Читать книгу Дорога правды - - Страница 5

Анда

Нож я обнаружила воткнутым прямо в мокрую доску на пирсе, который был построен самим дедушкой. В некоторых местах деревяшки расшатались и проламывались, но устоять в целом было еще возможно. .

Я присела на корточки и развязала мешок. Рука скользнула внутрь и нащупала пушистый хвост, который по-прежнему ощущался как живой, от чего отвращение поднялось тошнотой прямо к горлу. Если бы маленькой мне сказали, что меня ожидает такая жизнь, честно, я бы испугалась и не поверила. Но теперь это стало моим образом жизни. .

Речной пейзаж был прекрасен. Вода умиротворенно застыла, казалось, будто она вообще не течет, если бы не журчание, которое едва слышно разносилось над округой, стоило затаить дыхание. Со дна отсвечивали гладкие речные камушки, которые, выступая из воды, становились скользкими.. Иногда поодаль можно было заметить лося или оленя, которые, осторожно ступая, решались подойти и испить воды, прислушиваясь к каждому шороху. Такие места как рисуют и печатают на открытках или блокнотах: величественная природа, животные –покой и умиротворение. Мне не надоедало смотреть на всю эту красоту, на неожиданные дары, которые она приносила.. За поворотом, который можно обойти с другого берега, можно было увидеть настоящую силу этих тихих вод – там они падали на камни и яростными потоками устремлялись дальше, навстречу Солнцу. Мне довелось это узнать, когда я заблудилась во время первой самостоятельной вылазки в лес. После долгих скитаний, с громко стучащим на выбросе адреналина сердцем, я вышла к тому месту, где вода превращалась в неукротимые маленькие волны, стремящиеся унести любого, кто попадет в пенную пучину. В конечном итоге мне удалось выбраться из дебрей лишь потому, что дед вышел на меня во время своих «стрельбищ» и показал дорогу домой. По дороге, конечно, не упуская повода меня припугнуть.

Первые дни своего пребывания в доме Джона я плакала всего один раз, но даже не из-за него, а из-за запоздалого осознания потери родителей. Они были для меня всем, в таком юном возрасте я еще мало понимала это, но все, что мне удалось испытать всего за один вечер в доме дедушки, оставило глубокую рану в душе, которая затянулась неровным шрамом. Я знала, стоит немного дать слабину, и он точно откроется, а вот что последует дальше… Я не могла даже представить.

Я вынула лисицу за хвост и разложила ее на досках, оглядев еще раз свою добычу: казалось, еще секунда, и она вскочит, быстрым семенящим бегом скроется в кустах, слившись с травой, но нет… Нам предстояла тяжелая работа. Завязав волосы, которые с годами стали темнее, чем были в детстве, приобретя из светло-русого более насыщенный золотисто-каштановый оттенок, мои руки будто сами приступили к работе. Джону обязательно нужна была роскошная шкура этого животного – если нет качественно обработанного товара, то нет и денег. Вот только я никогда не понимала, куда он их тратит. Дорогих покупок он не совершал, по крайней мере, в доме не стало водиться вещей, которых я раньше не видела. Поэтому мне казалось, он их отдает их кому-то. Вот только кому? На такую мысль меня навело то, как увидела, что один мужчина приезжает к нему и берет свой заказ, а вместе с ним и бумажный конверт, недавно лежавший на кухонном столе. Я не смогла разглядеть, что в нем, но он был подписан чернилами, и на нем стояли, кажется, марки. К сожалению, дедушка забрал его раньше, чем я успела рассмотреть получше, и мне пришлось сделать вид, что я не заметила эту находку, и дальше развешивать сухое белье, которое уже отдавало затхлостью. Джон всегда забывал постиранное мной в тазике, который мог простоять за тумбой на стуле целую неделю. Приходилось заново идти и перестирывать все в речной воде. Не говорю, как это было тяжело делать зимой, когда руки отваливались, стоило лишь выйти из дома – не то, что стирать. Джон рассказал мне все правила его дома, и, даже несмотря на ненависть, я их не нарушала. Стирка в самом доме запрещалась в любое время года, зима или знойное лето – неважно, запаха чистящих средств не должно быть внутри, так же, как и меня, когда он был погружен в свою работу.

Честно, в каких-то редких моментах, ранее, я и сама старалась сгладить обороты и как – то подольститься к нему, получить его одобрение или похвалу, но все мои добрые слова или разговоры его не интересовали, он угукал или просто молча продолжал делать свои дела.

