Читать книгу Соно Вероника. Пьячере! - - Страница 4

Последний аккорд под восклики публики. От этого немного грустно. Ленок, похоже, меня бросила. Подруга называется! И Болика не видно. Не мог же он сбежать с работы вместе с ней. Или у них здесь позволительна такая безответственность?

Ромка наклоняется ко мне:

– Я сейчас рассчитаюсь с ними и вернусь, помогу доковылять до каморки, – он машет бармену, а я смотрю на Лёшку, который обслуживает двух людей, ставит перед ними разные напитки. Может он знает, где Ленка?

К Ромке подходит второй бармен.

– Сделай Глинтвейн, – просит и, направив взгляд на меня, добавляет. – Безалкогольный!

Абьюзер!

Алкоголь бы мне не помешал, чтобы немного расслабиться и не париться по поводу дома.

Бармен кивает и принимается за дело. Ромка мечется взглядом между мной и группой на сцене.

– Подождешь? Я тебя отвезу.

– А ты можешь взять у группы автограф для меня? Я ради этого сюда и пришла с подругой. А я в комнате подожду, может смогу ей дозвониться.

– Без проблем, – он подаёт мне руку и помогает слезть со стула. – Сама найдешь или попросить Лëху, чтобы проводил? – он снова озирается на сцену. – Мне, правда, нужно ненадолго сбежать! Работа.

– Сама, – понимающе киваю.

– Отлично. Не торопись, я где-то на полчаса, – он окликает бармена. – Принесешь девушке в мой кабинет?

Бармен одобрительно кивает.

Ромка, подбадривая, касается моего плеча и уходит к группе. А я, шаркая тапками, к гардеробу.

Никита делает вид, что меня не знает. Он проходит мимо, специально так близко, что задевает плечом и выходит из бара.

Дурак!

Видит же, что хромаю. Я могла упасть!

Провожаю его недовольным взглядом и показываю женщине в гардеробе бумажный браслет на запястье со своим номером. Она его рвёт и отдаёт мне пальто и я, прихрамывая, шлепаю в сторону туалетов.

Уже всё равно как я выгляжу, но думаю – не очень в этих жёлтых резиновых тапочках. Не хватает такой же шапочки на голове для полного краха и приглашения в программу «Модный приговор».

У туалетов компании обсуждают концерт, а я стараюсь на них не смотреть, притворяюсь, что я – не я, пялюсь на тапки и шуршу мимо.

«Соно нон Верона, соно пиккола ворона». ( Я не Верона, я маленькая ворона)

Хотя им всем плевать кто я – Верона или ворона с раненым крылом.

Захожу в Ромкину каморку и, отодвинув здоровой ногой сломанные ботильоны, устало опускаюсь на диван. Взглядом нахожу телефон возле сумки. От мамы снова пропущенные.

Разблокировав экран, набираю Ленку. Долгие гудки. Подруга берет трубку.

– Ну, наконец-то! – с кем-то хохоча, она отвечает моей заготовленной фразой. Я молчу несколько секунд. Хочется ей столько всего рассказать, но боюсь, что Ромка появится в дверях и всё услышит. Её голос внезапно становится взволнованным. – Ты где? Ты с Кариной?

– Нет, она ушла домой, потому что я… – хочу снова назвать себя вороной, но что-то слишком много сегодня чёрных птиц. – Ходячая катастрофа! – Ромкино определение звучит не так обидно.

– А я счастливый пельмень! – шепчет в трубку и хихикает. – Так ты ещё не дома?

– Нет, я в баре, а ты где? Бросила меня… – хочется плакать, вспоминаю ужасный вечер.

– Я с масиком, но если что – у тебя ночую!

– А как же его работа? – удивляюсь, как его отпустили.

– Он отпросился и мы уехали. Я тебе звонила,… катаемся по городу, – она снова добавляет шепотом, повизгивая. – Я так счастлива! – слышу на заднем плане, как Болик не может дождаться, когда она закончит разговор. – Мне пора… Ты же не обидишься? – спрашивает, а я молчу. – У тебя всё нормально? Сама доберешься?

– Да, – отвечаю сухо. Не хочу портить ей вечер и ночь своими проблемами. Пусть хоть у кого-то сегодня будет радость. – Отдыхай, я тебя прикрою.

Вздыхаю и отключаю телефон, не дождавшись ответа. В дверях появляется бармен с Глинтвейном. Улыбаясь, он ставит его на столик, лезет в карман и достает пачку «Скиттлс».

