Читать книгу Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - - Страница 11

Едва судья закончил читать свое постановление, как все участники процесса стали очень быстро разбегаться. Марк подошел к клетке:

– Вот подпиши этот документ – здесь. Мы обязательно подадим апелляцию!

– А… А что теперь?

– Теперь тебя должны отвезти в следственный изолятор. Я приду к тебе туда в самые ближайшие дни – там обо всем поговорим. Постарайся продержаться!

– Но когда? Когда ты придешь?

Тут встревают конвоиры: «Все! Заканчивайте!» – и начинают оттеснять Марка от клетки. Перед выходом из зала он успевает проговорить: «Я постараюсь во что бы то ни стало быть послезавтра, так что не волнуйся и жди!»

Конвоиры суют мне в руки копию постановления об аресте – лист формата А4, где так неумолимо определена моя судьба на следующие два месяца. Но на тот момент я плохо понимаю, что это за бумага. Складываю ее вчетверо и чисто автоматически кладу в карман куртки.

Конвоиры страшно спешат: «Давай-давай, быстрее расписывайся! Выходи! Быстрее!» – и, снова сковав наручниками, практически бегом выводят меня из зала. В коридоре уже никого, мы проносимся к лестнице, спускаемся вниз, я даже не успеваю опомниться, как вновь оказываюсь в автозаке. Конвоиры пыхтя рассаживаются по своим местам, автозак срывается с места.

– Ну что, старшо́й, арест? – спрашивает водитель у того, кто сел рядом с ним.

– А то!

– Ох, елы – теперь на «шестерку»?

– Ну! Гони давай!

«Старшой» оборачивается ко второму конвоиру: «Санек, вот, держи постановление. И зафиксируй: 19:30». Санек берет постановление, кладет его в папку, которую достает откуда-то из-под сиденья. Потом оттуда же достает пухлый журнал и пишет в нем, подсвечивая себе экраном телефона. Конвоирша, стаскивая с себя портупею и бронежилет, жалобно ноет: «Коль, может я не поеду, а? Мне на электричку надо успеть! Может, выкинете меня у Текстильщиков, а?..»

– Ну а чего ей ехать, Коляныч? – отрывается от журнала Санек. – Это ж на полночи ебатория! Ксюха тогда точно не успеет на электричку – ей что, с нами в подсобке ночевать?

– Ну да… Окейла, тогда, Ксюха, ты до Текстильщиков, дальше мы сами…

Я сосредоточенно вслушиваюсь в грубый разговор конвоиров, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. Мне очень страшно вообще начать думать обо всем происходящем, и я делаю все, чтобы этого избежать. Смотрю на проносящиеся мимо огни, которые мне видны сквозь кусочек окошка. Отмечаю про себя, сколько раз мы тормозим у перекрестков. Или это пробки?.. Машина останавливается очень часто и вообще еле едет. Водитель включил сирену с мигалкой, но это практически не помогает. Машины теснятся со всех сторон и ехать некуда… Это самый разгар «часа пик».

На одном из перекрестков высаживаем Ксюху и дальше едем уже пободрее – центр Москвы остался позади.

Автозак подъехал к СИЗО – женскому следственному изолятору № 6. Другие его наименования – СИЗО-6, «шестерка», «Печатники», «женский централ». Вокруг сплошная темень, уличные фонари слабо освещают лишь узкий тротуар и часть дороги.

«Старшой» вышел из машины, и вернувшись через минуту, зло выругался:

– Так и знал, елы! – шесть машин, мы седьмые.

– Судовые есть?

– Да какая разница теперь! Скоро десять, проверка, то-се…

– Ага, еще если «зеленка» подъедет…

– Не каркай!..

