Читать книгу «No identification». Роман в 2-х частях. «Дом Без Привидений» и «Жизнь с Привидениями» - - Страница 6

Стас колдовал над ужином.

Ему было непривычно и вдохновенно ощущать себя в роли семейного повара. Да и просто – повара как такового. За тридцать лет холостяцкой жизни он не научился готовить, предпочитая перекусывать в кафе, но в данный момент восторг творца романтического ужина наполнял и даже расширял его сознание в сторону познания кулинарных изысков. Скоро должна была появиться Лиля, он зажжёт свечи и, после горячего, будет кормить её с ложечки сладким десертом, кстати говоря, купленным всё же в привычном кафе. Там они и познакомились. Прошла уже целая неделя их совместной жизни, вот и придумал Стас отпраздновать юбилей.

Все эти дни ему каждую ночь снился момент их знакомства. И всякий раз, событие прибавляло во сне пару-тройку новых штрихов, настолько правдоподобных, что Стасу становилось непонятно – эти нюансы были на самом деле, и тогда он на них попросту не зафиксировал внимания, а теперь, в расслабленном сне они всплывают на экране его ума, или вольная фантазия романтичного сна сама пририсовывает детали. Хотелось думать, что – первое, и Стас так думал. У него был пример: будучи в Москве в Третьяковке, его поразила картина «Боярыня Морозова» у волшебника цвета Сурикова. Если просто глянуть на картину и пойти в соседний зал, то ничего и не увидишь. А вот если присесть у неё на пуфик и вглядываться в каждый отдельный предмет, долго рассматривать одну деталь, то через некоторое время заиграет всё полотно, засветится изнутри та-а-аким цветом, которого в жизни просто не бывает. Но на картине он настолько естественен, что, выйдя из Третьяковки в вечернюю зимнюю Москву, можно увидеть, что Москва – она другая. И жизнь другая. Светящаяся неизвестным лучезарным светом изнутри предметов и событий, до краёв наполняющих холст этой жизни. Кстати, надо упомянуть, что, выходя в тот раз из Третьяковки, Стас решил приобрести на память репродукцию картины. Долго искал её в висячих залежах ватмана в музейном киоске, нашёл, глянул – нет света-цвета. Не передаёт принтер божественного свечения. Отложил «гигантскую открытку», но, дабы с пустыми руками столицу не покидать, купил следующую за ней – неизвестного ему художника Семирадского, что-то там про «танцующую то ли вдоль кинжалов, то ли сабель». Попка понравилась у девушки, закрутившейся в каком-то надрывном танце. Купил как память о «Морозовой». И теперь, разглядывая висящую на стене «танцующую», вспоминал шедевр Сурикова, картину, меняющую отношение к жизни, восприятие её, и точку зрения на происходящее. Подобная метаморфоза как раз и случилась во время встречи с Лилей. Жизнь изменила краски. И теперь каждую ночь он снова пробирался в галерею сна, чтобы ещё и ещё раз внимательно разглядывать шедевр их знакомства в кафе, каждый раз замечая всё новые и новые штрихи.

А дело тогда происходило следующим образом:

Однажды он засиделся в кафе дольше обычного – на улице лил скучный дождик и дул промозглый ветер с Невы. Не лучшее время для прогулок. Сидел, потягивал остывший кофе, не обращая внимания на половину строк, читал метрополитеновскую газету, размышляя о своём. Уже столько лет он один. Точнее – не получается у него быть вдвоём. Спасибо характеру, что как это ни сложно, но каждый раз находил в себе силы не тянуть лямку очередной бессмысленной супружеской лодки, выброшенной заурядным тайфуном быта на берег, а всё же в один прекрасно-ужасный момент мог сказать: «Всё, я так больше не могу жить». Немного лукавил. Раны отношений были не совместимы с жизнью вообще. Из последней уходила надежда. На счастье, на ощущение родства, на будущее. В голове надолго зависала одна единственная мысль, похожая на строчку времён юного Брюсова: «Этот мир не такой как ты хотел…» Но, когда Стас переживал подобное состояние в следующий и третий разы, он догадался о тенденциозности данного состояния, напоминающего скорее – психическое похмелье. Была хорошая гулянка, много пели и говорили по-душам, много и бурно лобызались с охами в алькове, потом морально передрались, потом забылись тревожным сном… и вот теперь – отходняк. Что делать? Как и с любого бодуна, помогает трудотерапия, помогает секс со случайной попутчицей и душевные беседы с сочувствующим другом, которые могут закончиться уже настоящей пьянкой. А можно просто – переждать. Метафизически «лежать на диване и тупо смотреть голливудские мультики ни про что». Вот он и ходил по кафешкам, тянул горький кофе и глядел в окно или газету. Как-то даже придумал хокку:

И в декадентски-коричневом баре

Я пил двойной гнусный кофе «Максим»

Доколь я буду больной пилигрим

В эзотерической тёмной шали?