– Вот, от Романа, – парень кладет его рядом с кружкой.

В детстве я обожала «Скиттлс», его разноцветные кислые камушки, но, похоже, переела. А может просто внезапно выросла, когда наша дружба закончилась.

– Спасибо, – грустно улыбаясь и смущаясь, убираю прядь с лица.

Бармен уходит, а Ромки всё нет. И маме боюсь звонить. И домой боюсь. Но если не приду, то она будет волноваться.

Наверное.

А если то, что сказала Карина – правда и на самом деле я никому не нужна? И меня просто все жалеют и делают вид, что любят.

Слезы просятся наружу.

Почему слова, брошенные в гневе – всегда ранят намного сильнее, чем физическая боль?

Тру лодыжку, которая немного припухла.

Возможно, завтра Карина остынет, переспит всё, а я буду страдать, но делать вид, что забыла, простила. Потому что я – хорошая. Или хочу ей быть. Выпрашиваю так к себе любовь.

Её.

Родителей.

Всех!

Боже, я и правда, жалкая!

Беру остывшую кружку – нужно выпить, отвлечься, пока я себя не похоронила.

– Мальчик, водочки принеси! – пародирую проститутку Мерлин, побитую судьбой.

… или что там притупляет боль?

Больше не могу ждать Ромку, иначе совсем расклеюсь от жалости к себе. Я ставлю обратно кружку, убираю телефон в сумку и надеваю пальто. Чувствую в теле слабость, и почему-то морозит. Глинтвейн должен был согреть, а меня снова трясет от холода. Сейчас посижу немного и пойду сама домой. Не буду его ждать.

Я залезаю на диван, кутаюсь в пальто и поджимаю под ним к груди ноги. Конечности будто во льду. Накрываю пальто голову и, оставив снаружи только нос, закрываю глаза.

Пять минут.

Согреюсь и пойду.

***

Кто-то щёлкает меня по носу. Открываю глаза. Ромка сидит на корточках и заглядывает в мои с трудом разлипающиеся глаза.

– Э! Ты чего? Яйца высиживаешь? – усмехается.

Но мне не смешно.

– Почему так холодно? Ты проветриваешь? – щурясь, смотрю на открытую дверь, на сумку и диван, на столик. Губы сушит и во рту Сахáра. – Дай попить!

Ромка хмурится.

Он вытягивает руку к столику за кружкой и подносит ко мне. Я высовываю кисть из-под пальто, беру остывший глинтвейн, который кажется горячим.

– Ну-ка, дай посмотрю! – Ромка привстает и, как моя мама, подносит губы ко лбу. – Всё ясно! Ты горишь!

– Сколько времени? – спрашиваю так, будто это важнее моей температуры.

Ромка смотрит на экран телефона:

– Начало первого.

– А-а-а! – раскрываю квелые глаза. – Это – не простуда… – вздыхаю. – Я просто превратилась в тыкву!

– Похоже, ты ещё и бредишь, – он улыбается и снова трогает лоб ладонью.

– Мне пора домой. Мама, наверное, волнуется.

– Да, она звонила, когда я зашёл, но ты наверное не слышала, дрыхла как замерзший воробей, – он почесал нос. – Я ответил, сказал, что ты у меня.

– Ты совсем?! – я распахиваю пальто и опускаю ноги на пол. – Она итак думает, что я гулящая! Ещё тебя в еë списке моих ухажеров не хватает! Зачем?

Смотрю испуганно в его синие глаза и снова начинаю презирать.

– Да успокойся! Я же пошутил! – он смотрит так, будто оценивает меня по проститутошной шкале, какая я – дешёвая или элитная. – Я ответил и просто сказал, что всë с тобой в порядке, чтоб не волновалась,… через полчаса тебя привезу. Похоже, мне опять за тебя влетит от тети Светы, потому что ты явно не в порядке!

– Но ты же не виноват, что я катастрофа, – успокоившись, вяло шевелю губами. – Я Ленку прикрою, и тебя тоже, раз меня некому. Всë равно мне светит большая звездюлина! – пытаюсь улыбаться, снова кутаюсь в пальто и смотрю сонными прикрытыми глаза.

Яркий свет раздражает.

– Я возьму пуховик, прогрею тачку и поедем, – он поправляет мне пальто и выходит из комнаты, постоянно оглядываясь.

