Читать книгу Исповедь игромана - - Страница 6

***

С середины ноября у моей бабули периодически наблюдался упадок сил. В игре я появлялся набегами, после работы и выполненных домашних дел. Определив мои приоритеты, Алина ненароком опровергла еще одно мое предположение о том, что наш обмен номерами является обыкновенной формальностью: она начала регулярно звонить, слать смс, делиться любимыми музыкальными композициями, просить почаще заходить в один популярный мессенджер.

В разное время строя отношения с девушками, все эти шаги первым осуществлял я сам. Означало ли это, что Алина строит со мной отношения? Возможный утвердительный ответ я, заядлый сладкоежка, сравнивал с каким-нибудь одним из своих любимых десертов, например, с меренговым рулетом с фисташками и малиной. Зубы с удовольствием брались пережевывать его хрустящую корочку с дроблеными орехами, язык и нёбо неспешно соприкасались друг с другом, перетирая крем из сахарной пудры, сливок и творожного сыра, наслаждаясь их высокой жирностью и умеренной сладостью. Малина дополняла вкус своей натуральной сладостью, небольшой кислинкой, природной свежестью. Идеально подобранные продукты в идеальной пропорции – ничего лишнего. Ничего лишнего, если бы не жизнь, которая добавляла свой ингредиент: с каким бы из десертов я ни сравнивал возможный утвердительный ответ, он был всенепременно полит со всех сторон горьким шоколадом. Сам по себе он весьма полезен, но его присутствие в блюде всегда огорчало меня. Обычно я соскабливал его столовым прибором, отодвигал на край тарелки, как ребенок, который, уплетая гарнир с мясом, оставляет недоеденными овощи и зелень. Но вот горечь шоколада жизни так легко не удалялась.

Хоть наш контакт сохранял лицо дружбы, с каждым новым звонком или сообщением мною овладевало сознание того, что меня не на шутку затягивает в любовный водоворот, в то время как моя и без того незрелая обиженная прагматичность, с ухмылкой помахав мне рукой, уносилась на оглушающе-дзинькающем трамвае в неизвестном направлении. Я не допускал, что можно разговаривать с девушкой по телефону по полтора-два часа и не вопить мысленно: «Боже, когда же настанет конец! За какие такие грехи?!» Мой опыт коммуникации с женским полом показывал, что немыслимо постоянно столько общаться, если речь не коснется моды во всех ее направлениях и всего того, что с ней связано; если в ней не будет обсуждений звездных парочек и соседских в придачу, или измышлений о том, какие подруги бывают толстокожие в разных смыслах этого слова, нечуткие к проблемам ближнего своего, неправильные в плане выбора кавалера, и вообще те еще склочницы. А какой часовой разговор без сплетен об однокурсниках, о коллегах по работе, начальстве или, допустим, о тех, с кем немало часов проводишь в онлайн-игре? Уж чего-чего, а бессмысленных предметов обсуждения, призванных убить время, у человечества предостаточно.

Как бы то ни было, данные темы остались за пределами наших встреч, переписок и перезваниваний. «О нет! не надо торопиться судить меня, – мысленно говорил я всем тем, кто услышал бы это, – не надо считать, будто я такой кичливый всезнайка, который ставит себя выше всего перечисленного, а следовательно, выше многих других. Нет, я обычный человек с грузом ошибок, невыполненных обещаний, чужих слез и нанесенных кому-то обид. Мне не чужды праздность, пустословие, заносчивость, умничанье, лень (а кому она вообще чужда?). Быть может, я обыкновенный аж до безобразия, но так же и тот, кому необыкновенно повезло встретить человека, одно присутствие которого может сделать тебя лучше. И неважно, будет ли рост над собой вызван всего лишь незамысловатым желанием ему понравиться, или тем, что вы оба, почувствовав родственность душ, испытываете неподдельный интерес друг к другу. Главное – результат!»

Так я высокопарно мыслил, пока в соседней комнате другой мой человек, присутствие которого делало меня лучше с самого моего рождения, незаметно для меня начал угасать.

По-видимому, не бывает так, чтобы подолгу не находилось какого-нибудь тягостного повода, способного поколебать относительную внутреннюю идиллию. С момента первого совместного посещения пиццерии прошло около месяца. В течение него мы еще пару раз посидели в том центре. Чаще всего беседовали по телефону, когда у нас совпадал обеденный перерыв. Если нам его не хватало (обычное для нас дело), Алина разговаривала со мной и одновременно занималась несрочной бумажной работой или заполнением каких-то отчетов и таблиц на компьютере.

К вечеру наше общение из вербального переходило в электронное, и никогда она себе не позволяла звонить мне из дома. Однажды данный обычай был нарушен.

– Панда, привет! – раздался веселый голос в трубке.

