

Когда речь идёт об Оксфорде, то, как правило, подразумевается университет. Но это не совсем одно и то же. Университет представлял собой совокупность колледжей, старейшим и известнейшим из которых являлся Баллиоль, сам же весь университет находился в городе Оксфорд. Традиционно отношения между оксфордской братией и горожанами были сложные, и вряд ли их можно было назвать дружелюбными. Школяры изрядно докучали обывателям своими проделками, а городские парни не упускали случая покуражиться над «монашками», как называли они студентов.

Конфликты перерастали в потасовки, которые иногда заканчивались не только синяками, но и серьёзными увечьями, так как в ход шли не только кулаки, но и ножи, вилы, цепи и прочий хозяйственный инвентарь. Победу одерживала то одна, то другая сторона, но победить окончательно было невозможно. Звуки баталий долетали до самых высот, и порой конфликт доходил до канцлера университета Томаса Бека и оксфордского графа де Вера. Стороны находили консенсус, возмещали ущерб, но хрупкий мир рушился тут же, как только кому – нибудь из оксфордских проказников становилось скучно.

Однажды студенты, подстрекаемые Гуго Райноном, распугали на рынке торговцев мясом. Была похищена туша ягнёнка и несколько десятков колбас. Возмездие не заставило себя ждать – возмущённые горожане застали злоумышленников за поеданием добычи и, как следует, им всыпали. Разъярённые студенты жаждали реванша, но и горожане настроены были очень серьёзно положить конец разбойничьим выходкам школяров.

В такой ситуации Гуго решил обратиться к Бедуину, которого позиционировал своим задушевным другом. Впрочем, Дэвис в это не очень-то верил. Он не мог представить себе Гуго и Бедуина вместе – слишком разные это были люди.

По правде говоря, Дэвису не очень нравилась и сама идея сражаться с горожанами, за это можно было запросто вылететь из университета, но таковы были правила студенческого братства. Отказ мог быть неправильно понят и уж точно не одобрен.

Патрик де Варано проживал за территорией колледжа, в самом Оксфорде, где занимал первый этаж небольшого каменного дома. Хозяйка дома, пожилая вдова, не брала денег с постояльца в благодарность за то, что ранее он не взимал платы за лечение её брата.

Про этот дом ходили всякие разные слухи, будто Бедуин складывает там трупы покойников, которые по ночам ворует с кладбища, раскапывая свежие могилы. Будто пытается эти трупы оживлять. Ещё говорили, что Бедуин водится с нечистой силой и вызывает по ночам демонов. Была ещё версия, что Бедуин по ночам становится вампиром, поэтому с утра у него бывает такой помятый вид. Все эти легенды, россказни и бредни ещё больше разогревали интерес оксфордской братии к вышеозначенной персоне.

Этим злосчастным вечером ватага школяров, с Гуго во главе, разгорячённая элем, вооружённая палками, цепями, мечами и прочими железками покинула колледж Баллиоль и устремилась на тихие улочки Оксфорда, вымощенные пестрым булыжником.

Бедуин встретил Гуго сдержанно, не пустив на порог, даже не ответив на приветствие.

– Ты обратился не по адресу, я не воюю с лавочниками, – холодно бросил он, – и тебе не советую.

– Но мы не можем позволить каким – то лавочникам безнаказанно наносить нам оскорбления! – с нетрезвым пафосом возразил Гуго.

– Вы – идиоты! – отрезал Бедуин, – Против толпы этих, как ты говоришь, лавочников не устоит даже конный рыцарь с тяжёлым вооружением. Учти, если что-то случится, на этот раз ты ответишь сполна, я тебя предупредил!

Бедуин захлопнул тяжёлую дверь перед носом Райнона. Разговор был окончен.

– Струсил, – криво усмехнулся Гуго. – Что ж, без него обойдёмся, братья.– воскликнул он с воодушевлением, которое прозвучало весьма фальшиво и не встретило энтузиазма даже у подвыпивших школяров.

– Как же, струсил, – проворчал себе под нос Хаули, – да он нас всех один уделает, если захочет.

Бедуин как в воду глядел. В этот раз закончилось всё совершенно не в пользу студентов. Горожане стройными рядами встретили школяров на площади. Они хорошо подготовились и в ход пошли не только дубинки, но и цепи, вилы и другие железные предметы.

Дэвиса так огрели железной цепью по спине, что он упал на мостовую и поспешил сразу отползти в сторону, чтобы не быть затоптанным.

Потасовка была недолгой, и финал последовал трагический – кому-то поломали рёбра, кому нос, кому разбили голову. Хаули распороли вилами живот. Дэвис в первый раз увидел, как выглядят человеческие внутренности. Они схватили беднягу на руки, на ходу тщетно пытаясь остановить хлеставшую кровь, и бегом понесли по кривым оксфордским улочкам обратно к дому Бедуина. Они осознавали что сделать, наверное, уже ничего нельзя, но всё равно надеялись на чудо.