Я жду его и допиваю остатки холодного напитка. Из коридора до сих пор доносится музыка, голоса. Бар работает до двух.

Ромка появляется в дверях с объемным жёлтым пуховиком в руках.

– Снимай пальто и надень пуховик, будет теплее. – он подходит и помогает сменить шкурки.

В пуховике и правда, теплее. Я довольно улыбаюсь, но слабость не отпускает.

– Ты похожа на Пикачу! – он смеётся и снова щелкает легонько меня по носу.

– Пика-пика! – пищу, как раненый покемон и с трудом улыбаюсь.

Он поднимает ботильоны, поправляет мне тапочки и помогает встать с дивана.

– Держи сумку! – подает, и я просовываю ручку на предплечье. И вдруг он поднимает меня на руки и смотрит в глаза с нежностью. Моë сердце как взбесившийся метроном чеканит ритм. – Домой?

– Может я ногами?

Спрашиваю больше из вежливости. Может я и не такая легкая, как о себе думаю. Хотя готова температурить чаще, если он будет брать меня на ручки.

– Ага, в тапочках?! Пика-пика?

И ничего я не сумасшедшая… разве что чуть-чуть.

– Ладно, неси меня… раз тебе охота таскать тяжести. – поправляю сумку и опускаю голову ему на плечо. Он выходит в коридор. – А ты не замерзнешь в рубашке? Давай отдам твой пиджак?

Хочу поднять голову, но слабость в мышцах не даёт, и от этого носом утыкаюсь ему в шею.

– Ты кипятковая. Не переживай, не успею! – он смеётся и отворяет тяжёлую дверь чёрного хода.

Я не чувствую мороза в его куртке, но чувствую, как холодеет его рубашка на спине и машинально растираю еë насколько могу достать.

– Не надо… щекотно! А то вместе.

Ну и ладно! Не хочешь, как хочешь…

Мог бы и воспользоваться моей слабостью, потому что это первый и последний раз, когда я такое могу себе такое позволить.

Ромка подходит к тарахтящей машине, снимает сигнализацию, открывает пассажирскую дверь и ставит меня на ноги.

– Садись и не забудь пристегнуться, – он хлопает дверью

Мои вещи кладет на заднее сидение и садится за руль.

Бросает на меня короткий взгляд и трогается с места.

– Можешь покемарить пять минут, пока едем.

– Хочу, но не хочу, – смотрю на его правильный профиль. – Ты надолго вернулся?

– Насовсем, – отвечает сухо и следит за пустой дорогой. – А что?

– А я, наоборот, хочу уехать отсюда.

– Куда? В столицу?

– В Италию! – вяло произношу с гордостью за свою мечту. – Там всегда тепло, море, солнечные парни.

Он смеётся и поглядывает на меня, продолжая следить за дорогой.

– И что манит больше? Море или парни?

– Солнце, краски.

– Ну, у нас тоже бывает солнце и краски.

– Всего лишь три месяца в году,… а там почти круглый год! – мечтательно говорю и вижу наш серый двухэтажный барак.

Мечты сразу лопаются как мыльные пузыри и остаётся пресное ощущение большого звездеца.

Ромка паркуется на обочине напротив нашего подъезда и с сочувствием мне улыбается:

– Пошли проигрывать бой? Выше нос Пикачу? – Я тяжело вздыхаю и открываю дверь, подняв взгляд на наши окна.

В спальне родителей горит ночник, и вижу, как мамин тёмный силуэт подходит к окну. Лучше бы это был папа. Он не такой страшный в гневе, как мама и Карина. Поворчит, а потом обнимает и вроде и не ругал совсем. Мама же может несколько дней распиливать осуждающим взглядом.

Санта Клеопатра, пошли мне побольше мужества и пофигизма!

– Подожди, я тебя до подъезда донесу. – Ромка тоже открывает дверь.

– Я сама.… Там мама шпионит в окне.

– А-а. Ну ладно. Но провожу всё равно.

– Если не сложно, – шепчу, – при тебе она не будет на меня кричать. Ну может разве что подзатыльник прилепить.

Ромка смеётся:

– Весело у вас.

– Угу,… обхохочешься!

Ромка помогает, забирает мои вещи с заднего сидения и помогает вылезти из машины. Мышцы ломит.

