Читать книгу «No identification». Роман в 2-х частях. «Дом Без Привидений» и «Жизнь с Привидениями» - - Страница 9

МихСэрыч в облике кота Тима сидел на парапете Кешиного манежа и перебирал Зинины бусы как чётки. Ребёнок радостно гукал и непослушными пальчиками пытался поймать красивую нить нарядных шариков. И хоть мультипликационный кот смешно выпятил губу, уперев свёрнутую лапу в подбородок, мысли его были не веселы.

– Что ж это получается? – размышлял МихСэрыч, – кого из наших мы там в 14-ой на кухне видели с господином Председателем? Кто на это способен?

Меняя в пальцах бусины «чёток», он по одному перебирал всех «наших».

Снова цифра 94. Двое отпадают, так это они с господином Председателем. Они присутствовали, значит это – не они. Железная логика. Кто из девяноста четырёх? Уж слишком большая толпа подозреваемых, чтобы сразу ответить на вопрос.

Но что-то ему подсказывало: в поисках истины далеко ходить-то и не надо. Навскидку, только один из обитателей дома был способен на подвиг… Гражданский подвиг ничем не легче подвига военного. И привычка шастать глазами без «тела», есть теперь (если не считать изгнанного Толстого), только у одного облика из всех 96-ти… Конечно, как к другу, Маршал являлся глазами без облика к нему одному. Но. Привычка – отражение натуры, а она, зараза, всегда ждёт неподходящего момента, дабы выдать с потрохами своего обладателя.

МихСэрыч мультяшным голосом бубнил себе под нос, балансируя между желанием создать маршалу алиби, и необходимостью быть трезвомыслящим:

– Глаза на кухне четырнадцатой квартиры были кошачьими. Маршал прибредал сюда с грустным взглядом, ни кошачьим, ни собачим. Ну и что? Для страху изменил. А голос-то какой! Просто «глас Небесный», не меньше. Гм-м, по смыслу момента, «глас» звучал «из Преисподней». Однако, подействовало же… сработало… Мы с господином Председателем чего только не переделали: верёвку тянули-прятали, осколками обсыпали, табуретку выбивали из-под ног. Результата – ноль, этот висельник настырно лез в петлю. А тут – да он теперь будет жить вечно, боясь концы отдать. Дама Пик говорит, что в церковь стал ходить, свечки оттуда ворует, иконы повесил и на новую работу устроился. Во как сработало. Однако – против Правил. Запрещено. Беда…

Трубы крана в ванной задребезжали. Вызывают. МихСэрыч сосчитал дробь в звуке трубы. Его вызывают. Оп-па… Нехорошее предчувствие поползло по хвосту Тима и застыло в животе пронизывающим холодком. Он поскрёб по трубе, сообщая, что в данный момент сидит с ребёнком один дома. Труба в ответ недовольно хрюкнула, мол, «как только, так – сразу!» Ну а как же иначе? Начальство чтим, понимаем. И Зина вот-вот должна была уже подойти.

Тоскливо стало МихСэрычу. Вот так сидишь с дитём, возишься, воспитываешь, а они о тебе даже и не догадываются. Нет в мире обликов благодарности. А может и в мире людей её тоже не так много, кто знает. Значит, законы природы, а против них не попрёшь. Закон природы, он больше механика, чем схоластика. Вот солнце светит. Оно взойдёт, когда положено и уйдёт, когда предписано, ему самому ни просьб, ни благодарностей, ни объяснений – не надо. Ручей течёт: поля поднимает, живых поит, рыбам – дом. Сказал ему кто-нибудь «спасибо»? Дождь идёт. Ветер дует. Море приливами-отливами грудь вздымает. От всех польза, ежели оно с умом. На том мир стоит, что всё в своё время, в свою силу, без удержу схоластического. А ну как все они благодарности стали бы ждать? Хаос. Вот потому люди и нуждаются в нас, – продолжал размышлять полумультик на парапете детского манежа, – что всё запутали в своей жизни. Начали просить и благодарить, так и делать перестали. Кому теперь охота без просьб и благодарности-то пальцем пошевелить? Никому. Один другого в хаос и потянул, и все там и оказались. Заразмышлялись люди.

Тут МихСэрыч увидел свой кошачий облик глазами мышиного персонажа, скучающего в углу манежа. Тим представлял из себя довольно странное зрелище: сидит кот на досточке, играет с ребёнком в бусики, и размышляет над глубиной хаоса человеческого сознания. А сам при этом даже в настенном зеркале не отражается. Нет его по сути. А вот же, поди – всё равно своё дело выполняет, на что способен, то и делает. Вроде ручейка. Только зря сам себе голову забивает тоской о благодарности. Хочешь быть частью закона природы? Это ведь так просто – действуй там, на что годишься.

Пришла Зина.

Перед тем, как незамеченным выпорхнуть в скважину замка, МихСэрыч всё же успел подумать о том, что мягкий Зинин чмок в щёчку был бы справедливым завершением его дневной миссии, даже если эта миссия – часть закона природы – сидеть с дитём…

В лифтёрной его ждали.

Господин Председатель в задумчивости бродил по часовой стрелке, нисколько не смущаясь тем, что три четверти его пути состояли из стен и потолка. Когда он думал, то предпочитал ходить по-прямой.

На перевёрнутом ведёрке сидел в углу Черчилль из восьмидесятой квартиры. Вид его был озабоченным. Он попыхивал безвкусной сигарой, которую по забывчивости больше пожёвывал, чем курил. Этот облик отличался своей флегматичностью, чем не раз накликал на себя недовольство господина Председателя. Он, Черчилль, почти не вмешивался в происходящее в прикреплённой за ним квартире. Но сегодня его взгляд блуждал и выражал явное недоумение.

