Читать книгу Повести и рассказы. Книга 4 - - Страница 10

Вечерело. Я сидел в своём рабочем кабинете после очередного разноса от начальства. В последнее время с планом не ладилось. А когда и ладилось – было то же. Привычны к тому. Для того и начальство, чтобы кого-то разносить. Такова наша, особенно строительная, действительность.

Сидел так, прикидывал, обдумывал ситуацию. Кроил, расставлял в уме рабочих… Делал то, чем и должен заниматься в рабочее и нерабочее время человек, занимающий соответствующий пост (начальник строительного управления как-никак). Ну да что там – коммунизм строить надо. Кто за что взялся, то и тяни.

Так вот сижу, погруженный в размышления стратегические, и слышу стук в дверь. Смотрю, в приоткрытой двери торчит голова. Глаза вопросительно смотрят: «Можно ли, нет?».

– Ну что же вы, заходите весь, если по делу.

Вошёл. Это был плотник. Вид его был слегка помятый. Весь он был проникнут печалью, страхом и ещё бог знает чем. Глаза его были как у явно набедокурившего человека.

– Так… Что там ещё стряслось?

Плотник сгрёб с головы шапку, стоял у двери и молчал.

– Проходите, садитесь. Слушаю вас.

Посетитель сел передо мной на краешек стула, опустил в пол голову, грязным пальцем, грубым и кривым от работы, начал ковырять полированный стол.

– Ну…

– Товарищ начальник, я, собственно, не пришел бы к вам. Э… э… это они, бабы, – голова его боднула воздух в сторону двери. – Он замолчал, обдумывая, что бы ещё сказать. За дверью хихикали отделочницы, приволокшие его сюда.

Мой собеседник был не только плотником, но одновременно и живым отрицательным примером в бригаде, с которым вечно происходили неприятности на работе: то выпьет лишку, то прогуляет, то «заболеет» и бюллетень «потеряет». Словом, если бы не моё устойчивое убеждение, что каждого плохого можно сделать хорошим, его давно бы выгнали из бригады, участка, управления. Временами мне самому казалось, что так и надо поступить. Пусть со статьёй в трудовой книжке ходит. Таким поделом. Я решил немного помочь посетителю.

– А мне показалось, что это вы. Даже пощупать могу вас, – я сделал движение, будто хочу его действительно ущипнуть. – Что же в этот раз у вас приключилось?

– Э… э… Ну…

– Только, пожалуйста, не врите. Честно и прямо. Прошу.

«Отрицательный пример» встал.

С храбростью загнанного в угол зайца вдохнул воздух, вытаращил глаза, прижал шапку к груди и гаркнул на всю контору:

– Виноват, товарищ начальник. Последний раз. Простите меня. Душу за вас отдам… – он с размаху ударил шапкой о пол, сник и скорее рухнул, чем сел на стул.

Возникла немая пауза.

– Допустим, душу закладывать не советую. Она вам ещё пригодится… И всё же, что у вас приключилось на этот раз? Вы же взрослый человек, женаты, детей воспитываете.

Вот так всегда. Он молчит. Я его терпеливо воспитываю. Он соглашается, кивает головой. Показывает всем видом, что действительно он плохой человек. Сейчас даже вроде как слезы крокодиловы появились на глазах.

Весь вид его – раскаявшегося человека.

– Так что же мне с вами делать? Говорить вы со мной не хотите. Вот ручка, бумага. Пишите.

– А чё писать-то? – насторожился.

– То и пишите: зачем ко мне пришли и чего сказать хотели.

Плотник был в нерешительности.

– Пишите, пишите.

– Собственно, а зачем оно, того, писать-то? Я этово, и писать-то разучился. Эдак, к топору больше привык.

На лбу моего посетителя, возможно, впервые появилась глубокая морщина. Он думал…

Я занялся своими служебными делами. Прошло достаточно времени.

– Вот, товарищ начальник.

Его лицо было в печали. На лбу выступил пот.

Каракули его читались тяжело. Я читал и краем глаза наблюдал за поведением плотника. Столь напряженного состояния у человека я, кажется, не встречал.

Понятно в писанине было не всё, но смысл я уловил. Он был в следующем: «Я, Ярём Колосов, никогда в своей жизни больше не буду воровать унитазы (вот оно, в чем дело) с нашей стройки, и если я не сдержу своего клятвенного слова, то назовите меня (здесь было написано довольно понятно, крупно) НЕХОРОШИМ ЧЕЛОВЕКОМ».

Внизу стояла закорючка, означавшая, должно быть, личную роспись.

Я дочитал. По моему лицу он, видимо, так и не понял, какое действие на меня оказало его откровение.

– Поставьте дату.

– Не могу. Руки дрожат, не слушаются меня. Лучше бы наорали на меня, товарищ начальник. Легче б на душе стало.

– Извините. Вот что, товарищ Ярём, я понял, о чём вы мне здесь написали. Хорошо, что не наврали, а показали правду. – В моём голосе отсутствовали грубые интонации. – Но имейте в виду: ещё раз набедокурите – вывешу вашу объяснительную на видном месте, под стекло. Пусть все читают, как вас потом называть. А сейчас, идите, пожалуйста, к бригадиру и скажите, что я вас наказал и прошу оставить в бригаде.

Он сидел.

– У вас ещё что-то ко мне?

Настроение его от, казалось бы, счастливого для него конца явно не улучшилось.

– Собственно, нет… Только вот, почему вы не как все? Душу вымотали… Раздавили, как таракана… И не наорали даже… Обидели…

Ах вот оно что. Его, оказывается, облаять надо для отпущения грехов.

То ли терпению моему действительно пришел конец, то ли для успокоения кающейся души, но я как врезал со всего маха по столу.

– Вон, – кричу ему. – Вон из кабинета!

Смотрю – изменился человек, ожил на глазах.

– Будь сделано, товарищ начальник. Будь сделано. Давно бы так. Всё. Конец. В сей секунд не будет.

Он благодарно улыбался и пятился к двери. Было явно видно: с человека свалилась большая тяжесть.

– Унитаз-то вернули на место? – Вопрос застал его в дверях.

– Точно так, вернул. На самое, что ни на есть, его законное место. А кто будет говорить, что не вернул, не верьте, свидетели есть. Злые языки всего наболтать могут…

– Вон…

Последний раз счастливая физиономия мелькнула в двери и исчезла.

От происшедшего я и сам теперь не знал, что делать: то ли плакать, то ли смеяться.

Да, работа руководителя заключается не только в том, чтобы расставить людей, дать им работу. Принять, уволить. Ярёмы – тоже работа руководителя. Обиднее всего за самого Ярёму. Почему у нас человек зачастую не может понять простого человеческого слова? Кто его так воспитал?

Я уверен: в конце концов и Ярёмы найдут себя. А как иначе? Коммунизм по-другому не построить. Одно условие – за производством надо видеть людей, пусть даже самых маленьких и плохих. Наше дело: не позволить стать Ярёмам «нехорошим человеком». Для них это конец. К сожалению, у нашего Ярёмы этот конец оказался близким.