Он, придерживая меня за локоть, помогает доковылять до подъезда. Я глазами секу за нашим окном. Силуэт мамы исчез. Наверное, уже возле двери караулит.

Мы заходим в подъезд и поднимаемся по нашей кошмарной лестнице, и тут у меня начинается приступ истерического смеха. Это нервы или чувство безысходности всколыхнуло пробку печали. С каждой ступенькой я вспоминаю своë грандиозное падение с неё на Ромку. Его испуганное лицо и свои дикие вопли.

– Тише! Ты чего? – Ромка не может понять, что со мной происходит и сам заражается смехом. – Ты сейчас всех разбудишь!

Мы подходим к нашей квартире, а я никак не могу успокоиться. Но вдруг открывается дверь и моё веселье слизала корова. Я плотно сжимаю губы и виновато смотрю на маму, которая почему-то пилит взглядом не меня, а Ромку.

– Теть Свет, вы не подумайте, она не пьяная, я за этим следил. Но у неё высокая температура.

Я спешно снимаю его пуховик, пиджак, всовываю ему в руки, забираю при этом свои вещи и взглядом показываю, что это бесполезно.

Звездюлей мне не избежать.

– Спасибо! – мама грозно отвечает Ромке и запускает меня, в квартиру. – Спокойной ночи!

Она захлопывает перед ним дверь.

Совсем не вежливо!

Могла бы ему чай предложить за моё спасение.

Но мама, как суперженщина, руки в бока и прожигает лазером.

Ну, нет, так нет!

Я вешаю пальто под мамин казнящий взгляд и, прихрамывая, спешу в свою комнату.

– А с ногой что?

– Ничего… подвернула.

Я, стараясь на неё не смотреть и, не включая ночник, переодеваюсь в тёплую пижаму. Мама стоит в дверях, освещённая коридорным светом.

– Ладно, утром поговорим. Ложись спать.

Она говорит сердито и уходит на кухню, а я залезаю в свою небольшую кровать у шкафа и стены напротив окна, под тёплое ватное одеяло. Карина дрыхнет на диване.

Наконец, я дома.

Слава богу, мама решила меня сейчас не мучить. Хотя от таблетки и поглаживаний по голове я бы не отказалась. Меня всё ещё трясёт, но я стараюсь не шуметь, не доставлять больших хлопот. Поэтому поворачиваюсь к стене и взглядом обрисовываю рисунок на обоях, которые видны при лунном свете окна.

Мысли о своей никчемности и ненужности борются со сном и слабостью в теле. До меня внезапно доходит, что Карина может и не врать. Зачем ей это? Неправда не может убить, а правда вполне, особенно если найдётся ей подтверждение.

А какое подтверждение еë правды?

Что я не похожа на родителей? Но на папу же чуть-чуть.

Чуть-чуть не считается, как говорит Ромка.

Я рисую пальцем узор на стене. Фотографии. Раньше я как-то не задумывалась об этом, но… у меня нет фотографий с родителями, где я совсем младенец. У Каринки есть, а у меня нет! Только те, где мне три года, а ей уже четыре.

Значит, она могла помнить тот момент, если меня действительно забрали из детдома.

А зачем им я? Разве они не могли родить второго?

Не понимаю и не хочу понимать!

Слышу, как мама ушла в свою комнату и закрыла дверь. Она даже меня не поцеловала перед сном. Наверное, сильно злится. И слова Ромки про температуру всерьез не приняла.

Значит ей всë равно!

Всём всë равно.

Если заболею и умру, наверное, всё будут счастливы!

Каринка, что всë внимание будет ей. Родители – одним ртом меньше и в два раз меньше вещей покупать. Никитос – что сама природа мне отомстила, а Ромка… не знаю, почему он будет счастлив, но, наверное, будет!

Особенно, когда узнаёт, что я пустила слух, что он радужного цвета.

Всем будет хорошо, если меня не станет.

Боже, опять я себя жалею и превращаюсь в нытика Никиту.

Надо выпить аспирин и заснуть, наконец, а завтра прямо в лоб спросить, я родная или нет? И не мучать себя сомнениями.

И если родная, пусть Каринку грызут муки совести,… а если нет. Мне же лучше. Сбегу, не оборачиваясь, в свою Италию!

Не будь я – Верóна, где мой девиз «Если спряталось солнце – свети сам себе приятный!».

Вот и буду!

Тем более на носу экзамены и поступление в театральный институт, а там сомнения только мешают!