МихСэрыч постоял из вежливости молча. Никто не обращал на него ни малейшего внимания. Тогда он пару раз кашлянул. Господин Председатель замер на потолке, внимательно поглядел на вошедшего, кивнул и спустился на пол, плавно спланировав на 180 градусов.

– Моё почтение, МихСэрыч. Ждём-с…

– Прошу меня извинить, господа, ребёнок. Один был.

– Знаем, не до этого сейчас. Снова бестия глазастая объявилась. Теперь у господина Черчилля в 80-ой. Там хозяин квартиры с любовницей развлекался. Так эта бестия, сперва устроила дома бардак, раскидала мусор, измалевала зеркало, а затем перепугала до полусмерти любовницу. Глазами. Снова проявилась. Снова говорила. Что она там говорила этой женщине, господин Черчилль, повторите, пожалуйста, МихСэрычу?

Смотрящий за 80-й квартирой тяжело вздохнул и сглотнул табачную жижицу.

– Не помню я дословно. Просто выгнал девку, рявкнул что-то со стены. Она аж голой на улицу вылетела пулей. Мальчишки во дворе смеялись. Безобразие…

– Не безобразие! – ораторствовал Председатель. – А преступление! И уже второе на счету этого сумасброда! Это небывалое что-то – так преступить Правила! Даже Толстой себе этого не позволял до такой степени!!!

МихСэрыч стоял, разинув рот. Предчувствия сбывались. Пришла беда, бродит…

Господин Председатель взял деловой тон:

– МихСэрыч, пора вмешаться. Вы в материале дела, сами всё видели в 14-ой. Превращайтесь из свидетеля в детектива. Выясните, что это за тип у нас тут с ума сошёл.

– Ааа… почему – я? То есть, это… Я же Д`артаньян, а не Пуаро там или Холмс…

– В первую голову, вы – личность. Гражданин. Д`артаньян там, Харятьян, Пертосян, мне сейчас без разницы!

– Бояринский…

– Что!?

– Бояринский, а не Харятьян и Пертосян…

– Бояринский-Хренаринский, не до жанров, уважаемый! У вас кто в квартире живёт?

– Кеша… Зина и Саша.

– Милиционер у вас к квартире проживает!!! Потомственный! Плюс – вы лично видели преступника. Видели и слышали. Вот вы и займётесь расследованием!

МихСэрыч почувствовал, что жизнь ещё никогда не была к нему так несправедлива. Он теперь обязан не защищать, а разоблачать друга. Выбор – самая отвратительная вещь – думал он. Ко всему, что перед тобой ставит судьба, можно приспособиться и привыкнуть. А то и принять как подарок, который как бы «к лучшему». Но самому сделать выбор – это уже не судьба и не жизнь, тут спихнуть сожаление и горькую слезинку будет уже не на кого. Только один безграничный стыд и сожаление.

В дверь поскреблись.

Господин Председатель лично распахнул ржавую дверь лифтёрской, хотя в этом не было абсолютно никакой необходимости. Сквозящий в душу скрип потряс дом, и это немного остудило председательский пыл.

За дверью трясся от ужаса Утёнок Том из двенадцатой.

– Г-г-г-господин Председатель, я ж-ж-жутко прошу прощ-щ-щения!

Черчилль не отказал себе в сарказме:

– Действительно, солдат, вы очень жутко просите прощения.

Утёнок ничего не видел и не слышал, его глаза таращились налитыми ужасом пуговицами на присутствующих:

– В моей квартире творится странное…

– И это ты мне говоришь? Ты себя-то сам, видел? Ладно… – недовольно проворчал господин Председатель, уже догадываясь о ком он сейчас услышит. – Что там такое у тебя?!

– Кто-то донимает хозяина квартиры кошмарами. Ещё скажете потом, что – я. А это не я, это вообще совсем не я абсолютно…

– Глаза?!!

– Ка-а-акие глаза?..

– Глаза на стене? – включился в помощь расспросов МихСэрыч.

– Не-е… почти не-е… – мямлил перепуганный Утёнок. – Они не на стене, они у него в голове…

– Без анатомии, пожалуйста, товарищ утка! – свирепел господин Председатель, – знаем мы, где у людей глаза.

Утёнок был сбит с толку, он вопросительно посмотрел на МихСэрыча, а затем на жующего Черчилля, ища подмоги в сложной головоломке, не способной уместиться в его малюсеньком черепе под жёлтым утиным пушком.

– Чё творит гадина? – Черчилль смачно сплюнул. МихСэрыч так же поддержал:

– Что вытворяет в голове твоего хозяина квартиры этот облик? И в каком он облике?

Утка захныкала:

– Да я же не могу к нему в голову залезть, что б посмотреть! А эта гадина – может! Я видел, как она вокруг него вьётся и влетает прямо в голову то через уши, то через нос в разных видах. То трясла его за плечо в виде говорящей собачки. Облики… едва уловимое, почти и не понять ничего: бабы какие-то визгливые, урод с длинными лапами вместо ног, карлик какой-то… – Утёнка передёрнуло от ужасных воспоминаний, и он подпрыгнул, тряся клювом.

– Короче, МихСэрыч занимается этим делом. Приступайте! Впрочем, я с вами… – господин Председатель заспешил.

Черчиль нахмурил брови:

– А вот я, наверное, это… лучше к своему, мало ли что?..

– Да, отправляйтесь, там вы нужнее, господин Черчилль. Следите у себя. Объявилась же у нас зараза… Только никому и нигугу! Обо всём странном докладывать сразу и непосредственно мне с МихСэрычем!

– Есть с-сэр!