Читать книгу Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - - Страница 7

«С местными бабами не путаться!» – распорядился капитан «Ханса Эгеде», прежде чем отпустить команду на берег. Подобные нотации моряки слушают испокон веков, и всегда в одно ухо влетает, в другое вылетает. Вскоре команда уже гребла к берегу с поспешностью, достойной пиратов. Высадившись из шлюпок, они по подсказке местных отправились в столярную мастерскую неподалёку, где были устроены танцы. В мастерской стоял шум и гам, музыка сливалась с громкими голосами. По стенам стояли деревянные бочки, на каждой – по свече, источавшей мягкий рыжий свет. Кто-то играл на скрипучей губной гармонике, люди скакали по комнате в хороводе. Здесь были и инуиты, и европейцы, и люди смешанного происхождения: датское правительство терпимо относилось к смешанным бракам (во всяком случае, не запрещало их). Присутствующие немедленно выпытали у Фройхена, кто он и откуда, и сразу же прозвали nakursarak («доктор»): ведь он некоторое время изучал медицину.

Когда танцы закончились, один местный пригласил Фройхена к себе в дом на чашку кофе. По дороге Фройхен засыпал своего нового друга вопросами, словно он был студентом, который приехал в незнакомую страну по обмену. Его собеседник терпеливо отвечал: он оказался профессиональным фотографом и таксидермистом. Кофе у него был так себе, зато беседа завязалась долгая и приятная.

Когда Фройхен наконец посмотрел на часы, оказалось, что было уже очень поздно и команда, скорее всего, вернулась на корабль без него. Фройхен поднялся, собираясь уходить, и тут хозяин спросил, знает ли его гость дорогу к гавани. Не желая обременять нового друга, Фройхен сказал, что знает. По дороге сюда он старался запомнить ориентиры: разные валуны и так далее. По ним он и надеялся найти дорогу. К несчастью для него, в темноте все валуны оказались неотличимы друг от друга, и вскоре Фройхен совсем заблудился.

Пейзаж вокруг Фройхена походил на лунный. В доисторические времена, когда на Земле было теплее и на ней ещё жили мамонты и гигантские ленивцы, Гренландия была покрыта густыми лесами из древних каштанов, лавров, магнолий, дубов, тополей и ореховых деревьев. Но вся эта буйная растительность погибла в плейстоценовую эру. Теперь в Гренландии не растёт никаких деревьев, кроме карликовой ивы и берёзы, которые ютятся в долинах, прячась от злого ветра (подобной растительности много в Южной Гренландии). В краткий летний период из земли вылезают островки травы, мох, лишайники и низкие цветы.

Каменистая почва скрипела под ногами у Фройхена. В какой-то момент он нашёл цепочку следов, которые, как он надеялся, вели к гавани. Пройдя по следам какое-то время, он набрёл на хижины, которых прежде не видел. В дверном проходе показался ребёнок, но тут же скрылся. Через несколько секунд Фройхена окружили инуиты: они говорили все разом на языке, которого Фройхен не понимал. В ответ он несколько раз крикнул: «Ханс Эгеде!» – надеясь, что местные узнают название корабля, носящего имя миссионера, и укажут ему путь. Но и тут ему не повезло. Фройхен покопался в кармане, выудил несколько монеток и отдал их старой женщине, стоящей вблизи от него. Тут же остальные сгрудились вокруг него, желая тоже получить деньги. Когда же карманы Фройхена опустели, инуитов как ветром сдуло – и он снова остался один. «Но ведь гавань наверняка близко!» – рассудил он и снова отправился в путь.

«По камням да по камням, через снега и воды держал я свой тяжкий путь», – так он вспоминал об этом вечере. Вскоре он опять нашёл следы и признал в них свои собственные. Пройдя по ним, Фройхен наткнулся на лыжню и решил, что лучше пойдёт вдоль неё. Но лыжня вдруг прервалась, словно лыжник дальше полетел на крыльях. К этому моменту Фройхен отчётливо понимал, что попал в переделку.

Он уже начал было паниковать, как вдруг заметил группу матросов с «Ханса Эгеде»: они шли прогулочным шагом, направляясь к кораблю. Как ни в чём не бывало Фройхен подошёл к ним, приняв невозмутимый вид: но быстро понял, что те едва сдерживают смех. Матросы объяснили наконец, что они уже несколько часов за ним наблюдают и помирают со смеху, глядя, как «этот желторотик» ходит кругами. Фройхену было ужасно стыдно: но по крайней мере, он нашёл своих.