Бедуин распахнул дверь в свой дом и они окровавленные, растерянные ввалились в небольшую полутёмную комнату, посреди которой стоял грубо сколоченный стол, обитый железом. На стол положили умирающего и столпились у входа с виноватым видом, не говоря не слова. Хаули стонал, залитыми кровью руками прикрывая огромную рану на животе, по его бледному от боли и ужаса лицу катился градом пот.

Бедуин бросил беглый взгляд на слипшийся комок внутренностей и спокойно произнёс,

– Я сейчас дам тебе кое-что, и больше не будет больно. – Он взял с полки один из деревянных ящичков, извлёк оттуда ложечкой немного белого вещества, потом приподнял умирающему голову и всыпал порошок ему в рот. Потом прикрыл рану на животе куском материи. Через несколько мгновений перекошенное болью и ужасом лицо стало отрешённым, на посиневших губах заиграла слабая улыбка.

– Зовите духовника, – также спокойно сказал Бедуин, сполоснув руки в умывальнике и вытерев их полотенцем.

– Он что… умрёт? – прерывающимся голосом спросил кто-то из студентов.

– Я что, похож на чудотворца? – Бедуин пристально поглядел на толпу, и всем стало не по себе от его взгляда.

– Но ты же поможешь ему? – возник Гуго, стоявший всё время, молча за спинами других. Видимо, он снова решил проявить себя снова в роли главаря.

– Помогу? – недобрым голосом переспросил Бедуин, – Помогу? Да я умереть ему помогу! Безмозглая тварь! Я же тебя предупреждал! Я предупреждал тебя?

Он бросился к Райнону, схватил его за воротник рубахи и выволок на улицу.

– Почему? Ну почему не тебя принесли с распоротым брюхом!? Я не понимаю, почему не тебя!? – Бедуин тряс Гуго, схватив за шиворот своей огромной ручищей, точно тряпичную куклу.

Потом он отвесил Райнону здоровенного пинка, так что тот упал на мостовую. – Духу твоего чтобы не было в Оксфорде. Увижу – убью! – пообещал он хрипло и коротко, переведя дыхание.

Гуго поплёлся прочь, ворча как побитый пёс. Бедуин обернулся к остальным, которые удручённые по-прежнему жались у двери – Чего стоим? Расходимся! – приказал он. Потом вдруг внезапно обратился к Дэвису – Ты попал в дурную компанию, парень. А жаль!

Дэвису и другим участникам драки предстоял тяжёлый разговор с канцлером. Некоторым пришлось покинуть Оксфорд. Дэвис отделался пятнадцатью сутками в карцере, на хлебе и воде. Канцлер поначалу тоже хотел его отчислить, но сжалился, учитывая его успехи в учёбе, и оставил в Балиолле на исправительный срок.

На пятый день заключения в подвале за ним пришли. «Выходи, – сказали ему, – за тебя замолвили словечко».

Выйдя на свободу, Дэвис с неприятным удивлением обнаружил, что остался один. Гуго Райнон исчез и больше в колледже не появлялся. Остальные его приятели прятали глаза при встрече с ним и не здоровались, сторонились словно заразного.

В душе Дэвиса снова стала подниматься, затихшая было злоба, которая постепенно вытесняла чувство вины. Он слонялся по университету, пытаясь посещать лекции, но науки не шли голову. Слова, сказанные Бедуином, не давали ему покоя, каждый раз всплывая в памяти и вызывая раздражение.

«Кто он такой, чтобы учить меня?» – возмущался про себя Дэвис. При этом он прекрасно понимал, что Бедуин был прав, и эта его правота раздражала ещё больше. На самом деле это он, Дэвис был виновен. Виновен в гибели Хаули, виновен в том, что струсил перед горожанами, и даже в том, что плясал под дудку Гуго Райнона. Сознавать это было больно и мучительно, поэтому Дэвис всё больше видел виноватым ненавистного туринца, который отказался в нужный момент их поддержать.

В конце – концов, Дэвис окончательно убедил себя в виновности Бедуина и возымел намерение высказать ему всё в лицо, ища для этого подходящий случай. Очевидно, что такой человек уже не станет его другом, но тогда пусть будет хотя бы врагом.

Однажды он забрёл в подвал, где располагался анатомический театр, в котором Бедуин как раз препарировал труп, объясняя, как протекают жидкости в человеческом организме. Дэвис долго смотрел, как студенты увлечёно возятся возле обитого железом стола, такого же, как у Бедуина дома, только более искусно сделанного, на котором лежит бесформенная груда того, что ещё недавно было человеком. Пощёлкивают пинцеты, слышится звук разрываемой плоти. Он долго не решался, но наконец, собрался с духом и спросил:

– Этому тоже не было больно умирать?

Бедуин удивлённо посмотрел на него, оторвавшись от своего занятия. – Что ты сказал? – переспросил он.

– Если бы ты пошёл с нами, Хаули мог бы остаться жив! Но ты струсил. – пояснил Дэвис. От волнения у него пересохло во рту.

Щёлканье пинцетов прекратилось. Повисла неприятная тишина. Студенты не решались даже взглянуть на Дэвиса. Патрик выпрямился, неторопливо снял с себя кожаный фартук заляпанный кровью.

