Читать книгу Канадий. Приключенческая история с французским акцентом - - Страница 5

29 марта

Чудный мартовский воздух! В Калининграде ещё лежит снег, а в Париже цветут тюльпаны.

В метро я глазел в окно. Большую часть времени электричка шла над землёй.

Вышел на главной станции – Шатле -ле-Аль. Это центр.

Париж сияет соблазнительным благородством архитектуры, таящей внутри сокровища мирового искусства, многочисленные кафешки манят запахом бриошей и круаcсанов, сам воздух здесь пропитан духом свободы и независимости. Весна и свобода создают неповторимый микроклимат французской столицы. Тут же забываешь про российских бабушек с лавочки, которые грозят пальцем всякому вольнодумцу, про скованные заботой лица соотечественников, про то, что многое у нас еще находится под контролем и запретом: «Низзяя!» и проникаешься демократическим воздухом французской революции и душа запевает «Марсельезу».

Кстати, о бабушках. Моё дело тянет меня в Шампань, где меня… возможно… ждёт бабушка. Чтобы удостовериться в этом, нужно туда поспешить.

И всё-таки я буду последним негодяем, если не побываю у Эйфелевой башни, не осмотрю Нотр-Дам-де-Пари, не увижу улыбку Джоконды. Дай-ка я попробую сманить Эмму побыть в Париже денёк. Лучше целый день до ночи, а завтра в Шампань. Интересно, сколько ей лет? Голос, кажется, звонкий. А-а, лучше не гадать.

Так я думал, пока шёл к знаменитому собору.

Солнце бьёт в глаза, пахнет цветами, ощущение нереальности – просто фантасмагория какая-то! Я не мог поверить в реальность происходящего и слегка нервничал. Бабушкино наследство вдруг показалось мне сказочным сном. Может, всё это неправда – и Париж, и бабушка, и наследство. Может, это чья-то шутка?

Вижу впереди – на абсолютно безоблачном голубом парижском небе строгим силуэтом величественно возвышается Собор Нотр-Дам де Пари. Это не шутка. Это реально Собор, о котором благодаря Виктору Гюго читающие люди планеты знают всё – и про необычайные размеры, и про чудесную розетку на фасаде, и про фигуры гаргулий и химер, страшными мордами выступающие по многочисленным граням собора и выполняющие роль водостоков. Горгулии и химеры находятся по бокам Собора довольно высоко, даже очень высоко. Иногда мне кажется, что они несчастные: узкие плечики, грустный взгляд – жалкие такие. А ещё они вроде с интересом смотрят вниз. Вот бы посмотреть на Париж с этой высоты глазами горгулий. Как им там видится жизнь людей?

А людей тут собралось, ой, как много! Пришедшие сразу не расходятся. Перед главным порталом построен ступенчатый амфитеатр – трибуны, как на стадионе, есть где посидеть и полюбоваться огромным средневековым зданием. Здесь можно пофотографироваться и сделать передышку перед дальнейшим походом к следующей достопримечательности.

Где ж тут моя Эмма? Как она выглядит? Толстенькая тётенька или долговязая девица?

Обвожу взглядом стоящих у главного портала и дальше сидящих в амфитеатре. На трибуне я вижу огненно-красную шапку волос. Во даёт! Неужели это Эмма? Она парик прикупила или волосы срочно покрасила?

Пробираюсь к ней. Ура! Девушка вполне себе, по крайней мере, стройная. И тридцати ей точно нет.

– Эй! – кричу я ей издалека, потом подхожу ближе и брякаюсь рядом на скамью. – Всё-таки я тебя нашёл. Надеюсь, ты Эмма?

– Надеюсь, ты Канадий? – вопросом на вопрос отвечает девушка. – Где же твои рыжие волосы и красный нос?

– Я думал, что ты насчёт волос пошутила, – начинаю я беседу.

– Какие шутки? Я – серьёзная девушка.

Выглядела Эмма совсем несерьёзно. Одета она была весьма странным образом: расстёгнутая куртка из экокожи бордового цвета, под ней футболка оранжевого цвета с рисунком немыслимой космической катастрофы, розовая тюлевая юбочка, на ногах чёрные высокие сапоги. Но самое примечательное в её внешности, кроме огненно-красных волос, – это что-то невообразимое вокруг глаз серо-угольного цвета. Я не знаю, как это называется. Я бы назвал это марево заклинанием век.

Позже я понял, что ничего странного и необычного во внешности Эммы нет. Пожалуй, у неё просто не было вкуса. Уже в первый день на улицах Парижа я видел столько самобытных персонажей, что Огненная Эмма оказалась в их ряду неинтересной классической героиней.

– Как бабушка? – спросил я, чтобы не было сомнений, что я внук, то есть что я хороший внук.

– Соланж Божирон девяносто пятый год, что тут скажешь… Она почти не ходит, плохо ест. Капризуля…

– Ты за ней ухаживаешь?

