Читать книгу Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - - Страница 6

Ливанов стремительно что-то пишет, делает ошибки, чертыхаясь, хватает новые бланки, пишет заново… Но как бы он ни спешил, в самый разгар писанины открывается дверь и на пороге появляется человек: «Здравствуйте, меня зовут Марк Каверзин, я представляю интересы Людмилы Вебер». Ура! Наконец-то!

Марк просит минуту наедине, и Ливанов с Верховцевым с кислыми лицами выходят в коридор.

У Марка потрясающая внешность. Мощная, сильная фигура, спокойнейшее восточное лицо буддийского божества. Я вижу его в первый раз в жизни, но первое, что он делает – обнимает меня. И мне не надо даже спрашивать, от Андрея ли он. Это понятно и без слов. От него пахнет каким-то родным мужским парфюмом, и я дрожу от распирающих меня эмоций. Делаю сверхусилия, чтобы не разрыдаться. Марк это чувствует, гладит меня по голове и шепчет: «Ш-ш-ш… Все будет хорошо, не волнуйся!» От него исходят уверенность и надежность, и мне становится легче…

– Ты говорила что-нибудь?

– Нет… Но я ничего не знаю, мне и нечего говорить! Я вообще не понимаю, что происходит!

– Подписывала что-нибудь?

– Нет. Мне пока не давали ничего подписывать.

– Очень хорошо. Значит, я вовремя.

– Меня ведь сейчас отпустят?

– Я сделаю все, что смогу, положись во всем на меня…

Марк вышел в коридор и вскоре вернулся в кабинет вместе с Ливановым и Верховцевым. Те выглядели не очень радостно, но держались учтиво. Марк сосредоточенно изучил кипу документов, которые уже были собраны в картонной папке с надписью «Дело». Затем допрос возобновился, и Ливанов был вынужден вписать в протокол то, что с такого-то времени «допрос продолжен в присутствии защитника Каверзина». А дальше Марк вписал в эту бумагу уже свои замечания: было видно, что он прекрасно владеет ситуацией и знает, что делать, что писать…

Вот так, с места в карьер, он стал моим защитником… А мне нужно было только смотреть на Марка и делать то, что он говорит. Потому что он знал этот «китайский язык», а я – нет. И потому что он был единственным человеком в этом помещении, которому я доверяла абсолютно. Ведь его прислал мой друг, которому я так же безоговорочно верила. Марк сказал: «Доверься мне и делай, как я скажу!» Я и доверилась…

И только теперь, спустя 15 часов после задержания, я услышала, что никакого убийства не было. Все те кровавые ужасные подробности, которыми оперативники давили на меня все это время, чем «прессовали», пытаясь «взять на испуг», – все это было выдумкой, бредом, как я с самого начала и подозревала…

Помню, был задан вопрос: «Признаете ли вы свою вину?» Признаю вину? В этом невероятном преступлении? Нет! Категорически нет!..

Ливанов дает нам бумаги на подпись, потом набирает номер на стационарном телефонном аппарате: «Веди Коробченко».

В кабинет заходит незнакомый молодой человек, улыбается, здоровается со всеми, а вслед за ним появляется… Виталик. Вернее, я не сразу узнаю Виталика в этом осунувшемся, смотрящем куда-то в пол хмуром мужчине. Хотя видела его лишь сколько-то часов назад, и он вроде бы был в этой же одежде. Именно после встречи с ним в «Атриуме» я и была арестована. И у меня вспыхивает какой-то проблеск понимания того, что сейчас происходит.

Улыбчивый парень представляется: «Защитник Лукашин, в пользу обвиняемого Коробченко». Он садится на единственный оставшийся свободным стул. Виталик остается стоять у двери.

Ливанов начинает заполнять протокол и спрашивает Виталика, «подтверждает ли он свои ранее данные показания о том, что Вебер является заказчиком убийства Фетюхова?»

Виталик не отрывает взгляда от пола:

– Да, подтверждаю…

У меня внутри все падает. Я ошеломленно смотрю на Виталика. Как он может такое говорить?! Виталик! Ну ладно, он не близкий друг, но очень хороший знакомый, с которым мы достаточно долго работали вместе. Потом частенько встречались, обсуждали совместные проекты, строили планы… И Виталик неизменно демонстрировал, как тепло и по-дружески ко мне относится… Я не могла поверить своим ушам. Этого просто не могло быть! Это нереально!

Но это происходило. И это было реально. Ливанов с удовлетворением записал сказанное Виталиком.

– Вебер, что вы можете сказать по поводу показаний Коробченко? Подтверждаете?

– Что? Конечно, нет! Это совершенная глупость!

В дело вступает Марк:

– Нет, не подтверждает.

Ливанов хмыкает, записывает слова Марка, затем дает всем участникам «очной ставки» расписаться, и Виталик с адвокатом уходят.