Пункт номер один – шкуру необходимо тщательно очистить от грязи до идеального состояния, не оставляя ни капли крови и ни клочка спутанной шерсти. . Чтобы сделать это, нужно воспользоваться специальной металлической щеткой – на материалы и инструменты старик не скупился, не говоря уже о снаряжении, которое было необходимо для поимки добычи. Но новым оборудованием пользовал только сам Джон и Арнольд, его старый товарищ, который бывал у нас дома чаще остальных. Джон всегда при его упоминании говорит, что они – сродни братьям…

Пункт номер два – не вздумай вырезать поврежденные участки. Никогда. Даже если это кажется быстрее и правильнее, этого делать совершенно не стоит, иначе не сносить головы. Я подошла к краю дощатого помоста и наклонилась с тазиком, который любезно был оставлен для меня. Вода всем видом так и манила, но, стоило окунуть в нее руки и набрать воды, как они сразу же замерзли и покрылись гусиной кожей, посылая неприятные импульсы холода по телу. Я чувствовала, как горло начинает саднить, что было предвестником простуды. Не помня, болела ли я раньше часто или у меня был крепкий иммунитет, когда я еще жила в городе , здесь я относилась к больному горлу как к обычному состоянию.

Серьезная болезнь настигла меня несколько раз, и я считаю, что это вполне естественно , когда живешь в лесу без удобств и приличного отопления. Но не настолько естественно, чтобы твоему родственнику было на тебя плевать. В первый месяц приезда, я, будучи маленькой девочкой, простыла и заболела, подхватив кашель, который перерос в воспаление, температура поднялась выше ста двух градусов1, а меня всю будто то окунали в холодную воду, то вновь доставали и клали в огонь. Только после того, как я не откликнулась на зов Джона из-за нехватки сил, в беспамятстве, он позволил Арнольду приехать и отвезти меня в ближайшую клинику. Всех подробностей я не помню, только тяжелый запах лекарств и глубокий окутывающий жар. Меня оставили лежать там на неделю, после чего за мной явился дедушка и настоял на моем отправлении домой. Мне было лучше, но врачи сомневались и не хотели выписывать меня. После нескольких дней уговоров и даже угроз Джон забрал меня.

Дома он говорил со мной по-другому – шептал успокаивающие слова, которые тогда были мне так необходимы и которые казались мне такими искренними. Он передвигался по кухне своей косолапой походкой и едва слышны были его шаги, когда он подошел и, подняв мой подбородок, поднес ко мне трубку. Она была горячей, и от нее странно пахло, но дедушка сказал, что это лекарство, которое мне следует вдохнуть, чтобы я скорее выздоровела.

– Врачи не знают, что делают, а я знаю, – он вставил трубку между моих раскрытых детских губ и велел вдохнуть. – Я вылечу тебя, я обязательно тебя вылечу.

«Вот же, он помогает мне, в нем еще есть капля добра», – мелькнуло в голове, и я вдохнула.

После этого «лекарства», которое дал мне Джон, лучше сразу не стало, я все так же находилась в бреду, лежала и проваливалась то в сон, – то в явь. Мне снилась мама, ее волосы и смех, она тянула ко мне руки и шептала ласковые слова, которые, просыпаясь, я вспоминала и хранила в голове, повторяя их про себя снова и снова, боясь забыть. Возможно, после поступка Джона прошло не более пары часов, а возможно, и дней – все это происходило стремительно, и я не могла понять, сколько времени провела в таком состоянии, но скоро мне и вправду стало легче. Дедушка меня вылечил.

Второй такой случай произошел в более старшем возрасте, но я смогла позаботиться о себе сама. Мне было пятнадцать, когда я провалилась в неглубоком месте реки, прямо у берега. Тонкий лед треснул из-за моей невнимательности, стоило мне ступить на него, подбираясь немного ближе к укатившемуся манку. Вымокнув насквозь, я никак не могла сориентироваться и дойти до дома. В тот момент в голове крутилась мысль лишь о том, что я точно упаду в сугроб, если споткнусь, и меня задерут звери, либо я замерзну насмерть, чего мне очень хотелось назло дедушке, чтобы тот помучался и понял, что совершил ошибку, когда вел себя так по отношению ко мне… Но я брала себя в руки и продолжала идти.