– Привет, привет, Пантера! – стараясь ее передразнить, отозвался я.

Этим прозвищем я ее окрестил за склонность носить одежду черных тонов, которая чуть ли не сливалась с ее густыми кудрями цвета вороного крыла, и за такой же глубокий, изучающий взгляд, как у данного представителя семейства кошачьих.

– Мур-р-р! – подражала она, спрашивая: – Чем занимаешься? в игру так толком не заходишь? Ко мне, Пандюша, частенько пристают с вопросами про тебя.

– Кто там интересуется? Пупс, небось?

Пупсом я называл одного хорошего приятеля из Питера. С ним я познакомился несколько лет назад в игре, вживую мы ни разу не виделись.

– Угу, он тоже, но есть и другие. Они хотят пофармить и попвпшиться (производное от PvP), у них дефицит пряморуких танков. (Танк – этот тот класс персонажа, который в сражениях с монстрами принимал на себя основной урон).

– Ну, пофаниться (получить удовольствие от игры) я забегаю реже из-за веских причин, сама знаешь.

– Угу… – тихо подтвердила она. – Как там бабушка?

– Как раз сейчас смотрю на нее: как обычно, сидит, согнувшись, на кровати в своей полутемной комнате. Говорящий телевизор ее снова усыпил, пульт выпал из рук. Сколько раз ей твердил, чтобы не спала в таком положении – сидя и сгорбившись. Все бесполезно… С другой стороны, поглядишь на ее седую голову, и почему-то не хочется трясти ее и будить. Может, сон какой приятный видит, где она молода, полна энергии, где ее встречают коллеги с фабрики и поют советские песни.

– Ты всегда так подробно рассказываешь, что я мигом все себе представляю. Ты там не кисни, Панда, не расстраивайся, все хорошо будет. Тут вон такая погода стоит, что молодые на больничных сидят, из дома не вылезают. То снег, то дождь, то ветер.

– И то верно, – согласился я, – самому не хочется по утрам вставать и ехать на другой конец Москвы. Но стоит помотаться до вечера, пообщаться с разными людьми, и понимаешь: кому-то гораздо хуже приходится. А ты сейчас где? Восьмой час уж – для работы поздновато.

– Я дома, мой приедет не скоро.

– А-а… понятно. Как у вас?

– Да все так же, – устало ответила Алина. – Не работает, сидит играет целыми днями, редко куда выбирается.

– Как только он не опупевает столько резаться в игры, – раздраженно пробурчал я. – Семейный человек все-таки.

– Ну ты же в курсе – он квартиру сдает, считает, что достаточно помогает. Давай не будем об этом, когда-нибудь найдет свое место. Ты мне лучше вот что скажи, Панда, ты помнишь свою первую любовь?

– Конечно, помню, на то она и первая.

– Расскажешь, как вы познакомились? – полюбопытствовала она и напомнила: – Последний раз я тебе описывала один случай, когда вспомнила архивное дело, теперь твоя очередь.

Как-то сама собой у нас сложилась традиция обмениваться друг с другом очерками из жизни, а также очередность их изложения, которую внимательно отслеживала Алина.

– Да уж, – хмыкнул я, – история о том, как в небольшом городе беременная женщина, не уходя в декрет, работала, чтобы прокормить детей, а когда у нее случились схватки в дороге, пошла рожать в кусты. После чего там же бросила новорожденного и как ни в чем не бывало опять вернулась к делам. В результате ребенок умер. Осталось то ли четверо, то ли пятеро детей без матери, потому что она вконец сошла с ума… Я до сих пор хожу под впечатлением.

– Что поделать, Панда, такова наша жизнь, в том числе в ее дурных проявлениях. Вот поэтому расскажи что-нибудь светлое, приятное.

– Да, но почему именно о первой любви?

– А вот настроение у меня такое… Риша гамает, подруги где-то гуляют. Все равно звонить бы им не стала, даже если бы свободны были. Ко мне вдруг такая мысль пришла, и я без долгий раздумий набрала тебя.

– Ладно, коли так, расскажу, – не без жалости покорился я ее просьбе, – дай только немного настроиться… Если пропустить мимолетные порывы влюбленности в детстве, то крепко я влюбился, когда мне было пятнадцать лет и я учился в колледже на повара-кондитера. Ну, колледжем он стал именоваться потом, а сначала был стандартным ПТУ.

– В первый раз слышу о том, что ты повар, – перебила она. – И ты что же, Панда, кулинаришь?

– Да, с тех пор сам готовлю дома.

– Здорово, однако!