Постояв некоторое время в Готхобе, «Ханс Эгеде» двинулся в Суккертоппен (сегодня Маниитсок). Несмотря на то что Фройхен оказался в самом крупном поселении Южной Гренландии, ожиданий его оно не оправдало. Он надеялся найти что-то более экзотическое, а нашёл дома, выстроенные из привозного дерева. Их было не отличить от датских: те же квадратные коробки с крутыми двускатными крышами, выкрашенные в чистые яркие цвета. Да ещё этот едкий запах: собачьи экскременты, тюленьи внутренности, немытые подмышки… Люди, впервые попавшие в Гренландию, нередко удивлялись, как дурно там пахло, несмотря на кажущуюся чистоту и бодрящее яркое солнце.

Задача Фройхена была закупить в Суккертоппене запасы для грядущей экспедиции. Бродя по деревне, он не раз встречался глазами с молодой инуиткой, Арнарак, которую Фройхен назвал «необыкновенной красавицей». Кое-как преодолев языковой барьер, они обменялись комплиментами, и вот Фройхена уже приглашают в дом на чашку кофе. Пока кофе варился, инуитка продала ему некоторые товары из кожи по ценам, вдвое, а то и втрое превышавшим разумные. Но Фройхену было всё равно: главное, что он проводил время в её обществе. Вечером были назначены танцы – гренландцы обожали танцевать, – и Фройхен пригласил Арнарак пойти вместе.

Когда тем же вечером Фройхен зашёл за ней, отец Арнарак радостно пригласил его войти. Арнарак принялась готовиться к танцам прямо на глазах кавалера: распустила ленту в волосах, и они упали ей на плечи. Жестами она дала понять Фройхену, что собирается сделать что-то особенное с волосами специально для него.

Арнарак подошла к кровати и вытащила из-под неё ведро. В ноздри Фройхену ударил сильный запах аммиака, и он догадался, что в ведре человеческая моча. Арнарак тем временем окунула голову в жёлтую жидкость и принялась втирать её в корни волос.

Влюблённость Фройхена отступила быстрее, чем, по его выражению, «отступает вода от берегов Ла-Манша». Когда Фройхен вернулся на корабль, ему объяснили, что подобным жестом Арнарак хотела показать, что соблюдает чистоту, и надеялась произвести хорошее впечатление. Поскольку в моче высоко содержание аммиака, инуиты часто использовали её для дубления кожи и в принципе как чистящее средство (с точки зрения химии это имеет смысл, похожая практика встречалась и у китобоев). Обычай этот нередко приводил в ужас чужестранцев, которые никогда раньше не видели ничего подобного. Через некоторое время они привыкали – либо просто не выражали отвращения вслух. «Стирать с помощью мочи – это, быть может, и не соответствует нашим представлениям о гигиене, но одежда после неё очень чистая», – записал в дневнике Фройхен. И если европейцам казался диким этот обычай, то инуитам не менее отвратительной казалась привычка чужаков высмаркивать сопли в какую-то тряпку и прятать её обратно в карман, словно она содержала что-то ценное.

По дороге на танцы Фройхен старался быть вежлив со своей спутницей, пытаясь смириться с пережитым. В нём боролись несколько противоречивых доводов: «выдержка, хорошие манеры и зловонный смрад, исходящий от её куафюры».

На танцах играл хриплый аккордеон, и музыка плыла в вечернем воздухе, как искорки над костром. Аккордеонист в основном играл вариации старомодного сквер-данса, который когда-то завезли на остров европейские моряки: публика, впрочем, танцевала под них так охотно, словно это был последний хит. Причёске Арнарак завидовали все женщины: высокий пучок у неё на голове покачивался с каждым движением. Фройхена от близости к причёске Арнарак мог бы защитить его огромный рост, но в комнате были низкие потолки, и приходилось постоянно склоняться над спутницей и страдать от запаха её «шампуня». Когда пришло время меняться партнёрами, Фройхен с радостью передал её другому мужчине – матросу с «Ханса Эгеде», который был счастлив, что пришла его очередь, и даже не подозревал, какой его ждал сюрприз.

Одной из основных задач Фройхена в этой поездке было купить ездовых собак для экспедиции: и задача эта оказалась непростая. Собаки продавались только в Сарфаннгуаке – удалённом поселении, добраться до которого на корабле было невозможно: воды там были слишком опасны для больших судов вроде «Ханса Эгеде». Корабль пришлось оставить на якоре у Хольстейнборга (ныне Сисимиут), а остаток пути проделать на лодках. За покупку собак отвечал член экипажа по имени Йёрген Брёнлунн. Наполовину инуит, наполовину европеец, Брёнлунн вырос в Гренландии. С Мюлиус-Эриксеном он познакомился во время «Литературной экспедиции», вслед за ним уехал в Данию и некоторое время работал там учителем. Мюлиус-Эриксен пригласил Брёнлунна в следующую экспедицию, потому что тот был прекрасным переводчиком и знал толк в ездовых собаках. Фройхена поставили помогать ему.

