Читать книгу Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - - Страница 18

После обеда в корму заглянул дежур и прокричал: «Собирайтесь на прогулку!»

Мне объяснили, что на прогулку можно ходить по желанию, но я решила пойти обязательно. Чтобы хоть недолго побыть вне тесной камерной коробочки. Не прошло и полдня, а меня уже накрыла клаустрофобия, и я была рада вырваться на воздух.

На прогулку собрались я, Тамара и Света. Нужно было полностью одеться и ждать, когда за тобой придут.

– А когда придут?

– Никто не знает. Это всегда по-разному – могут через минуту, а могут через час…

И действительно – этот момент был совершенно непредсказуемым. Ты мог сидеть в куртке и сапогах, ожидая прогулку, и час, и больше. Иногда проходило аж несколько часов – приходил дежур, распахивал дверь с криком: «Прогулка! Выходим!» И тогда, конечно, никто уже не выходил, потому что все уже давно разделись и занялись чем-то другим…

В тот первый раз нас вывели достаточно быстро. Построили в шеренгу, вывели из спецблока во внутренний двор СИЗО. Я впервые шла по нему днем.

…Тамара шепчет мне, чтобы я заложила руки за спину. Теперь наша цепочка – действительно походит на цепочку заключенных – со сцепленными за спиной руками… Мы идем по чистой заасфальтированной площади, мимо высоченной краснокирпичной овальной постройки, покрытой крышей. Напоминает большой овин, только выполненный в городском ключе. Тамара объяснила потом, что это – прогулочные дворики, где выгуливают обитателей «больших камер». А нас ведут дальше, к воротам. Перед воротами – небольшая дверь. Вернее, она обычного человеческого размера. Но рядом с великанскими въездными воротами кажется небольшой. Мы входим в эту дверь, оказываемся в очень темном тесном коридорчике. Пахнет сырой штукатуркой, и там очень душно. Когда включается свет, я вижу, что мы идем мимо трех камерных дверей. Уже распознаю их – по глазкам и кормовым отверстиям. Это камеры карцера. Мы поднимаемся по ступеням – таким крутым, что дежур разрешает убрать руки из-за спины и держаться за стену. Дальше мы оказываемся в небольшом цементном «холле», и перед нами снова три камерные двери – с глазками. Это и есть прогулочные дворики. Я не сразу понимаю, что мы уже на улице, так как над нами крыша, и неба не видно. Но это все же улица.

Дежур отпирает один из двориков, и оттуда выходят… парни. Да, как оказалось, в женском следственном изоляторе содержатся и мужчины. Так называемые «бээсники». Бывшие сотрудники разных органов: ОМОНовцы, ДПСники, пожарные и прочие. Содержатся и всякие статусные арестанты, которых надо «спрятать». И на 2016 год в СИЗО-6 было более двухсот заключенных-мужчин. То есть столько, что для них даже был создан отдельный спортзал – в одной из камер на первом этаже. Но потом постепенно их стали вывозить и раскидывать по другим московским СИЗО, и к 2018 году на «шестерке» осталось не более двадцати «мужиков»…

Они проходят мимо нас очень близко. И это настолько неожиданные ощущения здесь, в заключении… Мужские запахи, мускулистые тела, а главное – глаза, которые впиваются в тебя с такой жадностью, с таким вниманием, которого на воле не встретишь никогда! Глаза – лазеры, прожигающие тебя насквозь, старающиеся ощутить и впитать тебя всю – только через взгляд, и только за выпавшие внезапные секунды…

Они приветливо улыбаются:

– Привет, девчонки!

– Привет, привет!

– Как дела?

– Нормально!

Переговариваться с заключенными из других камер запрещено. Но поздороваться и спросить, как дела, в принципе, допускается.