Хокку больше тянуло на карандашный шедевр, с дрожью в пальцах процарапанный на стене туалетной кабинки, но Стас находил в ней близкий его сердцу ассоциативный ряд: кафе любят красить изнутри в цвет подаваемого напитка, не заботясь, что больше этот цвет напоминает кардинально иной продукт – уже жизнедеятельности, а не растительности; про растворимый кофе «Максим» все заслуженно забыли, как и про его, Стасову, раннюю молодость – двойную по насыщенности и гнусную по содержанию; «больной пилигрим» он потому, что все сверстники давно женаты, когда его всё мотает от одного очага к другому – что, несомненно, говорит о болезненной несовершенности его сознания; а «эзотерическая шаль», не более, чем – размышления, натянутые выводы и подтасованные интерпретации, которыми он окружает свою тёмную несостоятельность в этом мире успешных полудурков, идентифицирующих себя только со статусом поглощаемых продуктов. Он – пилигрим, держащий курс не «куда-то», а «отсюда», он ловит ветер перемен в паруса своей жизни, и использует его для того, чтобы всё дальше и дальше уходить от торговых портов быта. Вот как-то так всё: если хорошенько поискать, во всём можно найти приемлемый смысл. Для себя, к сожалению, действительно – единственного, и сомнительно неповторимого.

Привычно погружённый в свой околодепрессивный психоз, Стас не сразу обратил внимание на девушку, одиноко сидящую в неосвещённом уголке кафе. Даже так: когда он девушку заметил, то, сперва поймал себя на мысли, что вроде бы некоторое время назад видел какое-то неясное облако в этом углу. Отогнал странную мысль, как заранее нелепую: чего только не померещится, когда заразмышляешься в одиночестве… Девушка, видимо, ждала официанта – перед ней на столике красовались только салфетница и чистая пепельница. Обычно надо махать рукой, как носильщику на вокзале или громко кричать, привлекая к себе внимание обслуги – с таким спокойным выражением лица она рисковала просидеть за пустым столиком целую вечность, вплоть до закрытия заведения. (Ха, заведение закрывает вечность). В мегаполисе нельзя не участвовать в процессе, иначе он идёт мимо, просто тебя не замечая. И тогда даже официанты крадут куски твоей жизни, заставляя прозябать за столиком с салфетницей и ненужной пепельницей.

Издалека девушка напоминала китайскую нимфу, уверено прорисованную тонкой кистью мастера – стройна, пряма, умиротворена. Застывшая богиня танца. Но Стас уже знал за собой склонность добавлять к симпатичной форме глубины содержания, и в этот раз заставил себя пропустить природную красоту незнакомки, списав всё на болезненную фантазию долго воздерживавшегося от альковных утех самца. Но. От девушки исходили явно ощутимые флюиды призрачного духовного родства, способного напитать вдохновением его природную скромность до состояния отваги, когда он мог встать, подойти и запросто завязать знакомство. Некоторое время Стас размышлял о причинах этого ощущения. Она сидела именно так, как девушка с картинки, которую он в детстве вырезал из журнала и, под поэтическими чарами ещё неосознанной, но пробудившейся уже сексуальности часами разглядывал в уединении, даже ещё не мечтая. Она смотрела вдаль окна так, как смотрела девушка на той картинке. И профиль её был мучительно, пронзительно тот же! Вдруг Стас вспомнил слова учителя психологии: мы можем полюбить только того, кто в состоянии полюбить нас. Это спорное заключение показалось ему сейчас исключительно логичным и добавило каплю для необходимого количества отваги. Бокал его решимости переполнился.

Он встал, подошёл к стойке, потянул официанта за рукав, отвлекая последнего от филосовски-важного разговора с кассиршей о нынешних погодах и, тоном, не терпящим возражений, сообщил:

– Милейший! Я сейчас пересяду и угощу даму. Соизвольте, пожалуйста, подойти к нам и принять заказ.

После тирады заглянул официанту в глаза и немного дольше необходимого продолжал держать его за локоть. Официант сглотнул и кивнул. Стас, вдохновлённый лёгкостью первой победы, направился к столику девушки, по дороге захватив со своего остывший кофе.

– Вы не будете возражать, если я к Вам присоединюсь? Этот дождливый вечер лучше наполнить ни к чему не обязывающей беседой, чем грустить в одиночестве. Не находите? Разрешите, я Вас угощу? Чего бы Вам хотелось сейчас?