– А ну-ка, пойдём, – вкрадчиво сказал он Дэвису, а остальным коротко приказал, – Работать!

Они вышли из подвала на свежий воздух.

– И ты готов ответить за свои слова? – с холодной вежливостью осведомился Бедуин у Дэвиса.

В дверь за его спиной просунулись головы любопытных и тут же исчезли, едва он обернулся.

– Я готов, – кивнул Дэвис, облизнув пересохшие губы.

– Хорошо. Вечером, в шесть часов, в городе, на лужайке за мостом, – невозмутимо сказал Бедуин и снова, как ни в чём не бывало, вернулся в подвал.

К вечеру Дэвис наточил меч. Это был его первый смертельный поединок. Надо сказать, что в оружейном искусстве он особыми успехами похвастаться не мог, предпочитая больше карты и книги. Поэтому доспехов Дэвис даже решил не одевать, справедливо полагая, что они ему и не понадобятся. Сначала, он хотел написать прощальную записку, но потом передумал, потому что писать было нечего и стыдно. Всё выходило как-то глупо. Ему вдруг стала совершенно безразлична собственная участь. Не хотелось в этот момент думать ни про отца, ни про Инге. Само понимание того, что погибнув, можно будет избавиться от гнетущего чувства вины, переложив его на Бедуина, странным образом успокоило его.

Явившись в означенный час на условленное место, Дэвис достаточно много времени провёл в ожидании противника. Это была лужайка позади колледжа, за стенами, где низенький каменный мостик выгибался над мелкой речушкой.

Заходящее солнце расплавленным оловом покрывало черепичные крыши домов, журчала вода, лёгкий ветерок шелестел позолоченной листвой деревьев, неподалёку паслись овечки. Всё вокруг дышало таким покоем и счастьем, что Дэвису стало казаться ужасной нелепостью, погибнуть именно сейчас и именно здесь. Английская пастораль располагала к чему угодно, только не к мыслям о загробной участи.

Потихоньку начали собираться зеваки – видно слухи о поединке всё же расползлись и народ не желал пропустить такое зрелище. Бедуин появился один, меч висел у него за спиной. Доспехов на нём, как и на Дэвисе, тоже не было. Он неторопливо снял плащ, свернул его и бережно положил на траву, оставшись в одной рубахе. Дэвис тоже снял верхнюю одежду.

– Начнём? – Бедуин несколько раз взмахнул мечом, рубанув воздух.

Они сошлись. Лязг мечей показался Дэвису оглушительно громким, на фоне окружающего мирного пейзажа. Он начал поединок нехотя, пытаясь «прощупать» противника. Через несколько мгновений его меч отлетел в сторону, описав дугу в воздухе. Патрик спокойно опустил своё оружие и подождал, пока Дэвис сбегает за своим мечом.

Толпа зевак сопровождала зрелище громкими возгласами. Неудача подстегнула Дэвиса, и он бросился на врага, стараясь использовать всё своё умение. Бедуин даже не напрягался. Легко и изящно, словно играя на лютне, он отражал все выпады Дэвиса, а через некоторое время сделал какое-то неуловимое движение и снова выбил меч у него из рук. Разозлившись не на шутку, Дэвис снова подобрал меч и кинулся на туринца с удвоенной яростью, что, впрочем, не помешало ему вновь оказаться без оружия. В толпе послышался смех. Тогда он набросился на Бедуина с голыми руками, но встретил у горла между ключицами холодную сталь клинка.

– Убей меня! – произнёс Дэвис, подаваясь вперёд, как когда-то сказал его отец в поединке с Уолефом – Убей! Я всё равно не успокоюсь!

От напряжения его колотил озноб. Остриё меча Бедуина проткнуло кожу, и кровь струйкой потекла по груди у Дэвиса, запачкав белое полотно рубахи. Он ожидал, что Бедуин потребует каких-нибудь извинений или просьб о пощаде, но тот как-то странно на него посмотрел и убрал меч.

– Что ж я палач? И, по-твоему, каждого дурака казнить должен? – пожал он плечами.

Дэвис вдруг почувствовал, как на него тяжело навалилась усталость от пережитых волнений, ноги стали ватными и подкосились. Он сел на траву и бессильно уткнул голову в колени. В его адрес посыпались остроты и колкие замечания.

Туринец огляделся по сторонам и крикнул зевакам, которые тут же попритихли под его взглядом, – Чего уставились? Кто следующий? Давай, подходи! Тебе кажется это смешным? – он указал мечом на одного из шутников, – Или тебе? Давай, иди сюда, на его место! Больно не будет, будет быстро! Я обещаю!

Те из зрителей, кому было недавно весело, поспешно отворачивались и прятались за спины соседей. Вскоре любопытных как ветром сдуло.

Когда их оставили одних, Дэвис был уже на ногах и в руках снова держал оружие. Но Бедуин засунул за спину меч, повернулся и пошёл прочь, обратно через мост.

– Ты, я смотрю, упёртый! – услышал Дэвис его голос, – Приходи завтра пораньше, продолжим.