В тот день я застала Джона выпивающим с незнакомыми для меня людьми в гостиной, окутанной теплом пламени из камина. Их было человек пять, гораздо больше народу, чем обычно, но мне было все равно. Во рту одного из них была точно такая же «лечебная» трубка, которую давал мне дедушка. Я запомнила ее, но вот человек, который точно так же вдыхал дым, не выглядел больным – напротив, он был бодр и улыбался. Только взгляд, которым он оглядел меня, был неприятным: скользким и липким, словно он залез ко мне под кожу и разглядывает меня изнутри. Я не выдержала и отвела глаза. Пусть это и стало обыденностью , но искры обиды вспыхивали в груди . Несправедливо, что тот спокойно сидел вместе с друзьями, выпивая, и не задумывался ни на миг, где сейчас девочка, почему она вернулась так поздно. В таком состоянии он был более мягок и сговорчив, но опасаться его все же стоило. Так же, как и всегда, он просто кинул на меня остекленевший от выпитого виски взгляд и продолжил обсуждение с «новыми» знакомыми. Я знала, что заболею, но была рада тому, что все пальцы остались при мне и не отмерзли по дороге. Сколько бы я не отогревала ноги в горячей воде и не пила горячий чай с лимоном и корнем имбиря, это было бесполезно, я заболела. К тому моменту, как дедушка заметил мое отсутствие и невыполнение утренней работы, он явился в мою комнату и был не так милостив, как в первый раз. Начались ругань и оскорбления в мою сторону, он сказал, что я неблагодарная и делаю все это специально, чтобы пропустить домашние пропустить домашние дела, а после этого хлопнул дверью. Сквозь полудрему я понимала: мне никто не поможет.

Вечером, после еще нескольких «приятных» визитов Джона в мою комнату с бранью и неприязнью, которая становилась в какой-то момент все агрессивнее, а его вид не давал и надежды на понимание, он все же ушел ненадолго в лес, чтобы проверить капканы и ловушки на мелкую дичь. Которые, как ни прискорбно, – всегда были важнее, но, благодаря этому, у меня был примерно час, чтобы осуществить свой план. Вот только сил, чтобы встать с кровати, у меня не было, и при каждой попытке голова гудела, я находилась словно в густом тумане, руки и ноги были как чужие, но и остаться было нельзя. Кое-как, медленно ступая к гостиной, где должен был лежать домашний телефон, я старалась держаться за стену и не упасть. В моей голове всплывал лишь один номер, который дедушка великодушно велел мне запомнить – номер Арнольда, но мне разрешалось совершать звонки лишь в тот момент, когда Джон не мог ответить, а нужно было срочно отдать готовый заказ. Такие звонки я совершала не более трех-четырех раз в месяц. Бывало, что Арнольд мог даже изредка между делом спросить, как у меня дела, и я одним кратким ответом всегда говорила одно и тоже: «Спасибо, все хорошо». Несмотря на то, что дедушка давал мне порой такую крошечную свободу, которой тогда я была рада, трогать телефон без разрешения, для своих нужд, я не имела права.

Горло саднило при каждом сглатывании, а конечности, словно сахарная вата, казалось, еще немного, и повалят меня на пол. Уже почти добравшись до места назначения, я прислушалась, чтобы удостовериться – дедушка не решил остаться или вернуться неожиданно домой. Ни того, ни другого, я решила, не произошло. Помню, как я взяла в руки телефон и уже поднесла трубку к уху, даже успела сказать несколько слов, навроде: «Больница… Пожалуйста…»

Как вдруг… Резкий рывок назад, и телефон отлетает прямо на пол, где продолжает лежать до следующего дня. Не понимаю до сих пор, как я упустила тот момент, когда дедушка успел вернуться в дом, а я не услышала его приближающихся шагов. Через переднюю дверь он не заходил, я бы точно его увидела, но задняя старая дверь, ведущая во двор, была закрыта на замок. Неужели он так бесшумно сидел в кладовке?

Даже сквозь полузабытье, могу легко вспомнить его бешенный взгляд и слова, которые он повторял будто в истерике..

– Мелкая дрянь, ты звонила в полицию? Ты вызвала сюда копов? Они приедут… Точно, да, я уверен, что ты это сделала, точно уверен. Девчонка, я же говорил им… Так нельзя, а ты, ты все испортила, надо было… Надо было меня слушать! – этот безумный монолог не заканчивался, а старик в это время ходил по комнате и даже засунул палец в рот, покусывая ноготь. Теперь этот монолог кажется мне страннее, но, возможно, в тяжелом состоянии я просто могла запомнить что-то не так.

При чем здесь полиция и почему первыми его мыслями стали именно эти, еще предстояло размышлять. Одно я знала наверняка – в тот момент он испугался, как никогда, и я даже не могла подумать, что он может не справиться с собой. Так заволноваться и потерять контроль… Тем более, однажды я видела человека, который напоминал полицейского, в точно такой же темно-синей форме, он выходил из нашего дома, и дедушка даже пожимал ему руку. Но сейчас… Даже несмотря на мои жалкие попытки убедить, что я позвонила всего лишь его другу, что легко проверить, не принесли результатов. Он схватил меня за шиворот и приволок обратно в комнату, а потом принес пахнущие гнилью доски и заколотил окно. При этом он не произнес ни слова. Я тоже сидела и молчала, проваливаясь в неглубокую дрему и думая, что же хуже, когда он кричит или же… Когда остается бесшумным. На этот вопрос у меня был готов ответ сразу же после того, как он вышел из комнаты и захлопнул дверь, следом подперев ее с другой стороны то ли шваброй, то ли просто палкой, благо ключей от всех комнат у него не было. Он просто ушел, оставив свою заболевшую внучку наедине с темнотой…