Ливанов, пряча зевок, объявляет об «окончании следственных действий». На часах – три утра. Получается, меня допрашивали примерно 18 часов подряд. Потом из рассказов заключенных я узнала, что это далеко не рекорд. А скорее «лайтовая версия». Я услышала о допросах, длящихся дня по три. Кого-то в течение этих суточных допросов ненадолго выводили в коридор, и им удавалось подремать на стуле. Кого-то держали «в актовом зале»… Но в среднем, по услышанным мною историям, допрос длиною в сутки – это совершенно нормально. Сотрудники допрашивают, сменяют друг друга, едят, спят, когда им надо, а допрос идет своим чередом. Все в старых добрых традициях, описанных Солженицыным или Гинзбург. Почти ничего не поменялось…

Пожалуй, поменялось только то, что арестованных в общем и целом уже не били. Во всяком случае лично меня и пальцем даже не тронули! По рассказам других, их в основном тоже не трогали. Но я говорю только про женщин. С мужчинами, возможно, все по-другому. А с женщинами бывали лишь единичные случаи, когда их при допросах били, пинали ногами и так далее. Именно при допросах. А вот о том, как избивали при задержании, я слышала чаще. Но, как правило, это происходило при сопротивлении аресту. И скорее уже с бывалыми преступницами, причем с девиантными замашками. Я видела своими глазами справки о побоях, выданные таким женщинам при поступлении в СИЗО. Так что да, это факт – побои после ареста в том или ином виде бывали. Но, повторяю, скорее как исключение, чем правило. А главнейшим «насилием», пусть и опосредованным, оставалось лишение человека на многие-многие часы сна, еды, воды!..

Верховцев бурчит: «До свидания…», и спешно покидает кабинет. Я спрашиваю Ливанова: «Теперь вы меня отпустите?» Он молчит пару секунд и бросает, глядя куда-то в сторону: «Нет!» И тут меня охватывает леденящий ужас…

И тогда Марк снова попросил пару минут наедине со мной. Когда мы остались в кабинете вдвоем, он сказал, что следствие имеет право держать меня первые 48 часов, но заключать меня под стражу или нет – это будет решать суд, который состоится или завтра, или послезавтра. И что мне необходимо потерпеть до этого суда. А пока мне «нужно держаться» и «не падать духом»…

Ох… Не падать духом… Есть ли у меня выбор? Нет!.. Момент возвращения домой передвинулся в моем сознании «с прямо сейчас» на «через два дня», и меня накрыла волна апатии и огромной усталости.

Когда мы с Марком прощались, я попросила его позвонить моему сыну, предупредить, что я не приду ночевать, ну и как-то его успокоить. И еще Марк предложил отдать ему мою сумку – с ключами, телефонами и прочими мелочами:

– Тебе в любом случае не разрешат все это взять с собой…

Ливанов, соглашаясь, устало кивает: «Да, мы изымаем только ее документы – российский и заграничный паспорта…», – я по давней привычке носила все свои паспорта с собой.

Ливанов открывает папку «Дело», вынимает оттуда «красную книжицу», показывает Марку и мне – это мой загранпаспорт. Копается в папке дальше. Вдруг хмурится, и начинает быстро перебирать ворох бумаг на столе. Затем по очереди выдвигает ящики своего стола, и роется в них. Его лицо багровеет с каждой секундой поиска. Он вскакивает, начинает беспорядочно метаться по комнате и шарить во всех остальных бумажных кучах. Наконец, заглянув повсюду, куда только можно, Ливанов вдруг вопросительно смотрит на Марка: «Где ее российский паспорт?»

У Марка на лице еще бо́льший вопрос:

– В смысле?

– Где российский паспорт Вебер?

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Я понятия не имею, где ее паспорт.

– Вы! Это вы забрали ее паспорт! Тайком! Пока я не видел!

– Что? Когда? Да вы представляете, в чем вы меня обвиняете?!

– Давайте сюда ее сумку!

Марк с негодованием сует Ливанову мою сумку. Тот начинает в ней рыться, тщательно проверяет все кармашки – и ничего не находит. Зло смотрит на Марка. Я тоже смотрю на Марка и не понимаю, что происходит.

– Паспорт Вебер у вас, лучше отдайте! – Ливанова аж трясет от бешенства.

– Послушайте, это абсолютное безумие! Я не понимаю, что за игру вы затеяли! Я никогда, слышите, никогда не нарушал и не собираюсь нарушать закон! Мне дорога моя лицензия адвоката, но больше всего я дорожу своей репутацией! Так что это совершенно нелепое обвинение! Да и зачем – мне – этот паспорт? Сами подумайте!.. Поищите лучше у себя. Где вы его видели в последний раз?

Ливанов стоит перед Марком, сжав кулаки. Марк на удивление спокоен, словно каменная глыба, словно он готов читать бесконечно этот внезапно затянувшийся постскриптум. А ведь за окном уже занимается рассвет…

Вдруг Ливанов выскакивает из кабинета. И тут же возвращается. С паспортом!

Марк смотрит на него с иронической улыбкой.

Ливанов, пунцовый как роза, глядя куда-то мимо, в пол, бормочет, что паспорт «лежал в ксероксе»… Мы с Марком переглядываемся. Что это вообще было?

– И?.. Может, вы изви…

– Вот! – Ливанов не дает Марку договорить слово «извинитесь», сует ему в руки мою сумку. – Все, до свидания!

Марк только разводит руками и качает головой. Что тут скажешь? Немая сцена…

Но вот Марку неизбежно нужно уходить. Нужно покинуть меня, дрожащую от напряжения и усталости. На прощанье он мне подмигнул и тепло улыбнулся – мол, не переживай, все будет хорошо…

И я осталась совсем одна. Сердце мое сжалось. Мне стало очень тоскливо и страшно, словно меня в полнейшем одиночестве вытолкнули в открытый космос: «Выживай!..»