Читать книгу Повести и рассказы. Книга 4 - - Страница 11

В это раннее весеннее утро я, начальник СМУ, по давно заведенному правилу задолго до начала рабочего дня спешил на один из строящихся объектов.

На строительстве нет однообразия. Каждый день несёт новое.

Каждое утро, садясь в машину, я спрашивал:

– Ну, что сегодня?

Сегодня на очереди был сдаточный объект за городом. Не всё ладно там. Надо самому посмотреть.

Как и полагается, подъехавшего начальника встретил сторож – древний, жутковатый на вид дед.

– Вот што, товарищ начальник, – не отвечая на приветствие, начал сторож доклад. – Я им, твоим помощникам, сколько говорил: с выжигами что сделать? Смотри – стекла опять побили. Сколько можно терпеть? Государство-то, оно не напасётся на всех.

– Да, это вы правду говорите, – я обратил внимание на несколько разбитых стёкол. – А что, собственно, произошло? И что это за выжиги такие? Мне никто не говорил об этом.

– Куда уж там? Какие сейчас хозяева? Им хоть всё побей. Скажут тебе они. Жди. Понапринимали молокососов, а кто их учить будет? Поназадирали носы – «начальство», и не видят ничего.

– Постойте, папаша, – я постарался его успокоить, – расскажите толком.

– Толком? Вишь, вон, – он ткнул кулаком в сторону трёхэтажного дома, напоминающего школу. – Интернат называется. Там они и есть, разбойники – выжиги. Носятся с рогатками да всё по окнам норовят. Пойди поймай их. Ноги болят, а то я бы им надрал задницы.

– Вон оно что? Так это школа-интернат?

Дед подтвердил кивком головы.

– Пацаны, а то и пигалицы с ними, – он помолчал секунду. – Слушай, начальник, не доводи меня до греха, сходи к их директору. Пусть шкуру с их сымет, рогатки поотымает.

– Пожалуй, вы правы. Поговорить с директором необходимо. Со стеклом у нас очень тяжело. Да и ребятам надо объяснить, что этого делать нельзя.

– Вот и я говорю. Слава богу, хоть один умный нашёлся.

Я обошёл дом. Сделал для себя пометки и направился к машине. Дед, зорко наблюдавший за действиями начальника, вынырнул из укрытия.

– Товарищ начальник, как тебя? Куды же ты сматываешься? А разбойники как же?

– Куда же сейчас идти, отец? Рано сейчас ещё, дети. Да и директора, видимо, нет. Даю честное слово, – улыбнулся я, – что сегодня же найду время и заеду к директору.

– Ну-ну, посмотрим, – сторож явно теперь не доверял и мне.

Как ни был заполнен делами день, я помнил данное обещание и к концу дня подъехал к воротам школы-интерната.

«Да, место неприглядное, – отметил я про себя, – ничего не скажешь. Порядка что-то не видно особого».

Я сам был воспитан на лучших советских традициях и считал, что в таких заведениях должно быть, как у Макаренко. Воочию как-то не приходилось сталкиваться.

Тропинка была длинной, и я стал прикидывать, что да как сказать. Директор, казалось мне, должен быть в таком заведении мужчиной в возрасте, с большим жизненным опытом… Не обидеть бы его и детей.

«Конечно, за такие шалости надо обязательно наказать. Неудобно, наверное. – Я вспомнил, как в детстве было очень обидно, если ставили в угол. – Поговорить просто, пожалуй, поймут. А вот рогатки отобрать, это правильно дед сказал».

Я вошёл в здание. Было тихо. Пробегала группа девочек третьего-четвёртого классов. Поздоровался с ними, справился, где кабинет директора. За те секунды, пока они мне полушёпотом объясняли, непонятно от чего мне вдруг стало жалко этих девочек. Я постарался отмахнуть от себя это чувство.

Что это я? Когда зашёл в приёмную, я увидел своих знакомых. Здесь было намного светлее, и я сразу понял, откуда взялось так поразившее меня чувство жалости. Они жались друг к дружке, были бледны, в глазах был ужас. Худенькие тельца под платьицами дрожали.

Девочки сняли тапочки и, чуть приоткрыв дверь, в щёлочку, одна за одной, на цыпочках, начали заходить. Я успел любопытства ради заглянуть одним глазом. Кабинет директора был большой, светлый. Пол устлан коврами. Директором, как оказалось, была женщина средних лет привлекательной наружности.