– Что ты! Нет. Я дочь управляющего виноградником Божирон, – она говорила, теребя кисточку на «молнии».

– Ты тоже Божирон?

– Да нет. Виноградник Божирон, то есть он принадлежит семейству Божирон. А я Эмма Лорье. А на винограднике прошла вся моя жизнь, но зато там – я царица!

– Сколько тебе лет, царица виноградника? Надеюсь, умирать ты не собираешься?

– Чего это умирать? – девушка от возмущения выпучила глаза.

– Ты ж сказала, что вся твоя жизнь прошла! – объясняю я.

– Тьфу, ты! Это так говорится! Мне двадцать семь.

– Наш план на сегодня, Эмма Лорье? – спрашиваю я.

– Я скажу, только обещай, что не убьёшь меня, – неожиданно заявляет она.

– Клянусь, что не убью, – отвечаю я, заинтригованный такой заявочкой.

– Соланж не знает, что ты прилетел, – она виновато замолчала, потом вскинула на меня глаза-стрелы и пролепетала: – Я ей не сказала… Очень хотелось погулять по столице. Что тут скажешь?.. В деревне много дел, отцу в винограднике помогаю. В Париже была всего пару раз… Если мы побудем здесь день-два, потом приедем вместе в Шаво-Куркур – для Соланж сюрприз будет. Это ж не преступление!

– Эмма, мон амур, ты не представляешь, как я… – почти закричал я и смутился.

Девушка продолжала крутить яркую кисточку на куртке.

– Я хотел сказать, что совсем не преступление, если мы останемся и посмотрим Париж, – сдерживая эмоции изрёк я. – Правда, …

– Оставим дело на завтра! – радостно подтвердила она. – Давай в Собор! Я там не была.

Мы подхватились и быстро протиснулись перед сидящими на лавке к лестнице. А по лестнице нас прямо-таки понесло. Внизу мы чуть приостановились и чинно зашагали к знаменитому собору.

Эмма оказалась высокой и крепкой девицей – бьюсь об заклад, что на руках у неё накачены бицепсы, только под курткой они не видны.

Когда мы триумфально вплывали в открытый главный портал Собора, раздался колокольный звон – низкие гулкие звуки довольно символично обозначили начало моей французской истории. Очень хочется, чтоб из неё вышла книга.

После осмотра Собора Парижской Богоматери мы с Эммой пошли гулять вдоль набережной Сены.

– К Эйфелевой башне! – наметил я цель прогулки.

– Ты уверен? – нерешительно спросила Эмма, неловко взмахнув рукой, так что розовая юбочка зазывно запорхала, открывая жилистые ноги.

– Да тут до башни рукой подать! – вскричал я, вскинув руку в сторону творения Эйфеля.

До Эйфелевой башни мы не дошли. Магическая красавица-башня манила нас издалека, но никак не приближалась. Я по честности устал и еле тащил ноги. А Эмма, на удивление, двигалась по-прежнему бодро, прямо как солдат, совершающий марш-бросок. Когда по моему хотению мы свернули с набережной и по мосту Согласия вышли к площади, я буквально простонал:

– Если не сяду, то упаду!

– А я голодная, как волк! – призналась виноградная царица.

Мы не стали привередничать и уселись в первом попавшемся, довольно симпатичном кафе передохнуть и пообедать.

Рядом за столиком сидела русская пара довольно зрелого возраста. Они громко разговаривали друг с другом, как, бывает, в маршрутке кто-то громко говорит по телефону, заставляя всех пассажиров слушать про его дела. Мужчина снимал свою даму, вскакивая с места и устроившись между столиками. Оба крутили головами, он указывал пальцем то влево, то вправо. В это же самое время они поедали мороженое – не лакомились, не ели, а именно поедали, будто это нечто сверхделикатесное, что бывает на обед один раз в жизни.

Руссо туристо – это совершенно удивительный вид туристов. Никогда не бывавший за рубежом российский гражданин превращается на чужой земле в ребёнка, попавшего в волшебную страну, в зазеркалье, не иначе. Он ведёт себя наивно и непосредственно. Само пребывание по ту сторону границы для него настолько событийно, что он, избранник Судьбы, чувствует себя королём – тут всё для него! Он шагает, дышит, рассматривает и воспринимает чужестранную реальность как нечто запредельно необыкновенное. Он расслабляется и плывёт по волнам нахлынувшего настроения человека, который никому ничего не должен, он отдыхает, наслаждается свободой, и ему хочется всё вокруг потрогать, попробовать на зуб, сожрать взглядом, впитать саму заморскую атмосферу. Эх, донести бы её до дома, родных и знакомых. Пусть они завидуют!

Вся эта фигня касается и меня. Я здесь чувствую себя мальчишкой, хотя по возрасту должен уже быть отцом семейства…