«Ханс Эгеде» бросил якорь у Хольстейнборга, и Фройхен с Брёнлунном отправились в дальнейший путь в компании инуитов. Плыли на умиаках – «кожаных лодках» с несколькими вёслами по бокам. Каркас такой лодки обычно изготовляли из плавника или китового уса, корпус из моржовой или тюленьей кожи сшивали жирными внутренностями животных, что обеспечивало дополнительную водостойкость. Устроившись в умиаке, Фройхен предложил было себя в гребцы, но ему тут же отказали: грести должны были восемь женщин, у каждой по веслу. Ни один уважающий себя мужчина-инуит не притронется к обычному веслу: настоящие мужчины использовали только двусторонние байдарочные вёсла. Сейчас мужчины плыли в своих каяках, сопровождая умиаки, словно эсминцы большой грузовой корабль. В открытом море каяки могли подходить с наветренной стороны к другим лодкам и защищать их от брызг и высоких волн.

По пути инуиты иногда постреливали из луков в морских птиц и пытались загарпунить тюленя. Женщины коротали время, шутя между собой и заводя песни: пели о том, что было на душе. Через несколько часов Фройхен всё-таки уговорил женщин дать ему погрести, но быстро оконфузился: он за ними не поспевал. Впрочем, это был ещё не главный сюрприз: ещё через некоторое время к ним приблизился четырнадцатилетний инуит на каяке и принялся сосать грудь у женщины. Позже Фройхен узнал, что многие инуитские женщины настаивали на том, чтобы кормить детей грудью так долго, как это было возможно: таким образом они доказывали, что ещё молоды и полны сил. Когда женщина уже не могла кормить грудью – тогда её наконец признавали старухой.

Группа путешественников плыла через фьорды, и Фройхен, задрав голову, смотрел на заснеженные скалистые мысы, поднимавшиеся из воды. Отражаясь в глубокой, тёмной воде, они походили на челюсти какого-то древнего животного. Невдалеке плавали айсберги, и солнечный свет играл тысячей оттенков синего на их спинах.

Добравшись до Сарфаннгуака, Фройхен и Брёнлунн осмотрели собак: проверили их лапы и зубы и только после этого стали торговаться о цене. Инуиты выглядели совсем бодрыми, несмотря на то что путешествие заняло тринадцать часов. Они радостно обсуждали между собой, как вечером устроят танцы.

Фройхен начал замечать закономерности, которые отличали танцы в Гренландии. Длились они очень долго, до десяти часов кряду, и гости обязательно пили особенный кофе, очень распространённый на этой земле: сырые кофейные зёрна обжаривали на сковороде до черноты, потом добавляли сушёный горох и снова жарили, пока не уходил запах. На вкус этот напиток был не слишком хорош, но сил танцующим прибавлял. Иногда делали перерывы, чтобы гости могли отдышаться, но как только музыканты начинали играть снова, все вскакивали с мест, будто пуганые птицы, и пускались в пляс.

Тем вечером, на пятом часу танцев, Фройхен заметил, что одна из женщин с его умиака, Магдаларек, постоянно ходит за ним. Он почувствовал, что нравится ей, но после фиаско с Арнарак не знал, чего и ожидать. Университет обеспечил Фройхену богатый сексуальный опыт, но здесь ситуация была другая[1]. От моряков он слышал массу историй про секс у гренландцев, но доверять им не спешил. Ему много говорили про обмен жёнами, полигамию и вообще про то, что Север – настоящий рай разнузданности. Но в дальнейшем оказалось, что сексуальные обычаи инуитов устроены намного сложнее и не похожи на свободный гедонизм, который описывали моряки. К некоторым вещам в сексуальной культуре инуиты относились строже, чем датчане, к иным – свободнее. Со временем Фройхен разберётся во всех деталях, но сейчас он действовал вслепую [2].

Через некоторое время Фройхен выяснил, что Магдаларек не даёт покоя её тётушка, которая хочет выдать девушку замуж за молодого человека, совсем Магдаларек не симпатичного. Тётушка присутствовала на танцах и то и дело пыталась свести Магдаларек с нежеланным кавалером. Магдаларек и слышать ничего не хотела. В какой-то момент тётушку отвлекли танцующие, которые запросили кофе, и тогда Магдаларек тихонько взяла Фройхена за руку и по маленькой лестнице увела его на чердак. Там было уютно, тепло от разгорячённых тел танцующих, в воздухе стоял сладкий мускусный запах шкур, сваленных на полу. Фройхен и Магдаларек, оба уставшие после долгого путешествия и танцев, устроились на шкурах. О дальнейшем Фройхен написал только: «Я всегда вспоминаю о ней с теплотой».

На следующий день Фройхен и Брёнлунн купили собак и отправились обратно на «Ханс Эгеде», который, подняв паруса, устремился обратно в Данию. Так закончилась первая поездка Фройхена в Гренландию. Эта земля зачаровала его. «Гренландия – это остров моей мечты» – так говорил он. Ему не терпелось вернуться.