Дверь захлопнулась.

– Извините, вам кого?

Я не сразу заметил в приёмной секретаря.

– Собственно, – я искал подходящее слово, – собственно, мы соседи с вами. Я вот, со стройки. Дом рядом строится. Видели, наверное? Так я к директору, если позволите.

– Конечно, конечно, сейчас Клара Александровна освободится… Извините, – молоденькая секретарша подошла к двери и постаралась её поплотнее прикрыть. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Куда там! Не успел я присесть, как услышал истеричный крик, грубый и злой.

– Все?

– Все, Клара Александровна (второй голос тоже был женским).

В ту же секунду я понял действия секретаря. Ей не хотелось, чтобы посторонний человек слушал всё происходящее в кабинете. Но, увы, она этого сделать была не в силах.

– Ну, сучки, долго вы так вести себя будете? Ты, Тря-хина, стерва, сколько тебе можно вдалбливать в твой ослиный кочан? Был бы у меня кнут, Пискайкина, спустила бы шкуру. Ты у меня ещё допрыгаешься… Ко мне, Яблокова, космы сейчас повыдёргиваю, проститутка. Мать твоя такая же…

Послышался детский вопль.

Это длилось несколько секунд. Я был ошеломлён.

Где я? Куда я попал? Что это? Сначала хотел ринуться спасать. Но кого? От кого? Кто я такой?

Выскочил в коридор.

– Господи! Господи! Хорошо, что не успел зайти, сказать о своём. Тоже хорош, пришёл на детей жаловаться.

Я вышел на свежий воздух.

– Как же так? Неужели так можно?

В моей голове всё перевернулось. Где здесь Макаренко, Сухомлинский? Обрывки бессвязной истерической брани больно били и звенели в ушах. И где это? В нашей советской доброй школе? Нет, нет, такого невозможно допускать. Что делать? Что делать? Неужели об этом не знают в РОНО? Туда, срочно туда.

Взъерошенный, необычайно возбуждённый, вскочил я в машину, повторяя: «Туда… туда…».

Машина рванула с места.

– Куда туда?

– Туда…

Шофёр, ничего не понимая, с предельной скоростью гнал машину, искоса поглядывая на своего начальника. Таким он его ни разу не видел. Всякое бывало, работа не сахар, но здесь что-то необычное. И гнал машину во весь дух.

– Стой, ты куда меня везёшь?

– Туда.

– Куда туда?

– Как вы сказали, – шофёр махнул рукой, – туда.

– М… М… Давай назад.

– Куда?

– А черт его знает? – Я откинулся на спинку сидения. – Сам не знаю.

– Так скажите, и я мигом.

Я молчал.

– Видишь, Юрий Павлович, какое дело? Бедные, бедные дети, хорошо, что не попал к директору.

– Извиняюсь, вы разве не у него были? Поехали, быстро домчу.

– Нет, нет. Ни в коем случае. Ни-ни. И не думай! – я резко запротестовал руками.

– Так что, стоять?

– Давай просто поедем и всё.

Мы долго кружили по городу. Я понемногу успокоился. Молчал, думал.

– Поехали, Юрий Петрович, на наш злополучный дом.

Когда подъехали к строящемуся дому, было уже поздно. Из темноты вынырнул сторож.

– Ну, поговорил?

– Поговорил… – голос мой был бесцветным и нисколько не убедительным.

– Не видать что-то. Говорю тебе: доведут до греха.

– Отец, как ваше имя, отчество? Прошу извинить.

– Евдоким Евграфович.

– Так вот, Евдоким Евграфович, пусть лупят.

– Как так?

– А вот так, рогатками. Вы их, конечно, шугайте. Но туда, – он кивнул головой, – ни-ни. Чтобы никто не знал.

– Чёй-то я не пойму.

– Так надо.

– Ну… если надоть, то надо. Токмо всё енто, я вижу, что-то не так. Да и ты какой-то не такой, как давеча.

Я хотел что-то сказать, огорчённо махнул рукой, крякнул, захлопнул дверцу.

Дед зашаркал к сторожке, беседуя сам с собой:

– Оно, конечно, понять можно… добрый. Мне и самому их жаль, сволочей. Насмотрелся, поди, на них. От такой житухи не токмо из рогатки, из обреза палить зачнёшь. Ох-хо-хо. И докуля мы эдак докотимся?