Беззлобная ругань конвоиров означала то, что перед воротами в СИЗО-6 образовалась очередь из шести автозаков. Каждый автозак со своим «живым грузом» на борту должен был проехать через две пары ворот в специальный досмотровый шлюз. И так же, по очереди, автозаки были вынуждены выезжать обратно из изолятора. А поскольку этот шлюз вмещал только одну машину, то получается, что очередь в общем и целом состояла из 12 машин. Но если подъезжал «этапный» автозак, его обязаны были пропускать вне очереди – «по зеленке». Так как в нем везли людей на этап, а значит, им нужно было успеть к поезду, отходящему по расписанию. Поэтому «этапные» автозаки остальные очередники яро ненавидели…

На досмотр каждой машины уходило минут пятнадцать. Но иногда сотрудники, обслуживающие шлюз, могли начать пить чай, их могли отозвать на проверку, на учебную тревогу и тому подобное. И тогда весь процесс вообще зависал на неопределенное время. Из всех этих факторов и складывалось, что автозак мог простоять перед воротами очень много часов – как на въезде, так и на выезде…

Конечно, все эти нюансы я уловила только впоследствии, спустя множество «выездов» на автозаках всех сортов и размеров, в самое разное время суток… А тогда я понимала лишь то, что мы конкретно застряли, и ничего тут не поделаешь…

Конвоиры сначала вяло переговаривались, потом замолчали. Кто-то начал пялиться в телефон, кто-то дремать… Время от времени они по очереди выходили то покурить, то до ближайшего магазинчика за каким-нибудь перекусом, да и просто чтобы размяться… В какой-то момент «старшой», заметив мое измученное унылое лицо, попытался меня даже подбодрить: «Не боись! Тут тоже люди живут! У них тут и телевизоры, и чайники есть. Да и вообще – все, что захочешь можно достать. Хоть… водку! Санек, столько водка сейчас? Семь штук? Ого! Было же пять? Короче – были бы бабки!..»

Машина стояла как вкопанная по полчаса, если не больше. Потом снаружи начиналось движение, и мы продвигались вперед примерно метров на пять, затем снова замирали. Это была самая замедленная из всех пробок на свете – движение шло со скоростью улитки! И находиться все это время в заднем отсеке автозака было сущей пыткой! Когда машина двигалась, от мотора шел хоть какой-то теплый поток воздуха. Но в положении «замри» в машине все отключалось. Водитель пояснял это так: «А то сядет аккумулятор, и потом фиг заведемся!»

Мне было не просто холодно. Мне было адски холодно! Я не помню, чтобы я когда-то так промерзала! И чтобы не заледенеть, я все это время стояла, переминаясь время от времени с ноги на ногу. В эти минуты я бы все отдала за большой бумажный стакан с горячим кофе – ведь я снова провела целый день без еды и воды, а теперь вдобавок заживо замерзала.

Я не знаю, как я это выдержала… Под конец я просто не чувствовала ни рук, ни ног. Я была уверена, что на следующий день обязательно заболею, слягу с воспалением легких – как минимум! Ведь я заболевала всякими разными простудами и ангинами очень легко, почти моментально. От любого чиха со стороны окружающих, от малейшего сквозняка из окна, от кондиционера в машине или офисе, от обычного напитка комнатной температуры. Да и непонятно от чего еще – просто без повода.

И поразительным стало то, что после этой морозильной эпопеи я даже не чихнула! Это стало для меня одним из тех открытий, которые я сделала за годы пребывания в заключении. Открытий о безграничных возможностях человека. О том, как многое, получается, человек может выдержать, как много он может перенести…

А за эти первые несколько дней неволи мне довелось убедиться, что, оказывается, можно не пить, не есть, не спать больше суток. Очень долгое время «терпеть» без туалета. Промерзать насквозь и находиться в этом экстремальном состоянии несколько часов. И оказывается, все это тебя не убивает! Ты не умираешь от всего этого! Для кого-то, конечно же, это все банальность и повседневная рутина. Для каких-нибудь спасателей, экстремалов, путешественников и им подобных. Но лично для меня, «девушки из офиса», всю жизнь проведшую в комфорте и с бытовыми удобствами под рукой, это открытие стало удивительным.