Он неслышно выдохнул. Слова кончились. Дурак! Перед ним сидел шедевр человеческого совершенства, а он снова то ли банален, то ли нелеп. Стул показался Стасу раскалённой сковородой, ладони предательски взмокли. Но, нависшая было пауза, вдруг растаяла, потекла во времени и секунды исчезли. Покой, согласие с миром исходило от неё. Незнакомка перевела на него взгляд. Казалось, она думала о чём-то далёком, и в этом её далеке сидел Стас, говоря естественные далёкие глупости. Маяк на горизонте, мигающий и мерно гудящий в тумане. Она приоткрыла тонкие губы и певучим голосом сообщила:

– Корабль с парусами…

У Стаса в мозге произошёл локальный взрыв шрапнели. Совпадений не бывает. Перед ним сидела Судьба. Он не отрывал от неё глаз, а она продолжала спокойно и не мигая глядеть в его душу. Ему захотелось украсть её у этого мира.

– У меня с собой большой плащ и зонт. А на Мойке сейчас никого в трамвайчиках. Давайте прокатимся?

Она всё ещё держала взгляд, не пропускающий эмоций и не дающий ему никакой информации о её мыслях и чувствах.

– А мы можем попросить экскурсовода молчать и включить нам музыку?

– Думаю, она будет только рада…

– Идёмте. Дождь, река и мокрый камень – триада.

Они поднялись и, обогнув застывшего в догадках кельнера, удалились из кафе.

В тот раз она лукавила.

Гармония была во всём, где была иная триада: Она, Он и что угодно ещё: Она + Он + вечер; Она + Он + кафе; Она + Он + город… Гармония была даже когда они физически не были вместе, ибо въевшееся в сознание Стаса слово «Я» вдруг рассыпалось на горстку смешных привычек, утеряло казавшиеся фундаментальными рассуждения о функционировании реальности и заменилось новым понятием «МЫ». Есть анекдот: жена выговаривает мужу, мол, он постоянно говорит «мой дом», вместо «наш», «моя машина, стол, кровать…». Вдруг замечает, что он давно уже что-то ищет, нервничает: «Что ты там ищешь всё время?!» В ответ муж бурчит: «Наши брюки…» Анекдот стар, как сама проблема: секрет семейного счастья в «МЫ». Если обоим попробовать думать вместо «Я» это простое «МЫ», то с экранов телевизоров исчезнут все мыльные оперы, а книжные шкапы вздохнут свободно, ибо писатели, чей хлеб зиждется на интерпретации сюжетов, в основе которых лежит эгоистический конфликт – потеряют работу. Или станут искать другой источник для однодневных сюжетов, построенных на человеческой глупости, а ей, как известно, предела нет… Но, мы увлеклись.

Жизнь Стаса легко и естественно наполнилась смыслом: она приносила радость.

Молодой человек стал вгрызаться в ситуации, не пропуская ни единую, видя себя глазами обоих. Он стал раскрывать ситуации, когда они не спешили происходить – и видел себя её глазами. Когда на вечеринке никто не решался начать танцы, он приглашал Лилю, и публика тут же занимала рядом весь танцпол. В парке он первым после дождя брал прогулочную лодку, и их пара привлекала на воду остальных романтиков. Раскрывать ситуации, это одно и тоже, что – создавать их, для себя, для неё, для других. Если он ещё не Бог, имеющий право быть рядом с такой Богиней, так он станет вести себя как Бог до тех пор, пока незаметно для себя не станет Им. Быть Богом, по сути, та же привычка, а они, привычки – вещь приобретаемая, с ними не рождаются. За исключением Лили, наверное. Но, исключение – только зримая печать на правиле.

Так прошла неделя.

Ужин был готов.

В замочную скважину стремительно ворвался ключ.

Стас выскочил в прихожую, но не успел принять у Лили пальто и шляпку, они уже улетели в сторону вешалки, и пальто неловко повисло на одном рукаве, а шляпка приземлилась прямо на полку вуалью вперёд – мастерский бросок. Её лицо было не в состоянии скрыть тревогу, глаза словно прятались от Стаса, как бы не желая встречаться с его удивлённым взглядом. Она быстро чмокнула его в щёку и юркнула в комнату, успев шепнуть: «Я скоро, любимый, мне срочно нужно… вздремнуть… Я очень устала, я быстро-быстро, разогревай чай!»

Когда Стас, спустя минуту, ушедшую у него на приведение Лилиного пальто на вешалке в нормальное состояние, вошёл в комнату, девушка уже спала глубоким ровным сном. Голова слегка скатилась с подушки, волосы рассыпались, словно на ветру.

Он не знал, как реагировать. И не стал реагировать. Он не знал причин. Она проснётся и всё расскажет, и тогда они вместе посмеются или погрустят, или… ну, в общем, тогда он будет знать, как реагировать. Стас чуть-чуть поцеловал её в волосы, укрыл покрывалом и тихонько прикрыл за собой дверь на кухню.