Нас заводят во дворик, закрывают. Это прямоугольник площадью примерно 30 квадратных метров. Крашеные стены, у одной из стен – кривенькая скамейка. Очень неровный цементный пол, вместо потолка – сетка с решеткой. Над решеткой – крыша. Под крышей гуляет сильный ветер. Тамара поясняет, что это от того, что мы наверху, над воротами. А под нами – тот самый шлюзовой отсек, где проверяют автозаки…

Тамара взяла с собой молитвенник. И теперь она читает его в углу, про себя. Я и Света ходим туда и обратно… Потом Тамара заканчивает читать, откладывает молитвенник и начинает быстро наматывать круги. Я устремляюсь следом за нею…

Во время любой прогулки я старалась непрерывно двигаться, и неважно, какой она была длительности – полчаса, час или три часа. Однажды наша прогулка длилась часов пять, так как человек, который нас вывел, просто-напросто забыл про это. Он был начальником над спецблоковскими дежурами. Именно его звали Палыч. И поскольку следить за гуляющими не было его прямой обязанностью, то он и забыл про нас. И только в глубокой темноте спохватился, что людей нет на месте, и побежал ко дворикам. В камеру мы зашли почти перед отбоем. Мои соседки вопили, что будут писать жалобы! Ведь все это время нам не давали ни есть, ни пить, лишили туалета – а ведь это нарушения ПВР – Правил внутреннего распорядка! Но я, проведя эти часы на ногах и на свежем воздухе, была очень довольна.

Причем во время той памятной прогулки, спустя уже пару часов женщины начали выказывать нетерпение – когда же нас заберут? Потом уже и панику – нас что, вообще не заберут? Они стали и громко кричать, и барабанить в железную дверь. А потом даже написали на бумаге: «Нас забыли!» – и махали ею перед видеокамерой, установленной над дверью… Но все было бесполезно…

После того случая стало понятно, что ни одно видеонаблюдение за заключенными не ведется в нон-стоп режиме. И возникает такая же ситуация, как с «котом Шредингера». Ты никогда не знаешь, наблюдают за тобой в данный момент или нет. Сие неизвестно. Смирись и прими…

И эта полнейшая неопределенность касалась почти всех аспектов тюремной жизни. Ожидая какие-то текущие события, ты никогда не знаешь, произойдет ли оно наверняка. Когда оно произойдет? Чем оно закончится?.. Жизнь проходит под огромнейшим знаком вопроса. Куда тебя везут в автозаке на этот раз? Придет ли адвокат? Разрешат ли лекарства? Привезут ли продукты? Заберут ли что-то при обыске в камере? Будешь ли ты вообще завтра в этой камере? Проснешься ли ты наутро – ведь в камеру завели психически больную (людоедку, «вичевую», наркоманку, с туберкулезом и так далее)?..

Как сказал Экзюпери: «Пугает только неизвестность». И в тюрьме эту пытку неизвестностью использовали крайне эффективно. Всегда и везде. Когда людей вывозили или выводили, никогда не сообщалось, куда именно. Также заключенные не имели право иметь часы и знать время. И за решеткой каждый волей-неволей выучивался с точностью до минуты определять, сколько времени прошло с такого-то момента, и вообще – который сейчас час.

Но та первая прогулка длилась для меня вечность, хотя прошло не больше часа. Сначала оглушила пустота. Ведь люди неслучайно украшают пространство предметами, зеленью, декоративными элементами. Мы рождаемся и пребываем в некой культуре уюта, воспринимая как должное и мягкую мебель, и картины на стенах, и занавески… В тюремной же системе комфорт вытравлен напрочь! Голые стены и углы, только твердые поверхности: бетон, металл, штукатурка. Голые лампы без абажуров. Решетки вместо крыши. Решетки на окнах – иногда двойные, тройные. Нет ничего, за что может зацепиться глаз! И заключенные всячески воюют с этой убогой стерильностью. Как могут.

Здесь, во двориках, к примеру, разукрасили стены различными надписями. Лишь бы разбавить серость. Тут и тюремные клички, и номера камер, обозначаемых буквой «Х» – «хата», и статьи УК – уголовного кодекса, и полученные сроки. Различные изречения: от «АУЕ[2] – арестантско-уркаганское единство», до «всем свободы золотой!» Предупреждения о том, некто – «мусорская сука». И даже целые «чаты»: «Привет, я из такой-то хаты, зовут Маня», «Маня, привет, какая у тебя статья?» – и так далее и тому подобное. Я все перечитывала эти надписи, пока ходила круг за кругом. Невольно выучив каждое слово, каждую закорючку. И ходить вдоль этих стен оказалось тем еще развлечением! Ты идешь по кругу и тебя начинает укачивать. А организм ох как нескоро адаптируется к этому бесконечному кружению…