Помню, однажды штурман команды «КАМАЗ-мастер» Айдар Беляев рассказывал мне о «Ралли Дакар», и тогда меня поразил один нюанс. То, что иногда гоночная машина находится в движении более 12 часов, в течение которых все члены экипажа не покидают кабину. И в эти часы – никаких туалетов и прочего. Я тогда изумилась – как это? Человек такое не выдержит! Это же невозможно! А Беляев сказал: «Возможно. Если надо, то возможно!»

И теперь я вдруг на своем личном опыте убедилась, что да, это возможно. Человек, если надо, оказывается, способен очень на многое!..

…И вот, наконец, спустя почти четыре часа, мы проезжаем через первые ворота СИЗО. Потом через еще одни ворота и заезжаем в шлюз – помещение, похожее на большой гараж.

Мотор глушат, и все конвоиры, включая водителя, выползают из автозака. Машину начинают досматривать: сначала в салон заходит первый человек с фонариком, заглядывает во все отсеки и углы, светит на меня – действительно ли «одна на борту», как заявили конвоиры? Потом заходит второй, и так же с фонарем все досматривает заново. Над самим автозаком установлена мини-вышка, откуда проверяющий смотрит – нет ли чего подозрительного на крыше автозака? И под самим автозаком – смотровая яма со ступеньками, как в автомастерских – откуда проверяется, нет ли чего на дне машины? После крика «Чисто!» – в автозак возвращается водитель и «старшой» Николай. Второй конвоир обязан остаться в шлюзе. Там же остаются их мобильные телефоны…

Затем автозак въезжает во внутренний двор изолятора, на небольшую заасфальтированную площадь. Едет вдоль стены жилого корпуса вниз, по спуску. И паркуется недалеко от подвальной двери сборного отделения. Иначе говоря, у «сборки». Николай берет папку с документами и направляется к этой двери. Мы с водителем ждем. Я могу думать лишь о том, что, наконец, попаду хоть в какое-то помещение – туда, где тепло.

Спустя минут десять Николай возвращается в автозак. Он захлопывает дверь с такой силой, что машина едва не переворачивается.

– А-а-а! Сука! Ливанов, блять, сука, неправильно оформил гребанное сопроводительное! Короче, ее не принимают! – Николай орет, нет – рычит.

– Да ладно! Серьезно? Вот пиздец! И что теперь делать?

– У-у-у! Не знаю! Звонить в «контору» буду! Разворачивайся! Поехали давай!

Я в ужасе замираю. Все мои робкие надежды на тепло, на туалет, на небольшую передышку в этой пытке разлетаются в пыль…

Автозак едет обратно к воротам и снова пристраивается в конец машинной очереди… Едва мы выезжаем обратно на улицу, Николай включает мобильник и начинает кому-то звонить, объясняя нашу дикую ситуацию: «Это пиздец какой-то! На «шестерке» нас завернули… Два часа ночи! Сколько еще нам с ней кататься?!»

– Ну и что? Куда ее? В ИВС?

– Не, ИВС уже не примет… В «контору» поехали, в приемнике переночует.

Поскольку на дворе была глубокая ночь и время пробок миновало, до центра Москвы, до «конторы», мы доехали относительно быстро. Я впала в некое состояние прострации – когда все процессы внутри тебя замирают, и ты уже перестаешь воспринимать что-либо… Помню только момент, когда меня завели в знакомую уже камеру в «обезьяннике», и там было тепло! А еще сама лежанка-подиум оказалась с подогревом, и вся поверхность под матрацем излучала тепло! Я сняла сапоги, засунула ноги под матрац и почувствовала приятное покалывание. Тепло стало разливаться по всему телу, и это было так прекрасно! У меня в голове была единственная мысль: «Наконец мне тепло!» С этой мыслью я и заснула…