Не знаю, прошел тогда день или даже пара дней – пока я сидела одна, закрытая, Джон приносил мне еду и не обделял меня лекарствами, которые уже давал мне ранее. Каждый раз аромат, исходивший из этой трубки, менялся, заставляя глаза слезиться, а губы неметь, но такова была плата за мою болезнь – таково было лечение. Все напоминало первую мою ночь после принятия дымной терапии (так он называл ее), вот только вместо больной и пустой головы, слабости, меня настигала тошнота, из-за которой я не могла есть. Во рту пересыхало, но воды не было. Я покорно лежала в холодном поту и ждала выздоровления, думая, что так и надо. Во снах видела родителей, море, песок…

Однажды мне приснился плохой сон, в котором незнакомый мужчина трогал меня, его руки были на моей кофте, на штанах. Он пах потом и одеколоном, от которого даже во сне у меня образовался мерзкий ком в горле, который никак не хотел исчезать, который не давал мне вдохнуть, мешал дышать. Я слышала звук молнии – неприятный голос, который нашептывал мне непонятные слова, шорох одеяла, которым я все это время была накрыта, но дальше… Видеть я не могла, сон был расплывчатый и нечеткий, словно я смотрела сквозь мутную воду. Я хотела проснуться, но не знала, как. А позже… Все кончилось. Когда мне все же удалось открыть глаза, в комнате никого не было, мое одеяло было на мне, никакой мужчина не прятался за дверью. Но уже проваливаясь обратно в дрему, я подумала, как же правдоподобно выглядел этот сон, ведь на мне была точно такая же кофта.

Спустя немного времени, Джон принес мне воды и сэндвич, который наполнил комнату ароматом теплого хлеба. Я чувствовала себя лучше, но слабость и неприятная боль внизу живота, которая появилась тем же утром, заставляя меня елозить на кровати от неприятной истомы, стоило мне окончательно проснуться, все еще не покидали меня. Поев и умывшись, я наконец-то заметила, что тот выпустил меня, и, скорее всего, сделал это не из чистых побуждений. Весь день прошел обычно, даже боль, мучающая меня еще днем, к вечеру прошла. Вот только меня все же беспокоило, что, когда я пошла в туалет, на моем белье я увидела смазанные, уже впитавшиеся следы крови, всего несколько капель, но это точно была она.

«Женские дни» не должны были начаться у меня так скоро, но другого объяснения этому неожиданному совпадению я не находила, а потом и вовсе решила, что это может быть побочным эффектом от «лекарств», которые давал мне дедушка. Через несколько дней – все благополучно забылось, а я снова стала проверять силки.

Через пару-тройку дней Арнольд все-таки решил заехать и поинтересоваться, почему девчонка несла ему в трубку ересь и почему я звоню, когда мне вздумается. Видимо, после этих слов Джон убедился, что я и вправду не накликала беду на его голову, а лишь «доставала» его прихвостня, поэтому… Более не запирал меня.

Тщательно промыв весь мех и прополоскав его, я начала свежевать тушу.

Спустя примерно двадцать минут все было готово, а я уверенным шагом направилась обратно – торопилась отдать все Джону.

За столом его не оказалось. Развернувшись и пройдя за дом, я увидела привязанную к более новому настилу лодку, в которой уже стояло несколько белых пакетов. Раньше я никогда ее не видела, обычно «покупатели» приезжали на моторках таких же старых, как и сами хозяева. Но мужчина, который стоял рядом с Джоном, выглядел не так, как прочие. Конечно, и молодым его назвать было нельзя, но фору этим старикам он мог дать. Мужчина был среднего с виду возраста, высокий и темноволосый. Лицо было невозможно четко разглядеть с дальнего расстояния, но я сразу же заприметила на нем довольно хорошую одежду, которая выделялась на фоне обносков Джона. Между прочим, даже тот сегодня был какой-то не такой. Несколько минут я старалась понять, что же не так, в голове мелькнули его обычные образы и вид со стороны… Он смеялся. Что-что, а его смех я слышала лишь, когда он находился в полупьяном состоянии. А сейчас, я видела будто бы «настоящего» Джона.

Стараясь не наткнуться на стоящие инструменты, я развернулась и пошла в дом, стараясь выкинуть из головы только что увиденное.