– Так вот, будучи на первом курсе, я познакомился с относительно хорошими одногруппниками – Сашкой и Серегой. Они тоже не пили, не курили, хотя я специально не искал никого по этому признаку – так само получилось. Кстати, вспомнилось, как из нашей группы одна деваха мне с насмешкой сказала: «Я вот смотрю, вы вроде бы нормальные пацаны, с вами можно контачить, а че с нами никуда не ходите?» Я ответил, мол, не курим, не выпиваем, далеко живем.

– Как они вообще сигареты и выпивку доставали в таком возрасте?

– Свинья грязи найдет, тем более в начале нулевых порядок в страну только-только возвращался.

– Ну и как она отреагировала на твой ответ?

– Заявила, что как раз вот это ее напрягает в нас, и поэтому мы кажемся многим одногруппникам чудилами. Знаешь, что показательно?

– М-м?

– К третьему курсу с нами болтали почти все, без презрения и без приглашений пойти побухать в ближайшие дворы, смотавшись с последних пар. Ту самую Катю и некоторых других сокурсниц за глаза стали называть шалавами, а в подтверждение приводили разные пикантные факты.

– Мне кажется, они наговаривали, – усомнилась Алина. – Может, от обиды, или из зависти, или потому, что их отвергли.

– Сложно сказать, бывало всякое. Но я отвлекся. На переменах мы втроем часто сидели напротив кабинетов, прислонившись к трубам, и читали всякое фэнтези про могучих варваров, магов, эльфов, некромантов и прочих мистических созданий. И вот как-то на одной из них Сашка меня толкает и громко шепчет: «Валер, бросай книгу, она сейчас так на тебя посмотрела!» Я озираюсь – по коридору туда-сюда снуют ученики. Спрашиваю его: «Кто?» Он, показывая пальцем, отвечает: «Да вон она! уже уходит!» Тут я увидел со спины небольшого роста девушку с распущенными ниже плеч темно-русыми волосами, в обтягивающих черных брючках, тонкой кофточке. Стройной я бы ее не назвал, скорее фигуристой. Особенно в ее наряде выделялись округлые бедра и… – замялся я, – ягодицы, в общем.

– Ха-ха-ха! – послышался в трубке непринужденный смех.

– Эдак мы до ночи просидим, если ты будешь постоянно перебивать.

– Просто ты так сказанул, как будто это ругательное слово какое!

– Я нынче с девушкой разговариваю все-таки, а не с психологом Тошей, которому хоть про ягодицы рассказывай, хоть про другие части тела, он все равно останется спокойным и сосредоточенным.

– Да-а! – живо подхватила моя собеседница, – ты упоминал. Твой друг тот еще кремень. Так что там с попкой, – ой! – с девушкой?

– О-о-очень смешно. Пока я провожал ее взглядом… не попку, а девушку, Сашка меня радостно тряс и приговаривал: «Валер, ты ей точно понравился, она так пристально на тебя смотрела! Жаль, что ты не заметил…» Конечно, его слова сразу заинтриговали меня.

– Ты пошел за ней?

– Нет, я счел нужным скрыть ото всех свое намерение узнать о ней побольше. Правда, выглядели мои действия довольно забавно: в течение следующих дней я на переменах искал ее по этажам; найдя, разузнал, у какой группы проходит пара в кабинете, рядом с которым она стояла. Выяснилось, что она на курс старше меня. Не менее забавно я узнавал ее имя. Однажды их группа проходила дежурство в общей столовой. Увидев на обеденной перемене, как она в фартуке носится там между столами, я решил подождать, пока ее кто-нибудь не позовет. Таким способом я выведал, что зовут ее Оля.

– Ну ты даешь, Панда, столько беготни, чтобы узнать простые вещи! Неужели ты был настолько застенчивым?

– Я и сейчас не особо дерзкий и напористый в плане отношений. Чем больше я украдкой наблюдал за Олей, тем больше находил ее милой, добродушной девушкой. Потом я услышал от одного знакомого, что она занимается в футбольной секции, а, если ты не забыла, я сам в детстве и подростковом возрасте любил гонять мяч. Вдобавок дома тренировался с железками.

– Да, ты как-то говорил. Ты вроде до сих пор тягаешь всякие гири и гантели.

– Ага. Так что, после услышанного, Оля в моих глазах стала чуть ли не идеальной девушкой, хотя я пока ни разу не завел с ней беседу. Помню, приезжал утомленный после учебной недели домой, фантазировал, как я для нее запишу диск с моими любимыми лирическими песнями, подбегу к ней, когда она будет стоять одна, и вручу ей со словами: «Вот, возьми. Я хотел бы, чтобы ты его послушала». Потом, думал я, она прослушает композиции и поймет, что я к ней чувствую.

– Да ты романтик, Пандюша! – оживленно поставила диагноз Алина. – До чего догадался!

– Сама понимаешь, Пантерка, любовь нас делает глупыми, наивными идеалистами, зато жизнь наполняется новыми красками, эмоциями, новым смыслом.

– Мур-р-р! не без этого! И когда ты ей передал диск?

– Никогда.

– Почему?

– Когда мы с ребятами стояли в очереди в раздевалку, – говорил я, пропуская через себя воспоминания, – я заметил, что она болтает с одногруппницами у кабинета физкультуры. Он располагался недалеко от нас. В тот момент я опять предался скрытому любованию, но ненадолго. Позади нее проходил высокий, плечистый парень, который ни с того ни с сего сбоку поцеловал ее, вероятно, желая создать эффект неожиданности. Оля повернулась, радостно обняла его. Он был сильнее, взрослее, солиднее меня, что воспринималось как добивающий удар. Они что-то сказали друг другу, и он пошел по направлению к выходу. Но особенно в памяти отпечаталось, как она его провожала ласковым взглядом, пока он не скрылся, и как не обращала внимания на подруг, которые посмеивались и передразнивали ее. Неважно, была ли это любовь или влюбленность – мне на том празднике жизни места не было. Я впал в состояние фрустрации, как сказал бы Тоша. Я не признавался в этом, но я подозревал Сашку в том, что он подшутил надо мной, чтобы понаблюдать за моей реакцией, за тем, как будет вести себя тот, у кого нет девушки. Подшутил беззлобно, так, для разнообразия. Позже я приказал себе все забыть. Как видишь, память штука своенравная.

– Все верно, Панда, – вздохнула моя слушательница, – яркие события, как хорошие, так и не очень, надолго остаются в памяти. Ты больше не грустишь из-за того случая?

– Много воды утекло, воспринимаешь все иначе. Хоть ты просила рассказать о первой любви, сам я ее считаю первой осознанной влюбленностью. Также…

– Спасибо за твою откровенность, Панда, – торопливо сказала Алина. – Ты молодчинка! Уверена, ты встретишь еще свою половинку.

– Твои слова да богу в уши, – равнодушно поблагодарил я.

– Угу. Ну как, ты заглянешь сегодня в игру, а то мне…

В трубке послышался плач с криком.

– Это кто там у тебя?

– Малыш проснулся.

– Ты вроде бы никогда не говорила про него, – опешил я. – Сколько ему?

– Побольше годика, – ответила она, и, очевидно, близко подошла к нему, так как плач в трубке усилился. – Солнышко, ну что ты, мама с тобой.

– Ладно, Алин, тогда не буду отвлекать, давай заканчивать, – пробубнил я.

– Ты прости меня, что приходится резко обрывать разговор. Зайдешь сегодня в игру?

– Посмотрим, постараюсь.

– Хорошо. Тогда до встречи, Панда.

– Давай, пока.

Я положил трубку на подоконник, и стоя взирал на вечернюю улицу. Там, между оголенных кленов и берез, покрывавшихся мокрым снегом, среди банок, бутылок и пустых упаковок рыскала в поисках чего-нибудь съедобного бездомная, костлявая собака со свисавшей сосульками шерстью. Гадостно оранжево-желтые лампы фонарных столбов подсвечивали опоясавшие все вокруг черные провода, брошенные у помоек мусорные мешки, полуразбитую дорогу с завалившимися по бокам бордюрными камнями. Со стороны шоссе, погрязнувшего в километровых пробках, неумолчно выла сирена. Как я мог еще месяц назад находить ее прекрасной… эту вечернюю Москву?

«С той самой сходки я влюбился в нее… Но это невозможная любовь: у меня – больная старушка, обшарпанная двушка, среднеоплачиваемая работа, отсутствие хоть какого-то серьезного статуса и в нагрузку неопределенность в выборе сферы деятельности; у нее – стрессовая служба, муж, еще и связывающий их ребенок. Плюс мама с гонором. Она почему-то приняла сторону ее безработного мужа-игромана, советует, чтобы дочь ни в коем случае не думала о разводе. Мол, все так живут и она так жила. Ага, как бы не так. Вот ты раз оценила концерты пьяного мужа, его сцены неоправданной ревности, другой раз, а в следующий – вручила ему чемодан в руки и попрощалась. И что, ты сожалеешь?.. „Женщина без семьи все равно что дерево без листвы“, – сказала она на той сходке. Понимаешь? Алина другая, не такая, как ты: она боится, ее пугает сама возможность навечно остаться такой же, как те деревья перед нашими окнами. К тому же я ей ничего не могу дать, кроме моих чувств, моих стремлений изменить свое непрочное положение ради нее… Черт, как же меня снова угораздило-то, а? Неужто придется опять пускаться в бегство от собственных чувств? Что мне делать?» – шепотом говорил я, чтобы его заглушала телепередача, сидя напротив задремавшей под нее бабулей.